Проведение секретной операции требовало прямых или подразумеваемых полномочий Совета национальной безопасности. СНБ в те дни представляли президент Трумэн, министр обороны, госсекретарь и руководители военных ведомств. Но это был недолговечный орган. Созывался он редко, а когда это случалось, то Трумэн почти никогда не присутствовал.
Он приехал на первую встречу 26 сентября, как и весьма осторожный Роскоу Хилленкеттер. Советник ЦРУ Лоуренс Хьюстон предупредил директора о растущих призывах к секретным операциям. Он сказал, что у ведомства нет никаких юридических полномочий, чтобы проводить их без явного согласия конгресса. Хилли стремился ограничить заграничные миссии ЦРУ сбором разведданных. Но здесь он потерпел неудачу. Важные решения принимались втайне, часто за завтраком по средам в доме министра обороны Форрестола.
27 сентября Кеннан направил Форрестолу подробный документ, призывающий к учреждению «партизанского корпуса». Кеннан считал, что хотя американцы могут никогда и не одобрить подобные методы, но «можно существенно укрепить нашу безопасность, если бороться с врагом его же средствами». Возбужденный Форрестол с жаром согласился. Вместе они привели в движение американскую тайную службу.
«Инаугурация организованной политической войны»
Форрестол вызвал Хилленкеттера в Пентагон, чтобы обсудить «существующее широко распространенное мнение о том, что наша Группа разведки совершенно непригодна». У него были на то серьезные основания. Несоответствие между способностями ЦРУ и задачами, которые оно было призвано выполнить, было просто ошеломляющим.
Новый командующий отделом ЦРУ по Специальным операциям, полковник Дональд Гэллоуэй, был придирчивым начальником, который достиг вершин своего таланта в качестве… инструктора по кавалерии в Уэст-Пойнте. Его заместитель, Стивен Пенроуз, который управлял ближневосточным отделением УСС, ушел в отставку. В исполненной горечи докладной записке Форрестолу Пенроуз предупредил, что «ЦРУ теряет истинных профессионалов и не привлекает новый компетентный персонал», причем в тот самый момент, «когда правительство, как никогда прежде, нуждается в эффективной, непрерывно расширяющейся и профессиональной разведывательной службе».
Тем не менее 14 декабря 1947 года Совет национальной безопасности издал свои первые секретные приказы для ЦРУ. Ведомство должно было провести «тайные психологические операции, предназначенные для того, чтобы противостоять советской и вдохновленной Советами деятельности». С этим «барабанным боем» ЦРУ вознамерилось победить красных на итальянских выборах, которые были запланированы на апрель 1948 года.
ЦРУ сообщило Белому дому, что Италии грозит участь тоталитарного полицейского государства. Если коммунисты победят в тайном голосовании, то захватят «древнейший оплот западной культуры. Кроме того, набожные католики серьезно обеспокоены безопасностью папского престола».
Перспектива безбожного правительства, окружившего папу римского, была слишком ужасна, чтобы долго раздумывать. Кеннан решил, что лучше спровоцировать вооруженный конфликт, чем позволить коммунистам прийти к власти законным путем; но еще эффектнее провести секретную операцию, смоделированную на основе коммунистических методов подрывной деятельности.
Агент ЦРУ Марк Виатт, изрядно поднаторевший на этой операции, вспоминает, что началась она за несколько недель до того, как Совет национальной безопасности выдал формальную санкцию. Конгресс, естественно, никакой отмашки не давал. Миссия, вообще-то говоря, была незаконна с самого начала. «В штаб-квартире ЦРУ все были в ужасе и боялись до смерти, – сказал Виатт, и у него были вполне серьезные основания. – Все, что мы предпринимали, явно выходило за рамки нашего устава».
Чтобы облегчить победу над коммунистами, требовалось очень много денег. По оценкам от руководителя Римской резидентуры ЦРУ Джеймса Энглтона, необходимо было около 10 миллионов долларов. Энглтон, частично выросший в Италии, служил там еще в УСС и продолжил свою работу в разведке; он сообщил в штаб, что проник в итальянскую секретную службу настолько глубоко, что фактически управлял ею. Он смог бы передавать ее членам деньги по цепочке. Но откуда должны были поступить деньги? У ЦРУ все еще не было ни независимого бюджета, ни резервного фонда для проведения секретных операций.
Джеймс Форрестол и его близкий друг Аллен Даллес обратились за помощью к приятелям и коллегам с Уолл-стрит и из Вашингтона – бизнесменам, банкирам и политическим деятелям. Но этого оказалось недостаточно. Тогда Форрестол отправился к старому приятелю, министру финансов Джону Снайдеру, – одному из наиболее близких союзников Гарри Трумэна. Он убедил Снайдера прошерстить Валютный стабилизационный фонд, учрежденный еще в эпоху Великой депрессии, чтобы укрепить стоимость доллара за границей через краткосрочную торговлю валютой, и преобразованный во время Второй мировой войны в хранилище для трофеев, захваченных у стран оси. В фонде накопилось 200 миллионов долларов, предназначенных для реконструкции Европы. Из него поступали миллионы на банковские счета богатых американских граждан. Многие из них были выходцами из Италии и направляли деньги в недавно сформированные политические фронты, созданные при участии ЦРУ. Дарителям было сказано ставить специальный знак на свои налоговые декларации, рядом с фразой «пожертвования на благотворительные нужды». Миллионы долларов поступили итальянским политическим деятелям и священникам католической церкви – политической руке Ватикана. Чемоданы, битком заполненные наличностью, переходили из рук в руки в четырехзвездочном отеле «Хасслер». «Нам хотелось провернуть это более изощренным способом, – говорил Виатт. – Передача черных чемоданов и сумок с целью повлиять на политические выборы – не слишком привлекательная штука». Но она сработала: христианские демократы Италии одержали победу с большим отрывом и сформировали правительство, в котором для коммунистов не нашлось места. Начался длинный «роман» между итальянской партией и американской разведкой. Практика покупки выборов и политических деятелей с помощью сумок с наличностью многократно повторялась в Италии – и во многих других странах – в течение последующих двадцати пяти лет.
Но за несколько недель до выборов коммунисты одержали еще одну победу. Они захватили Чехословакию, начав зверскую череду арестов и казней, продолжавшихся почти пять лет. Руководитель отделения ЦРУ в Праге Чарльз Катек занимался переправкой трех десятков своих агентов и их семей через границу в Мюнхен. Главным среди них был руководитель чешской разведки. Катек договорился тайно провезти его через границу, посадив между радиатором и решеткой родстера.
5 марта 1948 года, когда чешский кризис набирал силу, в Пентагон поступила крайне тревожная телеграмма от генерала Люциуса Д. Клея, командующего американскими оккупационными войсками в Берлине. По словам генерала, он чувствовал, что Советы якобы могут напасть с минуты на минуту. Пентагон дал огласку этой телеграмме, и Вашингтон затрепетал от страха. Хотя Берлинская резидентура ЦРУ направила донесение, в котором заверяла президента, что никаких признаков нападения нет, никто не принял это во внимание. На следующий день Трумэн выступил на совместном заседании конгресса, предупредив, что Советский Союз и его агенты угрожают мировой катастрофой. Он потребовал и почти сразу же заручился поддержкой крупнейшей экономической программы, которая вошла в историю под названием плана Маршалла.
Согласно плану Маршалла, свободному миру, в частности странам с некоммунистическими правительствами, предлагалась экономическая помощь в размере миллиардов долларов, чтобы возместить убытки, нанесенные войной, и заодно создать американский экономический и политический барьер против Советов. В девятнадцати столицах – шестнадцати в Европе и трех в Азии – Соединенные Штаты предлагали восстановить послевоенную разруху по своему образцу. В числе главных творцов упомянутого плана были Джордж Кеннан и Джеймс Форрестол. Роль консультанта выполнял Аллен Даллес…
Они помогли разработать секретное дополнение, которое позволяло ЦРУ вести политическую войну. Это дало возможность ведомству «выцарапать» на собственные нужды многие и многие миллионы долларов.
Механика этого дела оказалась удивительно проста. После того как конгресс одобрил план Маршалла, он выделил около 13,7 миллиарда долларов на срок более пяти лет. Страна, которая получала помощь согласно этому плану, должна была зарезервировать эквивалентную сумму в собственной валюте. 5 процентов из указанного бюджета – то есть 685 миллионов долларов – так или иначе поступили в распоряжение ЦРУ через заграничные учреждения плана.
Это была глобальная схема отмывания денег, которая оставалась секретной вплоть до полного окончания холодной войны. План Маршалла успешно шествовал по Европе и части Азии, и американские шпионы также чувствовали себя весьма неплохо. «Мы окажем им небольшую помощь и сделаем вид, что ничего не заметили, – заявил как-то полковник Р. Аллен Гриффин, руководивший дальневосточным отделением плана Маршалла. – Скажите им, чтобы пошарили у нас в карманах».
Тайные фонды всегда были сердцевиной секретных операций. У ЦРУ теперь был постоянный источник никем не отслеживаемой наличности.
4 мая 1948 года в одном сверхсекретном документе, предназначенном, по-видимому, для двух десятков лиц в Государственном департаменте, Белом доме и Пентагоне, Кеннан провозгласил «инаугурацию организованной политической войны» и призвал к созданию новой тайной службы, которая займется проведением операций во всем мире. Он ясно дал понять, что план Маршалла, доктрина Трумэна и секретные операции ЦРУ представляют собой взаимосвязанные части одной большой стратегии, направленной против Сталина.
Деньги, которые ЦРУ перекачивало из плана Маршалла, предназначались для финансирования ряда ложных «фронтов» – целого «фасада» общественных комитетов и советов, возглавляемых видными гражданами. У коммунистов имелись организации-прикрытия по всей Европе: издательства, газеты, студенческие группы, профсоюзы. Теперь ЦРУ учредило свои собственные. Упомянутые организации вербовали иностранных агентов из числа эмигрантов из Восточной Европы и беженцев из России. Из иностранцев под контролем ЦРУ формировали подпольные политические группы в некоммунистических странах Европы. Предполагалось, что подпольщики передадут пламя борьбы «всеобщим освободительным движениям» по ту сторону железного занавеса. Если бы холодная война стала «горячей», то на стороне Соединенных Штатов уже имелась бы реальная сила за линией фронта.
Идеи Кеннана быстро завоевали популярность. Его планы были одобрены в секретной резолюции Совета национальной безопасности от 18 июня 1948 года. Директива 10/2 СНБ призывала к проведению тайных операций против Советов во всем мире.
Ударная сила, которая, по задумке Кеннана, была призвана вести упомянутую секретную войну, получила самое умеренное и непритязательное название – Управление координации политики (УКП). Это была ширма, предназначенная для того, чтобы завуалировать истинные намерения и работу созданной группы. УКП было структурировано внутри ЦРУ, но его руководитель подчинялся министру обороны и госсекретарю, – ввиду откровенной слабости директора Центральной разведки. Согласно докладу Совета национальной безопасности, рассекреченному в 2003 году, Государственный департамент хотел, чтобы новое ведомство занималось «распространением дезинформации, подкупом и организацией некоммунистических фронтов». Но Форрестол и Пентагон мечтали о «партизанских движениях… подпольных армиях… диверсиях и убийствах».
«Боссом может быть кто-то один»
Самым крупным полем битвы стал Берлин. Фрэнк Виснер неустанно трудился, стремясь выработать четкую американскую стратегию в оккупированном городе. Он убеждал своих начальников в Государственном департаменте предпринять хитрость, нацеленную на подрыв Советов: ввести в обращение новую немецкую валюту. Можно было не сомневаться, что Москва отвергнет эту идею и тем самым будут нарушены послевоенные соглашения о разделении власти в Берлине. Новая политическая динамика, считал Виснер, позволит серьезно потеснить русских.
23 июня западные державы учредили новую валюту. Советы в ответ тут же блокировали Западный Берлин. Когда Соединенные Штаты организовали «воздушный мост», чтобы прорвать блокаду, Кеннан проводил долгие часы в «кризисной» комнате, наглухо запертом узле связи на пятом этаже Государственного департамента, с тревогой просматривая телеграммы и телексы, получаемые из Берлина.
Берлинская резидентура ЦРУ больше года тщетно пыталась собрать разведывательные данные о Красной армии в оккупированной Германии и России, а также отследить разработки Москвой ядерного оружия, реактивных истребителей, ракет и средств биологической войны. И все-таки у его офицеров были агенты в полиции Берлина и среди политических деятелей. Одна из важнейших ниточек вела в штаб советской разведки в Карлхорсте в Восточном Берлине. Ее поддерживал Том Полгар, венгерский беженец, оказавшийся одним из лучших агентов ЦРУ. У Полгара в доме был дворецкий, а у дворецкого – брат, работающий в конторе у советского офицера в Карлхорсте. Полгар передавал в Карлхорст дефицитные продукты вроде соленого арахиса, а взамен получал информацию. У него был и второй агент – телетайпистка на советском узле связи при Берлинском главном полицейском управлении в Берлине. Ее сестра была возлюбленной лейтенанта полиции, находящегося в тесных отношениях с русскими. Любовники встречались на квартире Полгара. «Это принесло мне известность и славу», – вспоминал он. Полгар передал важнейшую информацию, которая добралась до Белого дома. «Во время берлинской блокады я был полностью уверен, что Советы не предпримут никаких действий», – написал он. Донесения ЦРУ отличались определенной стабильностью: ни советские военные, ни их недавно созданные восточногерманские союзники не готовятся к сражению. Берлинская резидентура выполнила свою роль, чтобы в те тревожные месяцы не дать холодной войне выплеснуться в войну открытую.
Виснер же был готов к открытому военному конфликту. Он утверждал, что Соединенные Штаты должны пробить себе путь в Берлин с помощью танков и артиллерии. Его идеи были отвергнуты, но боевой дух оценен по достоинству.
Кеннан настаивал на том, что тайными операциями не может управлять комитет. Здесь, по его мнению, нужен один главнокомандующий с полной поддержкой Пентагона и Государственного департамента. «Боссом должен стать кто-то один», – написал он, обращаясь к Форрестолу, Маршаллу. Все сошлись во мнении, что таким человеком является Фрэнк Виснер.
На вид это был скромняга лет сорока, обладатель некогда незаурядной наружности. В юности он был красив, но его волосы начинали редеть, а лицо и тело – потихоньку распухать от пристрастия к алкоголю. У Виснера был менее чем трехлетний опыт в качестве военного шпиона и криптодипломата. Теперь ему предстояло создавать секретную службу фактически на пустом месте.