– Ну я правда больше не могу, – объясняла я. – Я и так уже набита до ноздрей.
А он промокнул второй глаз.
– Если я проглочу еще хоть кусочек, у меня из ушей полезет. И вообще я лопну поперек шва.
Сташек указал пальцем на пустую тарелку, для стран ника.
– Быть может, Он не постучал в нашу дверь, потому что Ему не хватило сил дойти до нас.
– Но это вовсе не причина обжираться за Него, – вступился за меня Ирек.
– Само собой, нет. Я говорю только, что одни умирают с голоду, как девочка со спичками, а другие пренебрегают великолепным карпом. Капризничают, видите ли.
Я сдалась. Сделала три глубоких-глубоких вдоха и приняла вызов Сташека.
После Нового года я взвесилась. Четыре килограмма лишку. Нужно как можно срочней предпринимать решительные действия. Я полезла в календарь. Есть! Шестое января. На царей-волхвов. Хорошая дата. Я нашла совершенно новую диету. Ешь каждый час, благодаря этому больше сгорает, и к тому же каждый час что-то кладешь в рот. Выдержала я неделю. Никогда в жизни я не смотрела столько на часы. Едва съем сухарик – и тут же начинаю считать секунды до очередного кормления. Салат из трех помидоров и двух ложек йогурта нулевой жирности. Помидоры уже приготовлены. Чтобы чем-то занять руки, я порезала их на двадцать тонюсеньких лепесточков. Йогурт уже открыт. Еще двадцать минут. Я опустила в него чайную ложку. Даже не знаю, когда я все съела. И только в этот миг ощутила голод. Но я еще боролась. Погубили меня рогалики с вареньем.
Прошла неделя диеты. Я решила куда-нибудь сходить, чтобы не смотреть все время на холодильник или на часы. Пошла к Иоле. А она как раз испекла замечательные рогалики с вареньем. Румяные, они лежали на блюде, и я не могла отвести от них глаз. Видно, Иола это заметила, потому как пододвинула мне блюдо прямо под нос.
– Угощайся, я их напекла килограмма два.
– Я не хочу есть, – безразличным тоном ответила я, и в этот момент в животе у меня как заурчит.
– Давай я положу тебе на тарелку.
Какой аромат! Свежее масло, ваниль и благоухание розы. Ладно, отломлю только малюсенький кусочек. Сколько калорий может быть в таком кусочке? Двадцать? Ну еще один. Итого сорок. Ну еще чуть-чуть. Что, уже весь?
– Видишь, какие вкусные? – Иола положила мне следующий рогалик.
Я снова отщипнула кусочек с одного краешка. Потом с другого, потом бочок. Ладно, доем уж. Стыдно выбрасывать, когда в Африке люди умирают от голода. В Кракове, между прочим, тоже.
Хорошо Виктор пришел, и мне пришлось оставить влюбленных. Я успела сожрать четыре рогалика. 800 калорий. Восемьдесят процентов моей диеты. Я кое-как выдержала, но уже утром сожрала 300 калорий. Привет, норма превышена на 100. Ну, если уж падать, то до дна. До девяти я посетила кондитерскую, китайскую обжорку и супермаркет. А завершила все плиткой шоколада. Потом я подсчитала: в сумме 5840 ккал. М-да, диета лесоруба.
В следующие дни я набивала брюхо всем, что попадалось под руку. Смешивала не хуже, чем алхимик. Шоколадный батончик, запитый пивом, квашеная капуста, политая пахтой, лапша с майонезом. От одних воспоминаний печень начинает увеличиваться. А когда спустила половину стипендии, то твердо сказала себе: пора делать третью попытку. День старта – девятнадцатое января. Для разнообразия никаких ассоциаций ни с чем. Из-за горестного состояния финансов я выбрала грушевую диету. Заготовки из груш – это все, что осталось в кухне после гастрономических излишеств последних дней. Я установила распорядок диеты. Утром полбаночки грушевого пюре. Ланч – банка компота. Обед – тарелка груш в сиропе. Полдник – снова компот. На ужин маленькая баночка грушевого мармелада, чтобы как-то подсластить жизнь. В сумме 1240 калорий. Ела я эти груши целую неделю. Поглощенная наукой и зачетами, я как-то смирялась. Двадцать шестого января я сдала последний экзамен. А на следующее утро достала шестьдесят четвертую банку грушевых заготовок. Но я даже не успела открыть ее. Меня вырвало от одного вида желто-коричневого месива, нашпигованного палочками гвоздики. И это был конец диеты. Еще до полудня я истратила все сэкономленные деньги. Легко догадаться, на что.
Меня понесло. Как раз началась сессия. Но поскольку мне удалось сдать все досрочно, я была свободна. Из дому я выходила только за продуктами или вынести мусор. В конце каникул ко мне забежала Эва.
– Боже, да ты выглядишь как жертва насилия в семье, – горестно воскликнула она, увидев меня.
Действительно, я себя немножко запустила. Засаленные волосы, тренировочный костюм в пятнах, синяки под глазами и желтое лицо. Спасательный круг жира в том месте, где раньше была талия. Да и вокруг все выглядело не лучше. В раковине громоздится грязная посуда. Пригоревшая сковорода, плита, покрытая всем тем, что у меня убегало. А убегало много, так как все эти дни я знай жарила, пекла, варила.
– Малина, вылезай из тренировочного костюма. Даю тебе пятнадцать минут, чтобы одеться и взять самое необходимое. Переселяешься ко мне.
– Прямо сейчас?
– Через неделю ты в дверь не пролезешь. Давай, давай!
Я заколола волосы, почистила зубы, смела в сумку что попало под руку. Эва все это время что-то писала на листке бумаги.
– Чего это ты там карябаешь?
– Регламент пребывания в моей клинике. Прочтешь по дороге. Готова? Тогда давай мне ключи. Кому-то ведь нужно будет поливать тут цветы.
В трамвае Эва вручила мне листок. Ни фига себе! Сплошные запреты.
Запрещается входить в кухню и есть в городе. Запрещается угощаться у сердобольных подруг. Запрещается говорить о диете и рассматривать поваренные книги.
Запрещается пересчитывать все на калории.
Запрещается есть в одиночку.
Запрещается покупать слишком тесную одежду (дескать, я же скоро похудею).
Запрещается до конца пребывания вставать на весы.
Я прожила у Эвы больше двух месяцев и только благодаря этому не вешу сейчас, как слониха.
* * *
– Ну, говори наконец, как нос, – набросилась я на нее.
– Горбинка исчезла. Когда улыбаешься, кончик носа с левой стороны чуть прогибается и ты становишься похожа на Брюса Уиллиса.
– Заливаешь!
– Да нет, правда. Но разве Брюс не симпатичный мужик? Справа нормально. Нос очень даже неплохой, прямо как по линеечке. Хотя… – засомневалась она.
– Что хотя?
– Просто я думаю, может, можно было потратить те пятьсот марок, которые прислал тебе отец, с большей пользой?
– И что?
– А сама ответь.
11.02. Сделала ли бы я это еще раз? Конечно. В течение 26 лет я была большущим мешком комплексов, и все из-за носа. Что из того, что у меня красивые глаза и белые зубы, если на первый план выступал Он. Большой, вздернутый и с горбинкой. Зимою красный, как клюв аиста. Летом залитый потом. Весной распухший от насморка и слез (по причине депрессии). Осенью мокрый от дождя и слез (по причине очередных каникул без любви). А хуже всего он смотрелся в профиль. От ночника тень от него падала на полстены. Снять его с близкого расстояния – отлично пошел бы в титры «Сирано де Бержерака».
«Что такое счастье? Это прямой нос длиной от четырех до пяти сантиметров и шириной не более дюйма» – так начинается мой дневник десятилетней давности. Сейчас я достала портновский сантиметр. Размеры в точности те. А где счастье?
12.02. Я пошла к доктору Ковалю. Нет, ничего не случилось. Просто я хотела, чтобы он взглянул. А кроме того, этот шрам посередине, небольшие утолщения у перегородки. Нельзя ли их чуточку уменьшить?
– Нет.
Нет так нет. Как-нибудь переживу. По мнению Эвы, это совсем незаметно. Я опять цепляюсь к миллиметрам.
Но ведь красота – это вопрос миллиметров. Вот, например, губы. Достаточно трех миллиметров, и ты превращаешься в вулкан секса. Кстати, губы… Как-то я стояла перед зеркалом и подумала, что они могли бы быть попухлей.
13.02. Сегодня вечеринка по случаю дня святого Валентина. Я все время думала, что им скажу. Признаваться насчет носа или нет? Может, как-то отвлечь от него внимание, например, подстричь волосы или сделать кричащий макияж?
– А я бы ничего не стала делать, – посоветовала Эва. – Никто и не заметит. Вот увидишь.
Я вся в нетерпении. Будет множество парней. И Рафал. Мы не виделись с декабря, когда он принял решение изменить характер наших отношений.
Изменение характера наших отношений
– Когда ты ему скажешь? – спросила Эва перед Новым годом.
– А что я должна сказать?
– Что твой отец сочиняет. Что у него нет счетов и что он не разрушал Берлинскую стену.
– Ты думаешь, надо?
– А как долго ты собираешься это скрывать?
– Не знаю. Сколько получится.
– И ты думаешь, ваш брак будет удачным?
– Господи, Эва, у каждого свой скелет в шкафу. – Я слегка занервничала. – Я понимаю, ему надо сказать. Только…
– Боишься, что он разорвет помолвку? Ты бы разорвала?
– Хорошо, завтра и скажу.
– Малина, ты можешь не говорить.
– Могу, но тем не менее скажу. – Мы сидели у меня в кухне. – Все равно после свадьбы это откроется. Отец никаких бумаг ведь не привезет. Разве что справку из дурдома. Но если Рафал разорвет помолвку, это будет на твоей совести.
– Если разорвет, значит, он недостоин тебя.
* * *
Я все рассказала Рафалу. Сперва выпила целый пузырек пассиспазмина и половинку маленькой бутылочки мелисаны. Вышло дороже, чем два «малибу» со льдом, но эффект тот же. Мы стояли во дворе дома, где я снимаю хату. Я даже не заметила, когда зажглись фонари. Рафал слушал и рыл носком свежий снег.
– В корабль я тоже не поверил, – произнес он, помолчав. – Кто сейчас возит золото на кораблях?
– Не мой отец, это точно.
– Но откуда ты знаешь насчет счетов? Он же прожил в Германии пятнадцать лет.
– Рафал, я не рассчитывала бы ни на какие счета.
– Жаль. Но мир от этого не рухнет.
– А что будет с нами?
– Ну что ж, неудавшаяся богатая наследница, я приду за тобой тридцать первого, – улыбнулся он.
Ура! Все будет хорошо.
* * *
Новый год мы встречали в горах. Сразу же после первых петард и победоносной борьбы с пробкой шампанского Рафал подошел ко мне с пожеланиями.
– Всего самого лучшего тебе, Малинка. – Мы чокнулись. – Чтобы нас всегда соединяла дружба.
– За дружбу, Рафал, и за любовь.
– Любовь приходит и уходит, а дружба остается.
– Что это ты все о дружбе?
– Видишь ли, я все обдумал и считаю, что нашим отношениям нужно придать другое измерение. Ты была откровенна со мной.
– Это плохо?
– Нет. Совсем нет, – заверил меня Рафал. – Я благодарен тебе, что ты не скрыла от меня правды. Я долго думал о нас и пришел к выводу, что самый лучший друг, какой у меня есть, это ты. И наш брак мог бы все испортить.
– Что ты этим хочешь сказать? – занервничала я, несмотря на то что выпила уже несколько порций достаточно крепких напитков.
– Малинка, ответь мне на один вопрос. Что лучше: настоящая дружба или неудавшийся брак?
– Неудавшийся брак, – проблеяла я.
– Вот именно за это я и ценю тебя. За откровенность и чувство юмора.
– Ты хочешь разорвать помолвку?
– Ну почему сразу разорвать? Просто придать иной характер нашим отношениям. Я все обдумал и понял, что я еще не готов к тому, чтобы вступить в брак. Но я не хочу потерять тебя. Не хочу потерять такую чудесную, умную девушку с чувством юмора. Потому…
– …ты предлагаешь мне дружбу. – Я стиснула кулаки, чтобы не разреветься. Но это плохо помогало.
– Да, самое прекрасное чувство, какое соединяет мужчину и женщину.
– А я думала, самое прекрасное чувство – это любовь.
– Ох уж эти исполнители диско поло. «Я люблю тебя». «Я жить не в силах без тебя». «И я тоскую по тебе смертельно». Нет, Малинка, самое прекрасное чувство – это дружба…
– А где же поцелуи под дождем? Прогулки по только что выпавшему снегу и первый танец вдвоем?
– Ты не дала мне закончить. Говоря «дружба», я имел в виду чувство, обогащенное эротическим элементом. То есть эротическую дружбу. Идеальную в нашей ситуации. Что скажешь?..
* * *
– …И что ты сказала? – деловито осведомилась Эва. Она прибежала сразу же после моего отчаянного звонка.
– Сказала, что мне нужно подумать.
– Ничего себе.
– Что ничего себе? Что ничего себе?! – завопила я. – Я хотела выйти из этой ситуации, сохранив лицо.
– Надо было бросить ему в рожу обручальное кольцо и хлопнуть дверью!
– И замерзнуть в горах? Мне нужно было дождаться утра. Из Закопане я уехала первым поездом. Все остались. Наверное, сейчас сплетничают, что, мол, я слиняла. Всякие домыслы строят.
– Вот уж впрямь главная проблема, – фыркнула Эва. – Домыслы…
– Нет, главная проблема – это разрыв с Рафалом. Из-за тебя, – разрыдалась я.
– Малина, это был тест. Он ушел, потому что не любит тебя. Понятное дело, Рафал, а не тест.
– Но я люблю его! У меня сердце болит, в желудке жжет, руки дрожат.
– Сколько кофе ты выпила? – поинтересовалась Эва.
– Пять. И три чая. Рассказать тебе все мое меню?
– Это никакая не любовь, а кофеин. Возможно, еще страх перед пустотой. Как определила бы Иола.
– Да мне плевать, как это называется! Я чувствую, что люблю его и умру, если он не женится на мне!
– У тебя же у самой были сомнения, выходить за него или нет, а сейчас вдруг ты впадаешь в такое отчаяние.
– А может, до меня только сейчас дошло, что это Он!
– Если бы это был Он, то не испугался бы отсутствия счетов у твоего отца.
– Он нисколько не испугался. Ведь когда он делал мне предложение, он вовсе не рассчитывал ни на какие счета, потому что еще не знал моего отца.
– Он, должно быть, боится, что у твоего старика не все в порядке с головой.
– А разве не так? – закричала я. – Разве твой отец рассказывает о кораблях, груженных золотом?
– Нет, потому что он знает только пять фраз: «Когда обед?», «Когда ужин?», «Где газета?», «Освободи уборную» и «Переключи на новости».
– По крайней мере он предсказуем. И не ломает тебе личную жизнь.
– Мне – нет, скорей маме. Малина, да не плачь ты. Может, Рафал вернется. Может, он просто тогда слишком много выпил.
– Он почти совсем не пил.
– Или слишком мало. Еще не все потеряно. Ведь люди не разрывают помолвку одним махом. Тебе нужно подождать.
Я выдержала три дня. Потом позвонила, якобы хочу отдать обручальное кольцо.
– Малинка, а я как раз собирался звонить тебе. Спросить, как ты себя чувствуешь.
– Нормально, – выдавила я, тронутая его несказанной добротой.
– Это здорово. Ты все обдумала?
– А ты?
– Я? – удивился он. – Я это уже сделал раньше. И хотел бы зайти к тебе.
– Хорошо, когда? – Мы с ним спокойно поговорим, и, может, он поймет, какую совершил ошибку.
– Завтра. Представляешь, я могу вернуть кольцо, и с меня удержат только пятнадцать процентов.
– Классно…
Почему это прозвучало так жалобно?
– Ты – настоящий друг. Другая бы торговалась, может, даже мстила бы.
– Можешь быть спокоен, Рафал. За что тебе мстить? За то, что ты разорвал помолвку, причем на праздновании Нового года?
– Ну ты же знаешь, какие бывают девушки. Приходится прикидываться. А с тобой не нужно.
Еще минута, и я не знаю, что с ним сделаю.
– Ладно, приходи завтра, так как потом я ненадолго уеду.
Он пришел, забрал кольцо и ушел. А я решила что-то сделать со своей жизнью. И начала с носа. Сейчас я продемонстрирую его миру и Рафалу. Рафал. Увидев меня, он сразу услышит ангельский благовест.
15.02. Не услышал. Он пришел с какой-то пышнотелой бабищей. У нее был здоровенный носяра и цветастое платье. Со мной он поздоровался чуть ли не между прочим. И как тут не верить в тринадцатое число!
Эва, как всегда, была права. На мой нос никто не обратил внимания. Сейчас каждый занят собственным. Люди думают о защитах, о работе, о деньгах. Мне тоже пора начать, иначе запахнет переносом срока защиты. Ладно, начинаю с понедельника. А на Рафала мне глубоко наплевать.
29.02. Удивительный день. Добавочный, високосный, последний в этом столетии. Очень хорош для раздумий и обетов. Но какой я могу дать себе обет, если не знаю, чего хочу? Хочу быть счастливой.
– Не слишком конкретно, – оценила Иола, та самая, что угощала меня рогаликами с вареньем. – Ты должна точно определить, что тебя осчастливит. Экстравагантность или простая жизнь? Карьера? Любовь? Деньги? Все вместе?
Откуда ж я знаю? Иола считает, что пора бы уже. В августе мне стукнуло четверть века, а счетчик продолжает крутиться. И все быстрей. Оглянуться не успею, как мне уже будет сорок. Господи, сорок лет! Еще недавно, в лицее, я была уверена, что не доживу до тридцати. Остановите кто-нибудь эти страшные часы!