– Всего один, – сказала я. – Когда вам передать снимки?
– Сегодня! – отрезал он. – Как только проявите пленку, везите ее мне в театр. Я не желаю сюда возвращаться, пока не узнаю всего, что здесь сегодня произойдет! Буду ждать вас в театре, у себя в гримерке.
– Тогда все, – сказала я. – Запирайте.
Он вышел, гулко хлопнул дверью и запер ее снаружи, не сразу попав ключом в замочную скважину.
«Нервничает! – подумала я. – А кто бы на его месте не нервничал?»
Я закурила, отыскав пепельницу с несколькими окурками «Винстона», и приготовилась ждать не меньше часа. Хлопнула входная дверь, это я услышала очень отдаленно и поняла, что входная дверь от библиотеки очень далеко и мне стоит прислушиваться, если я не хочу обнаружить в квартире присутствие объекта съемки неожиданно для себя.
Но пока я была уверена, что в квартире, кроме меня, никого нет, и не старалась ходить особенно осторожно. Я осмотрела библиотеку и поняла, что она не представляет для меня абсолютно никакого интереса.
Здесь была в основном классическая литература, причем далеко не в академических изданиях, а скорее в наиболее доступных для массового читателя. Русская классика была представлена довольно полно, но только избранными сборниками, подборка зарубежной классики обнаруживала весьма скромные познания хозяина в этой области, и уж совсем меня добили полки, сплошь уставленные сборниками детективов в ярких пестрых обложках.
– Однако… – пробормотала я. – Ни одной книги по театру. Странно!
Но поразмышлять на эту тему мне не пришлось. Я услышала отдаленный стук входной двери и мгновенно замерла. Похоже, скоро мне придется приступать ко взятым на себя обязанностям тайного соглядатая.
Я на цыпочках подошла к отверстию в полу и осторожно опустилась на колени около него. Отверстие было закрыто внизу прозрачным пластиком, слегка подернутым какой-то дымкой, но видно через него было прекрасно.
Правда, я не могла видеть дверь в спальню, но вся кровать была передо мною как на ладони. На ней пока никого не было, и, просидев минут пять в ожидании, словно рыбак с удочкой на берегу реки, я сразу же приуныла. У меня уже и ноги, как мне казалось, затекли, и спину ломило от неудобной позы, и глаза начали слезиться от напряженного вглядывания в отверстие.
«Ничего, в конце концов, не случится, – подумала я, – если я начну наблюдать не с самого начала. Сейчас эта женщина одна, и я все равно не смогу снять то, что обещала. Да и куда мне спешить? Что же они, так с разбега начнут трахаться? Сначала прелюдия какая-нибудь будет, ля-ля там всякие, а мне что же, все это наблюдать?»
Я вытянулась на полу и стала прислушиваться. Но, как я ни напрягала свой слух, ничего услышать мне не удалось. Женщина ходила по квартире тихо как тень, не хлопала дверями, не топала ногами, не гремела посудой, не включала телевизор или музыку какую-нибудь.
«Что она как в гостях? – подумала я с досадой. – Странная какая-то!»
Я пролежала минут пятнадцать, мне это дело порядком надоело, и я решила посмотреть, что внизу делается? К моей досаде, едва взглянув, я поняла, что обстоятельства могут серьезно помешать мне справиться с предстоящей задачей. За окнами начало темнеть, и в комнатах разлились сумерки, которые сгущались с каждой минутой.
Внизу я увидела женщину. Она лежала поперек кровати одетая и мечтательно смотрела прямо на меня. Я даже отпрянула в первую секунду, но потом сообразила, что вряд ли она меня видит – я обратила внимание на потолок спальни, когда была там, – на нем не было и намека на какое-либо отверстие. Снизу она ничего не могла заметить на потолке.
Я принялась рассматривать лежащую женщину, насколько, конечно, позволяло освещение. Она была хрупкой, и меня даже поразило, насколько тонкая фигура у супруги этого Арнольда-Алексея. Лица ее я толком не видела, стало уже довольно темно, но мне оно показалось красивым.
Женщина отвела от меня взгляд, перевернулась на бок, потом встала с кровати и, посмотрев на зеркало, протянула к нему руку. В тот же миг зажглись какие-то светильники, которых я не заметила, когда была в спальне. Наверное, они располагались по краям зеркала, судя по тому, как падал свет на кровать.
Женщина села на край кровати и стала смотреть куда-то в стену.
«Да не в стену, – сообразила я через несколько секунд, – а на дверь. Ждет. Любовника ждет… Только что-то она странно как-то держится, как в чужой квартире. Вину, что ли, перед мужем чувствует?»
Успокоив себя подобным образом, я продолжала наблюдать, мысленно поблагодарив сидящую внизу за то, что она включила свет.
Наблюдала я за ней, наверное, минут пять, и она все больше удивляла меня своей скованностью, словно находилась не в привычной для себя обстановке, а в совершенно незнакомой, чужой квартире.
Я чувствовала какое-то напряжение, рождающееся во мне от этой неестественности, и никак не могла понять, в чем же тут дело.
Звук еще раз хлопнувшей входной двери заставил меня вздрогнуть и приготовиться к тому, что события начнут наконец-то развиваться побыстрее.
И они начали развиваться! Но таким неожиданным для меня образом, что я десять раз пожалела, что согласилась на эту аферу!
Женщина тоже услышала, как хлопнула дверь, потому что она заметно напряглась и в то же время как-то успокоилась, что ли. По крайней мере ее поза стала более непринужденной, и смотрела она на дверь теперь уже с откровенным ожиданием.
Ее ожидание невольно передалось и мне. Я пристально всматривалась в застывшую на кровати женщину, сидящую в изящной, хотя и несколько театральной позе.
Внезапно свет в комнате погас. Это было для меня слишком большой неожиданностью и слишком большим препятствием для выполнения поручения, за которое я столь опрометчиво взялась.
Я чертыхнулась и принялась шарить в своей сумке в поисках фотовспышки, решив, что я сделаю кадр, пусть и не тот, который мне заказывали, но все же сделаю.
Свет они выключили! А я даже не видела лица этого самого любовника, которого с таким напряжением ждала жена Салько. Мне нужны деньги на выпуск газеты, и я их добуду! Я сделаю снимок со вспышкой! Конечно, это вызовет переполох внизу, но, надеюсь, они так и не поймут, в чем дело, – возможно, подумают, что это свет от фар машины, которая развернулась прямо под окнами дома.
Я обшарила всю сумку. Вспышки не было!
Когда я это поняла, лицо у меня, очевидно, вытянулось от удивления, но я вновь прильнула к своему наблюдательному пункту. В сгустившихся сумерках видно было очень плохо, но кое-что я все же разглядела, и это привело меня в состояние душевного трепета. Не каждый день, согласитесь, становишься свидетелем убийства!
Внизу, подо мной, боролись две тени.
Я видела темную фигуру, явно мужскую, которая нависла сверху над лежащей на кровати женщиной. Я не сразу поняла, что там у них происходит, и вначале подумала, что это такая бурная любовная прелюдия. Женщина отчаянно сопротивлялась действиям мужчины и, как мне показалось, била его руками и пыталась оттолкнуть ногами. Когда до меня дошло, что никакая это не любовная игра, что мужчина пытается задушить женщину, а та ему сопротивляется, я, плохо соображая, что делаю, схватила фотоаппарат и сделала несколько снимков, пока не сообразила, что при таком освещении вряд ли что-нибудь получится, хотя я и зарядила свой фотоаппарат очень чувствительной пленкой.
Но он ведь задушит ее, черт возьми! Надо помешать ему! Я не собираюсь становиться ни соучастницей преступления, ни свидетельницей убийства!
Схватив ключ, я бросилась к двери библиотеки. Ключ не подходил к замку! Что за новости?
Я растерялась.
Догадка о том, что меня заманили в ловушку, промелькнула в моей голове. Не успев даже дать ей сформироваться в четкую мысль, но уже окончательно в нее поверив, я вновь бросилась на пол, к своему окошку, устроенному в полу библиотеки.
Внизу уже было все кончено. Убийца стоял на коленях над женщиной и, вероятно, смотрел на нее. Насколько мне было видно в неясном сумеречном освещении, женщина лежала неподвижно. Неужели он ее задушил?! Зачем? Господи! Зачем?! Это же любовное свидание! Что он на нее набросился?!
Плохо понимая, что делаю, я закричала вниз, в потайное окошко, через которое наблюдала:
– Что ты сделал, урод! Зачем?
Услышав, наверное, мой голос, мужчина вскочил и поднял голову к потолку. Я рефлекторно нажала на кнопку спуска фотоаппарата, в тот же миг осознав, что это и есть сам Салько, который прямо из театра в гриме и костюме Мефистофеля явился домой, чтобы расправиться с неверной женой. Но зачем он это сделал? Нервы, что ли, не выдержали? Он же сам посадил меня на этот наблюдательный пункт наверху с фотоаппаратом! Пусть у меня не оказалось вспышки, но я же все равно его сфотографировала и надеюсь, что столь примечательный костюм и яркий грим можно будет разобрать даже на очень темном снимке.
«По-моему, он сошел с ума! – подумала я о Салько. – Он не отдает отчета в своих действиях».
Когда я посмотрела вниз еще раз, Салько в комнате уже не было. Через несколько секунд я услышала, как хлопнула входная дверь.
Мне нужно было выяснить, что с этой женщиной, которая все так же неподвижно лежала на огромной кровати в комнате подо мной.
Я вновь бросилась к двери, но тут же вспомнила, что она закрыта, а ключ, который оставил мне артист, к ней не подходит.
Это меня несколько отрезвило. Я остановилась, пошарила по столу, нашла свои сигареты и закурила.
Надо спокойно, не спеша подумать.
Если женщина жива и вскоре придет в себя, я просто оказываюсь в идиотской ситуации, сидя в этой библиотеке взаперти. Но это ладно, в конце концов кто-нибудь меня отсюда выпустит: или сам артист, или его жена, которой он устроил эту дикую сцену внизу. Тогда мы с ним выясним отношения, и, скажу честно, я ему в этом случае не завидую… Я не угрожаю, но я знаю себя хорошо!
Да, но это только в том случае, если женщина внизу жива… Если же он ее все же задушил, то ситуация меняется очень резко и не в мою пользу. Он может заявить, что вообще не возвращался домой и понятия не имеет, что у нас тут произошло и почему я… Да-да, именно я! Почему я задушила его супругу! Это же самая обычная подставка! Как я сразу этого не поняла? Идиотка!
Постойте-ка, но как я могла ее задушить, если я сижу взаперти в этой библиотеке и не могу отсюда выйти? Если дверь закрыта, значит, ее кто-то закрыл, но уж никак не я, поскольку ключ, который у меня есть, к замку совершенно не подходит!
Я даже рассмеялась от облегчения. Нет, что-то он тут недодумал, если собирался меня подставить и свалить на меня убийство своей жены! К тому же у меня есть фотоснимки, сделанные в момент убийства! Правда, они неважного качества, но на них, надеюсь, все же можно разобрать, что душит женщину мужчина и что он в гриме Мефистофеля, как раз в том, в котором сегодня выступает Салько!
«Нет, он точно сошел с ума!» – подумала я еще раз, пытаясь успокоить себя, так как мне все же было весьма тревожно оттого, что я вновь ввязалась в какую-то криминальную историю.
Сигарета у меня догорела, и я решила зажечь свет, чтобы найти пепельницу. Раз уж я не имею к тому, что произошло внизу, никакого отношения и это вполне очевидно, то какой же смысл мне сидеть в потемках?
Я нашарила на стене выключатель и зажгла свет. Бросила взгляд на стол, и первое, что я на нем увидела, был ключ. Растерянно подойдя к столу, я посмотрела на второй ключ, который все еще держала в руке. Он был совершенно не похож на тот, что лежал на столе. Схватив ключ со стола, я бросилась к двери и дрожащими руками попробовала открыть ее. Ключ легко повернулся, и дверь открылась. Мое «железное» алиби наполовину рассыпалось.
У меня не было доказательства, что я не могла выйти из комнаты, а потом вновь в нее войти и закрыть ключом за собой дверь. Правда, у меня оставались снимки, но я сильно сомневалась, что условия съемки позволят мне сделать отпечатки, которые послужат убедительным доказательством для неизбежного следствия, которое завтра же начнется по этому убийству.
Схватив свою сумку и сунув в нее на ходу фотоаппарат, я скатилась по винтовой лестнице и ворвалась в полутемную спальню.
Женщина при моем появлении не пошевелилась.
Она лежала в очень неестественной позе, приподняв грудную клетку, словно собиралась и никак не могла вздохнуть. Ноги были разбросаны в стороны и слегка подогнулись в коленях. Левая рука безжизненно свисала с края кровати, а правая вцепилась в покрывало, собрав его в складки. Лица ее мне не было видно, и я тихонько подошла поближе, пытаясь разглядеть его получше в тусклом свете фонарей, пробивавшемся с улицы.
Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять, что она задушена. Красивое лицо с тонкими чертами было искажено уродливой гримасой, и казалось, что она злобно смеется над моими надеждами, что все еще обойдется и я не окажусь свидетельницей убийства.
Свидетельницей! Если меня здесь сейчас кто-нибудь застанет, я окажусь уже не свидетельницей, а главной подозреваемой!
И мне придется доказывать, что я не совершала этого убийства. Ну уж нет, спасибо! Надо поскорее отсюда убираться!
Я нашарила в кармане ключи с камасутровым брелоком и, осторожно шагая мимо кровати, направилась к выходу. В коридорах квартиры было уже совсем темно, сюда не доходил свет от фонарей, пробивавшийся в окна, и квартира от этого приобрела зловещий и даже какой-то угрожающий вид. Мне, честно сказать, было страшновато.
Звук открывающейся двери застал меня напротив кухни, и я, ни секунды не размышляя, проскользнула в нее, не желая встречаться с тем, кто сейчас входил в квартиру, кто бы он ни был!
Я стояла, прижавшись к стене кухни, и настороженно прислушивалась к шагам в темном коридоре. Ничего хорошего от того, что меня обнаружат, я не ждала. Если это милиция, мне оправдаться не удастся, это я понимала. Если это вернулся убийца – тем более! Он мог вернуться только в одном случае – если вспомнил, что я все видела, сидя наверху, и даже, возможно, сфотографировала, как он душил свою жену, и теперь он расправится со мной, чтобы уничтожить свидетеля своего преступления.
Я машинально пошарила по столу рукой и схватила попавшуюся под руку вилку.
«Нет! – подумала я. – Со мной так легко ему расправиться не удастся!»
Человек, вошедший в квартиру, был один, шел очень осторожно, свет не зажигал, но кухня его не интересовала. Я слышала его тихие шаги и поняла, что он направляется к спальне, на место убийства.
«Может быть, он что-то оставил в спальне? – подумала я. – Какой-нибудь предмет, по которому его можно опознать? И теперь за ним вернулся?»
Осторожно выглянув из кухни, я увидела темную фигуру в конце коридора, открывающую дверь в спальню.
Дальше события стали развиваться совершенно непредсказуемым образом.
Во-первых, в спальне зажегся свет и тут же раздался приглушенный крик. Словно человек, вошедший в спальню, совершенно не ожидал увидеть в ней убитую женщину.
Во-вторых, вслед за этим отчетливо прозвучало женское имя. Я ожидала всего, чего угодно, но только не того, что голос Салько, который я тотчас узнала, хотя он был искажен ясно звучащей в нем интонацией удивления и страха, произнесет вместо имени своей жены другое женское имя.
– Настя?! – вскрикнул Салько, и свет в спальне тотчас погас.
Я отпрянула вновь к стене, а мимо меня пронесся по коридору Салько и, выскочив за дверь, торопливо закрыл ее на замок.
Окончательно потеряв какое бы то ни было представление о происходящем у меня на глазах, я бросилась вслед за ним из квартиры.
Только оказавшись на улице и отойдя от злополучного дома на порядочное расстояние, я испытала некоторое облегчение.