Макс медленно допил виски, вкусно закурил. На потолке замигала красная рамка, распахнулась во всю ширь, проступили буквы «здесь курить нельзя». Макс меланхолично поморгал и принес себе блюдечко под пепельницу.
– Если тебя вздумают оштрафовать, – он показал тлеющей сигаретой в потолок, – скажи, чтобы счет прислали на мое имя. Могут даже позвонить предварительно, я ли курил. – Плеснул себе еще виски. – «Дельфины», говоришь… Это личные корабли. Смотри, как все было. Человек купил себе под поместье голый кусок земли. Танира тогда была, мягко говоря, не курорт. Всех удобств – кое-как поставленный космодром, причем в горах, да разбитая трасса вдоль моря. Поэтому все, что нужно для поместья, начиная со строительной техники и заканчивая коврами в дом, он завозил своими кораблями. Потом два корабля оставил в поместье. А что? Не на космодроме же их держать, там гадючник, и не на орбите. Поставил ангар, может быть, даже стартовый стол оборудовал. «Дельфины», конечно, бескосмодромники, но, во-первых, стол еще никому не мешал, а во-вторых, после двух-трех стартов-посадок на одно и то же место площадка под стол там образуется сама. Спустя несколько лет ввели новые экологические нормы, а владелец не успел или не смог убрать корабли с планеты. Так они и остались в поместье мертвым грузом. Ну или спецсредством на случай срочной эвакуации. Избавиться от них – никак. Потому что штрафы за старт с места – астрономические, корабли из всех документов имеют только паспорт изготовителя – они же после введения новых норм не были переоформлены, для этого их надо доставить на станцию, а доставить нереально. Допуска к полетам на них нет, техбилета нет, страховки нет, то есть существуют они фактически на правах мебели. Они не зарегистрированы как действующее транспортное средство. Утилизировать их тоже нельзя, потому что для этого надо вывезти с места хранения. И более того: хранятся они нелегально. Иначе бы они числились в базах экологов, которые обязаны проверять условия стоянки кораблей. Вот такие «Дельфины» и хотел купить твой клиент. Но, сколько я понимаю, ему предложили забрать корабли самовывозом, а транспортировка там дороже кораблей выйдет. Сделка не состоялась. А Маккинби прав, конечно. Если эти корабли где и искать, так только в архивах. В архивах заселения Таниры.
Я постучала себя пальцем по губам. Отвратительная привычка, подцепленная у Августа. Я вообще содрала у него массу лишних привычек.
– Йену не говори, – попросила я. – Даже не намекай. Это наша находка, потом решим, что с ней делать.
– С чего бы я стал откровенничать с полицейским? – Макс ухмыльнулся.
– А ну-ка, дуриком… – я запустила поиск по штату, нашла фамилию Ахири и разочарованно вздохнула: – Не вышло.
– Что?
– Да я подумала… Есть у нас подозрительные фигуранты, и имущественный статус подходящий… Нет, увы, это семейство владеет поместьем всего двадцать пять лет, раньше никакой недвижимости на Танире не было, а нормы изменились семьдесят шесть лет назад.
– Это еще ни о чем не говорит. Ладно, когда найдете корабли – дайте мне код владельца.
– Зачем?
– Куплю, – Макс пожал плечами. – Если они и вправду в хорошем состоянии.
– И как ты будешь вывозить их?
– Обыкновенно. Если условия позволяют, стартую с места, фиг с ним, со штрафом. Если не позволяют – ну, подгоню буксир, оттащу на космодром. «Дельфины» маленькие, это вам не «Оушен» и даже не «Пионер»… Тут главное, чтобы транспортная инспекция не успела вмешаться, ее надо ставить перед фактом: не было кораблей – вот корабли, оформляйте, а если чего сделано не по правилам, ну я виноват, наказывайте… Скажешь Маккинби, что у меня интерес есть?
– Да зачем они тебе?
Макс засмеялся:
– Чтобы были! Зачем Маккинби красные машинки, на которых даже ездить нельзя? Вот и мне затем. А может, и использую как-нибудь, «Дельфины» легко переоборудуются, а движки у них вечные. На экологические нормы мне положить с прибором, в крайнем случае на орбите отстойник выделю…
В дверь деликатно постучали. Вошел Йен, еще с влажной после душа головой. Макс критически оглядел его: типичный следователь в приличном строгом костюме.
– Йен, возьми на кухне бокал.
– Зачем? – удивился тот. – Я и так вас задержал.
– Затем, что тебе надо просохнуть, – сказал Макс. – На улице не май месяц, и ветра здесь такие, что мама не горюй. Это Эверест, а не Танира.
– Кстати, по местному календарю как раз конец весны, – меланхолично уточнила я.
– В любом случае нам лететь триста километров, – продолжал Макс, – и от десяти минут, даже получаса уже ничего не изменится. Нина сама, во-первых, опоздает, а во-вторых, придет пьяная. Она мне звонила уже поддатая. Мы появимся как раз вовремя, чтобы она захотела общения.
– О, – только и сказал Йен и сходил за бокалом. – Главное – нам самим не опьянеть.
– Ни в коем случае, – сказал Макс. – Как можно! Это попросту неприлично. Я, например, ни разу в жизни не был пьяным – верно, Дел?
Господи, каков нахал. Но в кораблях он понимает, этого не отнять. Надо будет сказать Августу, когда найдем «Дельфины», что Макс заслужил, как минимум, код владельца. Как максимум – с благодарностью.
Большего не заслужил, к сожалению.
* * *
Через пятнадцать минут Макс решил, что мы в кондиции. Из номера заказал еще бутылку виски в такси – чтобы не скучно было лететь. Мы спустились вниз, пересекли крытую зону для наземного такси и личных автомобилей и вышли на площадку для воздушных аппаратов. В дальнем углу под прозрачными навесами спали три разномастных вертолетика. Нас ждала четырехмоторная амфибия – похоже, ничего дороже попросту не нашлось.
Салон оказался комфортным, на шесть-восемь пассажиров, со стюардом. Мы погрузились, самолетик коротко разбежался и вспорхнул. Под крылом проплыла береговая линия, заплескалось холодное мертвое море. Стюард сервировал столик, рассудив, что если клиенты заказали виски в полет, то их намерения прозрачны.
Мне пить не хотелось. Я пригубила из вежливости и отвернулась, глядя в иллюминатор. Мужчины поняли меня правильно: оставили в покое. Такси шло на высоте самое большее шестьсот футов, и мне казалось, я даже вижу гребни волн, украшенные барашками. Похоже, погода портится.
Какое обычное с виду море… Похоже на земное, на какое-нибудь Охотское. Только Охотское, даром что холодное, кишит жизнью. Здесь вроде тоже были какие-то рыбки-водоросли, но с каждым годом они деградировали и количественно, и качественно.
Эверест – одна из самых интересных планет. Как любая кислородная планета, он проходил оценку, но занял едва ли не последнюю строчку, уступив даже малоудобным Люктону и Большому Йорку. Сутки на Эвересте длятся двадцать пять с половиной часов, и это, пожалуй, единственное его достоинство.
Год на Эвересте длится одиннадцать с половиной федеральных. Резкая смена сезонов, зима по четыре года и холодное, мокрое лето. Громадные ледяные купола и вечная мерзлота. На экваторе среднегодовая температура – плюс четыре по Цельсию. Однако практически вся экваториальная зона занята океаном. И для жизни на планете годятся лишь несколько крупных островов.
Его открыла частная экспедиция больше трехсот лет назад. Люди потратили на исследования несколько лет, упустив перспективные Таниру и Кангу, а в результате остались ни с чем: овчинка выделки не стоила.
Сначала основным населением Эвереста были сотрудники научных станций, азартно изучавшие процесс естественного оледенения планет. Вскоре вокруг станций наросли институты. Еще сто лет назад считалось, что будущее Эвереста предопределено: планета-лаборатория, планета-университет, планета-кампус. Потом с нее придется убираться, потому что оледенение продолжается и скорость продвижения границы снегов с каждым годом все больше. Когда льды с севера и юга сомкнутся, планета перейдет в статус ресурсной и станет хранилищем пресной воды. Но вскоре выяснилось, что и этого ей не дано: вода по качеству уступала даже той, какая льется из стоков машин на водородных двигателях. Пить ее нельзя, очистка слишком дорогая, а рядом – две крупные теплые планеты, прекрасно обеспеченные всеми биологическими ресурсами. Фактически льды Эвереста годились только для первичного терраформирования. Когда для жизни готовили Венеру, никто не обращал внимания на качество завозимого льда. Главное, чтоб это был водяной лед, а не метановый или какой он там еще бывает. Строго говоря, если вспомнить исходный состав тамошней атмосферы, удивляться нечему: Венеру химией не испортишь. Но – это планета в составе Солнечной системы. В двух шагах от родины. Ни с одной планетой дальше десяти парсек от Земли нянчиться не станут. Потому что незачем. В Галактике в целом процент кислородных планет очень низок, особенно в «нашем» рукаве, однако же их куда больше, чем человечеству нужно прямо сейчас и понадобится в ближайшую тысячу лет.
Поэтому Эверест просто бросили. Постепенно свернули полярные станции – их ведь надо как-то обогревать, на полюсах температура под минус сто – вовсе не рекорд. Поначалу, когда был газ, они работали, но затем доступные в теплой зоне шельфовые месторождения истощились, и даже университеты стали искать новое место.
Но двадцать лет назад все снова изменилось. Появились дешевые технологии бурения льда, и наконец нашли способ разведывать недра под слоем мерзлоты в десять и даже тринадцать километров (кто бы знал, что этот секретный способ называется «баба Лиза»). На Эвересте стала бурно разворачиваться промышленность. Комплексы строили прямо в ледяной толще. Некоторые доходили до поверхности, и тогда по штату ползли странные слухи: что обнаружены явственные следы высокоразвитой цивилизации, чуть ли не вполне технологического уровня – паровые машины там, радио… Ни четкого подтверждения, ни опровержения в прессе не было. Но что на планете когда-то была жизнь – несомненно. Потому что здесь было вдосталь органических полезных ископаемых.
Последние годы стал разворачиваться и туризм. Края ледников оказались перспективными для зимних развлечений, океаны годились для яхтинга и рыбалки. Птиц почти не осталось, вымерли еще до появления тут людей.
Наверное, исследователям очень интересно следить за процессом. Они лучше понимают механизмы ледниковых периодов на Земле. И туристам нравится. Многие часами бродят по островным берегам в надежде найти какой-нибудь артефакт. Но мне, например, очень грустно. Эверест – планета-могильник, и этим все сказано. Я не смогла бы здесь ни учиться, ни отдыхать. И мне кажется, не случайно среди выпускников Эвереста много сумасшедших, но мало тех, кто сделал большую и плодотворную карьеру.
Подходящая планета, чтобы породить грандиознейшую преступную идею.
…Самолет лег на крыло, и я увидела бухту, окруженную зелеными холмами. Растительность здесь была завозная и недолговечная ввиду угрозы скорой гибели, но смотрелась весьма празднично. Я поняла, почему Макс заказал именно амфибию: холмы вздымались едва не от самой воды, устроить взлетно-посадочную полосу негде. Видимо, это норма для Эвереста, где каждый метр суши драгоценен.
Такси коснулось воды, мягко побежало к пристани. Мои мальчики за время полета нашли общий язык, чему весьма способствовали полбутылки виски. Макс явно приложил усилия, чтобы влюбить Йена в себя, но к чести последнего должна сказать: не поддался. Он не понял, зачем Макс обрушил на него свою харизму, – вроде не женщина, не перспективный инвестор, не высокий чин из налогового департамента. Обычный полицейский, даже не экологический, а криминальный. А может, Йен просто жил в ожидании встречи с любимой певицей, и Макс, каким бы сладкоречивым ни был, на фоне Нины Осси не котировался.
На пристани нас ожидал кабриолет – чтобы любоваться видами по дороге, не иначе. Я поежилась – на этом острове было существенно холоднее, чем на нашем, – и села в машину, предвкушая, как меня сейчас продует. Но в кабриолете оказалась тепловая завеса, и через пять минут, которые я провела, действительно с интересом глядя по сторонам, нас высадили у входа в пафосный ресторан. Миновав рамки, Макс кивнул метрдотелю, тот поклонился и указал жестом направление.
Увидев Нину Осси, я в очередной раз убедилась, что Макс не знает женщин. Во-первых, она была в драных джинсах и лиловой майке на голое тело, рядом лежала теплая куртка лимонного цвета. Во-вторых, она явно пришла вовремя и уже озверела от скуки. А в-третьих, перед ней стоял бокал с пивом, но назвать ее пьяной или хотя бы заметно поддатой у меня язык бы не повернулся.
– Привет, – хмуро сказала Нина, не удостоив нас и взглядом. – Макс, а я всегда считала, что аристократам свойственна точность. Вот какого хера я, вместо того чтобы поваляться в ванне лишние полчаса, приперлась сюда точно к сроку?! И, блин, вы вырядились… Это уже демократично, да?
– А что, демократичность зависит от одежды? – парировала я, усаживаясь напротив.
– Но ты ж не будешь, например, пиво? – скривилась Нина. – Ты небось только винцо за лимон пригубляешь.
Я бесцеременно взяла ее бокал, понюхала, вздернула бровь и отодвинула.
– Лучшее пиво варят в Мадриде, – авторитетно сказала я. – Но где его там варят, знают только джедаи. Они пьют его теплым. Гадость, как по мне, но все остальное еще хуже. Ты его много уговорила?
– Не-а. Второй. Не лезет.
– Отлично. – Я обернулась, поманила официанта. – Что есть из виски?
– Я бы посоветовал «Бен-Невис», двадцать один год. Вискикурня на Кангу, основана этническим шотландцем, рецептура выдержана полностью, напиток выдерживается в бочках из-под хереса, ячмень выращивается в условиях, близких к шотландским…
– Неплохая вещь, – перебил его Макс, – я пробовал. На мой вкус, слишком мягкий. Хотя сегодня такая погода, что… Нам, пожалуй, тоже.
Официант оставил нам меню на пластиковых картах и удалился. Нина недоверчиво глядела то на меня, то на Йена.
– Твой поклонник, – небрежно сказала я. – Йен Йоханссон, следователь. Умница, талант, прекрасно воспитан.
Йен порозовел от смущения. Нина окинула его взором, но ничего не сказала. На столе появились две бутылки, бокалы, разноцветный лед в вазочках, пошлые свечи, пепельница и грубо поломанный – ради вящей натуральности? – шоколад. Дождавшись, пока официант разольет по глотку, я понюхала. Ну, если мой нос не врет, пить это можно. Хотя пробовала я и получше.
Выпили. Йен налил по-человечески, по полстакана. Я досыпала себе лед, потом достала из сумочки два блистера, из каждого выломала по две таблетки. Пару оставила себе, пару положила перед Ниной.
– Это что? – насторожилась она. – Слушай, не знаю, за кого ты меня приняла, но я с этим делом завязала.
– Розовая снимает алкогольное опьянение, – объяснила я. – Белая – детоксикант. Рекомендуется перед приемом выпить сто – сто пятьдесят миллилитров крепкого алкоголя. После этого можно легко залить в горловину еще пол-литра – не окосеешь. Утром никаких постэффектов.
– Ух ты, – Нина оживилась, – я о таком не слышала.
– Еще б ты слышала. Спецсредства из аптечки разведчика-нелегала, – фыркнула я.
– А у тебя откуда?
– А, – небрежно отмахнулась я, – старые запасы. Еще с армейских времен. У них срок годности десять лет.
И с тоской подумала, что этот блистер детоксиканта – последний, остатки таблеток из баночки я доела на Сонно, а привезет ли Август новую партию с Земли, еще вопрос.
– Гм. Я правильно поняла, что ты служила в нелегальной разведке?
– У нас говорят «специальная разведка», – поправила я. – Служила. Имела бы капитанский чин, да с командующим повздорила.
– Все мужики козлы, – сделала Нина вывод. – Ладно, давай выпьем. Сколько, говоришь, надо? Сто пятьдесят? Это мы мигом.
Через десять минут наша знаменитая певица развеселилась и расшумелась. Я напомнила ей про таблетки, заодно и сама приняла. Нина закинула их в рот и залила хорошим глотком виски.
– А я что-то решила, ты жена Макса, – сказала она уже тем доверительным тоном, какой бывает только у демонстративно нахальных поддатых женщин. – Еще, блин, подумала: неловко-то как получилось. Ну, в порту. Не, я не такая развязная на самом деле, просто знаю себе цену, ну а остальное – работа требует… Если б я видела, что Макс с женщиной, фиг бы я подошла. А мне померещилось, что он один. А сейчас гляжу на вас… Да фиг бы жена стала меня терпеть. Сестра?
– Нет. Именно что жена. Только – бывшая. Поженились, мне даже девятнадцати не было. Года не прожили, развелись. Остались друзьями.
– Это ты считаешь дружбой? – возмутился Макс, но мы обе от него отмахнулись.
– А-а, понятно, – сказала Нина. – Я тоже сходила замуж. Мне для карьеры надо. Понимаешь, типа звездочку на борту нарисовать, если по-вашему, по-военному. Хотя ты меня не слушай. Все не так было. Выпьем? А то жрать чего-то хочется, а кормить нас не спешат.