Рахымбеков все прибавлял и прибавлял газу, зеленая «Нива» отставала все сильнее и сильнее. Угроза отдалялась, а потом и вовсе пропала где-то за очередным поворотом шоссе. Сколько ни смотрел Рахымбеков в зеркало заднего обзора, отражение «Нивы» там больше не появлялось.
– Ушел, – пробормотал он, а потом радостно загорланил во всю силу голосовых связок: – Ушел, уше-ол!!!
В следующее мгновение, бросив взгляд вправо, Рахымбеков больно прикусил язык и почувствовал соленый вкус крови во рту. По верху гребня, вплотную подступающему к дороге, мчалась проклятая «Нива», окутанная клубами пыли. До нее оставалось тридцать… двадцать… десять метров.
Рахымбеков не успел поразиться дьявольской интуиции русского, сумевшего сократить путь и нагнать «Лендровер» по прямой. Мысли вылетели из его головы, сделавшейся звонкой и пустой, как выеденная дыня. Действуя автоматически, он притормозил, надеясь пропустить мимо машину русского, идущего на таран.
Избежать удара не удалось, и он был страшен. Протараненный «Нивой» джип вынесло на обочину, Рахымбеков вышиб плечом дверцу и вывалился на землю. Падая, он приложился затылком о камень, в глазах у него потемнело, там, во мраке, рассыпался разноцветный салют, а когда зрение прояснилось, он увидел склонившийся над ним мужской силуэт. Секунды две ушло на то, чтобы сообразить, кто это такой и как он здесь очутился.
– Ты ответишь, – хотел сказать Рахымбеков, но изо рта вырвалось лишь неразборчивое шамканье.
Столкновение стоило ему нескольких передних зубов.
Он попытался повторить фразу внятнее, но не успел. Прямо в лицо его летела гигантская рифленая подошва с засохшими стебельками, налипшими на каблук.
Чвяк! Рахымбеков услышал, как хрустит его переносица и лопаются губы.
– Не надо, – попросил он, царапая язык об осколки зубов.
Ничего не говоря, Курбатов исчез из поля зрения. «Ушел», – подумал Рахымбеков с облегчением. Курбатов появился снова, держа на уровне груди большой плоский камень. «Вернулся», – тоскливо подумал Рахымбеков.
Камень обрушился на его ладони, прикрывшие голову. Так повторилось несколько раз, а потом перебитые пальцы онемели, и Рахымбеков обнаружил, что не в состоянии шевелить руками.
– Закрой глаза, – посоветовал Курбатов.
Потом поднял камень и обрушил его на череп казахского капитана, будто давил жабу или крысу. Ноги Рахымбекова взлетели в воздух, упали и остались лежать на земле с неестественно вывернутыми ступнями. Курбатов провел по лицу тыльной стороной ладони и увидел на ней размазанные капельки крови. Чертыхнувшись, он полез в джип, чтобы поискать там воду, тряпку и привести себя в порядок.
VIII
Больше всех своих наград, полученных за долгие годы службы отечеству, Шухарбаев Нуртай Шухарбаевич любил эту картину в простенькой рамке. Она была ему дороже ордена «Парасат» и даже двух орденов «Данк» первой и второй степени. Картину нарисовал он сам в шестнадцать лет, когда свято верил, что будет знаменитым художником. Аллах же распорядился так, что Шухарбаев стал председателем Комитета Национальной Безопасности Казахстана. И это был не конец его карьеры. В самом ближайшем времени он рассчитывал сесть на государственный трон и не вставать оттуда, пока его не вынесут в мавзолей.
В свои шестьдесят четыре года Шухарбаев выглядел глубоким стариком. Причиной тому были нездоровые привычки, болезненная худоба и пергаментная кожа. Хотя, если разобраться, худоба и цвет кожи были результатом все тех же нездоровых привычек. Особенно одной.
Приторно острый запах гашиша пропитал все поры небольшой, но уютной комнаты, где Шухарбаев проводил большую часть свободного времени. Сидя на полу и привычно скрестив ноги, он набивал специальную трубку с дополнительным отверстием, позволяющим втягивать дым вместе с воздухом. Это избавляло от надсадного кашля, раздирающего легкие. Набив трубку, Шухарбаев прикурил от ароматной свечи, затянулся и застонал от удовольствия. Его охватила такая нега, что было лень выплюнуть крошку дурмана, попавшую в рот, и все же он это сделал. После нескольких затяжек Шухарбаев, похожий на высохшую мумию с молодо блестящими глазами, легко встал и, шурша по ковру мозолистыми желтыми пятками, подошел к своей картине.
По центру было изображено голубое весеннее небо. Ветер гнал над далекой холмистой грядой белые облака, похожие на кудлатых ягнят. На переднем плане серела полынная степь. Ее прорезала черная, еще не просохшая после дождей дорога. Вдоль размытой колеи тянулись следы босых ног. Чем дальше, тем слабее проступали они на дороге, уходя к горизонту. Это были следы юного Шухарбаева, покинувшего отчий дом…
Хлопок в ладоши, и в комнату вбежали две девушки с заварочным чайником, пиалами и подносом, на котором были разложены засахаренные фрукты, баурсаки и свежие лепешки. Подождав, пока ему нальют терпкого байхового чаю и добавят туда сливок, Шухарбаев махнул рукой. Девушки испарились, как по мановению волшебной палочки.
Не спеша потягивая чай, чтобы не ослабить действие гашиша, Шухарбаев приблизил лицо к полотну картины. Ах, если бы можно было нырнуть туда и окунуться в счастливое детство, когда не было болезней, страхов, сомнений! «За это можно все отдать», – как пелось в одной хорошей полузабытой песне. И свой нынешний пост, и сотни миллионов долларов, и дворцы, и даже возможность стать лидером нации. Но назад пути не было. Маленький Нуртай Шухарбаев ушел из дому и скрылся за горизонтом.
Слезы умиления выступили на глазах председателя Комитета Национальной Безопасности. Бережно проведя пальцем по шершавому холсту, покрытому мазками засохшей краски, он вернулся на прежнее место и принялся набивать трубку новой порцией конопли. Вспоминались горячие деньки жатвы, когда он с братьями и сестрами дни и ночи пропадал на току или в пути на станцию, куда свозили зерно. Степь была раскаленной, земля дышала жаром, натруженные руки горели от мозолей. Тем приятнее было вернуться домой и прилечь в тени высаженных отцом тополей…
Долго он сидел так, не открывая глаз, и перед ним возникали знакомые, родные с детства картины: то проплывали над юртами журавли, то проносились с топотом и ржанием табуны, то ползли к горизонту отары овец, то срывался со скал кипящий водопад, то вставало над землей рубиновое солнце, такое огромное, такое близкое, что, казалось, его можно было потрогать рукой.
Веки Шухарбаева сомкнулись окончательно, подбородок коснулся груди, из полуоткрытого рта вытекла ниточка слюны. Но отдохнуть сегодня ему было не суждено. В комнату заглянул адъютант, протягивая на ладони мобильный телефон.
– Что тебе? – спросил Шухарбаев, не сразу понявший, кого видит перед собой и кто такой он сам.
Адъютант сделал два робких шажочка вперед.
– Очень срочно, Нуртай Шухарбаевич. Прошу простить за беспокойство, Нуртай Шухарбаевич.
Шухарбаев протянул руку, требовательно шевеля пальцами. Он снова был тем, кем стал несколько лет назад – главой нацбезопасности державы. «Покой нам только снится, – подумал он со вздохом. – Кто это сказал? Неужели я сам? Нужно будет распорядиться, чтобы записали и сохранили для потомков. Такое сильное высказывание, такое мужественное».
– Слушаю, – тихо произнес он в трубку.
Повышать голос не было никакой необходимости. Люди, удостаивавшиеся внимания Шухарбаева, ловили каждое его слово. Он редко кричал на подчиненных. Вполголоса получалось даже убедительнее.
– Здоровья вам и вашим близким, уважаемый Нуртай Шухарбаевич, – затараторил мужской голос, готовясь разливаться все в новых и новых любезностях.
– Ты кто? – спросил Шухарбаев.
– Водитель господина Султанбаева, Хафиз.
– Хафиз, Хафиз… А, припоминаю…
Прежде чем приступить к операции по смещению президента, предусмотрительный председатель Комитета Национальной Безопасности создал целую сеть осведомителей во дворце. Все они, от первого главы администрации до последней уборщицы, исправно информировали Шухарбаева о каждом шаге президента. Нынешнего президента. Которому осталось править страной совсем недолго.
– Что у тебя? – тихо спросил Шухарбаев, кашлянув в кулак.
– Завтра рано утром московским рейсом прибывает какая-то большая шишка из Антитеррористического Центра, – заговорил Хафиз. – Бабуин возлагает на него большие надежды. Послал Багилу встречать этого типа. Она вызвала меня на пять часов утра.
– Та-ак, – протянул Шухарбаев.
Багила Жунзакова служила в Службе охраны президента. Шутили, что она умеет все, что должен уметь настоящий мужчина, и даже больше, потому что помимо прочего владеет различными женскими хитростями, а также прелестями, которыми Аллах не наградил сильный пол. Шухарбаев несколько раз сталкивался с Багилой в «Белой ставке», и, надо признаться, она произвела на него сильное, почти неизгладимое впечатление. Прекрасно сложенная, очень красивая, с умными глазами под идеально ровной челкой. Холодное, непроницаемое лицо Багилы казалось неживым, но тем заманчивее было представлять себе это лицо, искаженное пароксизмом страсти. Ее оперативная кличка была Багира. Был бы Шухарбаев, он бы занялся этой пантерой.
– Это все, – сказал Хафиз, не дождавшись реакции на свое сообщение.
– Нет, не все. – Шухарбаев закашлялся. – Зачем присылают человека из Москвы?
– Я не понял, Нуртай Шухарбаевич.
– У тебя мозгов нет?
– Мозги есть, – похвастался Хафиз. – Но, когда я вез Бабуина и Багилу, они от меня отгородились. Я успел услышать только про какую-то кровь шайтана…
– Сатаны? – уточнил Шухарбаев, давясь кашлем.
– Да, да, вы совершенно правы.
– Я всегда совершенно прав, кхе-кхе.
Горло сушило, очень хотелось пить, но приходилось терпеть. Шухарбаев уже понял, о чем идет речь. Султанбаев и его цепная пантера не зря секретничали в салоне бронированного лимузина, подняв стекло, отгораживающее их от шофера. Приезд сотрудника Антитеррористического Центра означал, что президент намерен бороться за свое кресло. Значит, началась контроперация. Что ж, без борьбы не бывает истинного удовольствия от победы.
– Когда у тебя день рождения, мой мальчик? – ласково поинтересовался Шухарбаев.
– Первого декабря, – ответил Хафиз.
– Я подарю тебе «Мерседес». Хочешь новый «Мерседес»? Черный, блестящий…
– О, господин!
– Ты его получишь, – пообещал Шухарбаев, полоща горло остывшим чаем.
– Но что я должен буду делать?
Было слышно, что Хафиз вне себя от радости. Шухарбаев улыбнулся.
– Ничего, – сказал он. – Вернее, выполняй все, что тебе прикажут на службе.
– И все?
– Пока все.
– Даже не знаю, как вас благодарить, Нуртай Шухарбаевич!
– Тогда не благодари. – Шухарбаев поднес пламя свечи к трубке.
– Как можно, что вы! Огромное вам спасибо.
– Не за что, мой мальчик.
Отключив телефон, Шухарбаев хрипло засмеялся, срываясь на кашель. Гашиш попался веселый, бодрящий.
– Не за что, – повторял он, пуская дым изо рта, – не за что.
Это-то и было самое смешное. Потому что бедняге Хафизу действительно было не за что благодарить своего негласного шефа. Чтобы дожить до следующего дня рождения, ему пришлось бы очень и очень постараться.
Хорошо понимая весь комизм ситуации, Шухарбаев смеялся и курил, курил и смеялся.
IX
Аэропорт Астаны приятно удивлял чистотой, порядком и масштабами. Пройдя паспортный контроль, Белов взглянул на часы. Срок, установленный террористами, сократился до четырех суток. Это напрягало. Когда время поджимает, лучше о нем не думать, иначе будешь суетиться и наделаешь массу глупостей. Решив так, Белов подхватил с транспортной ленты свою сумку и услышал хрипловатый женский голос, окликнувший его по имени.
Обернувшись, он увидел довольно высокую брюнетку с восточным разрезом глаз и густыми бровями, почти соединяющимися на переносице. Ей было лет тридцать или около того. Несмотря на жару, она была одета в черный деловой костюм, и мрачный цвет был ей к лицу. Ее смоляные волосы были уложены в строгую прическу в японском стиле.
– Я Жунзакова, – представилась она с едва уловимым акцентом.
– Багира? – уточнил Белов.
– Багила, – возразила она. – С ударением на последнем слоге.
– Рад знакомству, Багила с ударением на последнем слоге.
– А я не очень. Мне не нравится, что вы настроены на шутливый лад.
– На самый серьезный, – заверил Багилу Белов.
– Непохоже. У нас мало времени и очень много дел.
– Лучше бы наоборот.
– Мы думали, из Москвы пришлют настоящего специалиста, – сказала Багила, хмуря густые брови.
– Я настоящий, – сказал Белов. – Хотите потрогать?
Казашка фыркнула и отвернулась. Напрасно она злилась на Белова. Дурачась, он не забывал о работе. Его наметанный взгляд уже определил, что среди пассажиров и встречающе-провожающих крутятся типы, интересующиеся конкретно ими двоими.
– Скажите, – произнес он, – преследуют ли вас ревнивые ухажеры?
– Вынуждена вас огорчить, – ответила она, – жених у меня есть.
– Я имею в виду сразу нескольких ухажеров, – сказал Белов. – Троих… Нет, даже четверых. – Он безмятежно улыбнулся. – За нами следят, милая Багила. Только не вертите головой слишком наглядно.
Она демонстративно посмотрела по сторонам.
– Во-первых, я вам не милая, в чем, надеюсь, вы очень скоро убедитесь. Во-вторых, за мной не следят, меня сопровождают. Три человека из личной охраны президента, как вы верно заметили.
– Я сказал – четыре, – возразил Белов.
– А вот тут вы ошиблись, – высокомерно улыбнулась Багила. – Что, у страха глаза велики?
Это было обидно. Это было оскорбительно. Каким бы опытным ни считал себя Белов, а все же он был еще совсем молод, и насмешка красивой женщины больно задела его самолюбие. Еще никто не обвинял его в трусости. Он никому не давал поводов поступать так.
– Немилая Багила с ударением на последнем слоге, – сказал Белов, глядя в агатовые глаза казашки, – в таких вопросах я не ошибаюсь. За нами ведут наблюдение четверо. Один в костюме начинающего банковского служащего. Второй в матерчатой белой кепочке, сейчас он давится сникерсом, который ему явно в горло не лезет. Третий крутится возле кофейного автомата, у него приметные шорты редкого свекольного цвета. И последний, в майке с листочком конопли, вылитый хиппи… – Белов поискал глазами человека, о котором говорил. – Гм, куда же он подевался?
– А был ли мальчик? – усмехнулась Багила, демонстрируя знание русской классической литературы.
– Был, – буркнул Белов.
– Троих мужчин вы описали правильно. А вот с хиппи промахнулись.
Сопровождающие перетаптывались на местах, дожидаясь, пока Багила и Белов тронутся с места. Наблюдение они вели пристально, но непрофессионально. Становилось понятным, почему Султанбаев обратился в Центр Антитеррора с просьбой прислать специалиста.
После развала Советского Союза в Казахстане при формировании собственных спецслужб была взята структура КГБ, но уволены все русские, а на их место приняты «нацкадры». Кроме того финансирование силовиков урезали чуть ли не до нулевой отметки, зато дали им негласное разрешение «подрабатывать» на стороне, чем те с радостью и занялись. Ознакомившись с досье по Комитету Нацбезопасности, Белов обнаружил, что эта организация долгое время была чем-то вроде домашней разведки президента, заодно собирая компромат на самого Султанбаева и его семью. По мнению экспертов ФСБ России, самой серьезной силовой структурой являлась Служба охраны президента, СОП. О том, что представляют собой ее сотрудники, Белов успел получить представление, и было оно нелестным. Не вызывали у него доверия ни бестолковые топтуны, ни заносчивая Багила-Багира.