Ага, сумку, конечно, посреди коридора бросила. И на кухню – не разуваясь. Дождь же на улице! Полы помыть ей некогда, так даже разуться не может. Сказать? Да что говорить, бесполезно, тысячу раз говорено. Просто «есть ужин», и точка. Как же неважно она, кстати, выглядит! А вот я тут недавно видел одну…
Ага, он меня информирует. Ужин есть. Но есть он его со мной, конечно же, не захочет. И вообще показывает, какая я отвратительная хозяйка, что я его, видите ли, после работы ужином не кормлю. Ну уж мог за целый день что-нибудь состряпать, в самом деле! «Спасибо, я не голодная». Сыта по горло, это уж точно.
Ну да, моя стряпня для нее – яд. Наверное, каких-то мерзких чебуреков по дороге наелась, и дорого, и желудок себе портит. Сходить, что ли, за пивом… «Пойду прогуляюсь».
Ну да, он не может со мной находится в одной квартире. Опять пошел пьянствовать. Все деньги улетают на это его пиво. Как же я ненавижу эту проклятущую жизнь! Где только были мои глаза, когда я выходила замуж! Развестись, непременно развестись! Я хочу быть свободной. Но… я христианка. Грех мне будет разводиться. Значит, это на всю жизнь. Я должна быть с ним. Да, я буду с ним. Это мой крест. Я буду мучаться и терпеть его, какой он есть. Наказание за грехи, да.
Не могу я с ней, просто не могу. Бросить ее и уйти, куда глаза глядят. Молодая еще, найдет себе кого-нибудь. Но ведь пропадет без меня… Квартиру, имущество, все, конечно, надо будет оставить ей. Ведь однокомнатную не разменяешь. Копили, копили вдвоем, а теперь бац… вот так все взять да и бросить… Ладно. Пивка попью, оно и отпустит, полегчает. А потом еще в чат выйду, там должны были ребята подойти после работы.
Ну вот, молодежь, учитесь! Ничего, никакого повода – а оба ненавидят друг друга, и каждый чувствует себя жертвой. Пятиминутная разминка. Устраивайте им такое каждый вечер, даже без скандалов, без громких поводов для развода – и через десять лет будет у каждого безупречная причина сказать, что жизнь испорчена, что не жили, а так, существовали.
Что говорите, как насчет ребенка? Ну, чтобы был ребенок, этим двуногим надо бы лечь в постель, иначе они не могут. Что поделать, плотские существа. Да и вообще они зависят от своих гормонов куда сильнее, чем привыкли думать. Так что многое у них бы изменилось, если бы они просто, без затей, вспомнили, что они желанные друг другу мужчина и женщина, или хотя бы были ими совсем недавно… Не допустим!
Да и вообще – ничто настоящее не должно сейчас врываться в их жизнь. Пусть мучаются своими надуманными проблемами, высосанными из пальца конфликтами. Раньше? Да, раньше я желал для нее ребенка, чтобы она его хорошенько повоспитывала, посмиряла так славненько. Теперь… нет, теперь нам это ни к чему. Мы же к чему стремимся? Не к решению демографических проблем, а к поиску пищи. Вкусной и здоровой пищи…
Ну вот, муж ушел, сидит наш полуфабрикат у кухонного окна и горюет. Вот и подруга позвонила. Ну, телефонная работа – это для начинающих искусителей, тут мне негде развернуться. Так что понаблюдаем, как эта чертовочка с аппетитными копытцами, Притворяла, все расставит по своим местам. Поныть о тяжкой своей судьбе, чтобы пожалели несчастненькую, поругали гадкого мужа (это уж как наркотик, без этого не можем), да заодно перемыть косточки всему свету (этого уж и сами не замечаем), и все так нарочито, а про себя: «какая же она все-таки дура, эта Алка…» Мелочь, а все-таки приятно.
Серенький осенний дождик за ее окном, такая же серая, унылая реальность. Мир, в котором как будто и нет Врага. Но это только так кажется. Лишь бы не ворвалась в нее сейчас настоящая радость или боль, только бы не развеяла морок!
12
Молодым искусителям надо говорить откровенно: не все события из жизни наших подопечных бывают приятными, но все события мы при известной увертливости можем обратить в нашу пользу. Прошел еще месяц земного времени, когда я вдруг узнал, что наша подопечная нашла для себя новую христианскую общину. В той же деноминации, но совсем, совсем другого толка – прогрессивную, современную! Ну вот, замечательный для меня шанс, просто отличный. Собираем нашу комиссию, шлем вызов Притворяле.
– Ну что же, искусители, прохлопали? – так открыл я заседание. Надо, надо их иногда приструнить. В этом управлении так принято, у них это называется, кажется, «крепкий хозяйственник». Только вот лексику крепко-хозяйственную еще не всю изучил, главное, плохо помню, как эти слова по-русски пишутся – все больше в устном варианте их встречать приходится.
– Снова в церковь стала наша дамочка захаживать? Что, Притворяла, нравится? так-то вот! Всему-то вас учи, все для вас делай. Ладно, объясню, как быть.
– Если позволите… – заныла Притворяла.
– Не позволю, – оборвал ее я, еще не хватало, чтобы она сама высказала мой гениальный план, – напозволялся я с вами тут! Так вот, даю указания. Слышали анекдот про двух евреев на необитаемом острове, которые построили три синагоги? Ну вот русские, оказывается, тоже про себя его рассказывают. На этом и будет строиться наша политика. Будем формировать из нашей дамочки яростного борца с предрассудками и мракобесием – то есть с собственным прошлым. Пусть она ведет церковь к сияющим высотам либерализма, плюрализма и толерантности, а мы уж позаботимся, чтобы потолерантнее эта церковь относилась к нам лично, а вовсе не к своим собратьям-мракобесам. Особенно хорошо будет, если удастся ее раскачать на мемуары, как ту даму, что написала не так давно целый сатирический роман о своем было духовнике, и о прочих разных деятелях… Да-да-да, тот самый, у нас в аду он был хитом, если помните.
Впрочем, для этого нужно литературное дарование, которого у нашей лапочки, кажется, не наблюдается. Ну ничего, пусть займется активной общественной деятельностью. Это тоже очень полезно. Вы говорите, она снова стала уделять время молитве? Это, конечно, хуже. Но ведь и молитва бывает разной! Пусть это будет маленькая производственная летучка с Врагом: поблагодарить его за помощь в истекшем периоде, наметить задачи на будущее, напомнить Ему, что Он должен сделать лично для нее и для всех окружающих. Такая молитва практически безопасна для нас: Враг низводится на должность личного секретаря.
Впрочем, не могу скрыть: Притворяла меня приятно удивила. Есть, оказывается, в этом их эсенгешном управлении свои наработки…
– Я решила использовать, – самоуверенно заявила она, – старинную привычку российской интеллигенции не доверять любой власти.
– Ну, это не ты, – тут же влез какой-то замшелый и нервный бес, как оказалось, куратор руководителя их кружка, – это я до тебя выдумал!
– И вовсе не ты! – парировала Притворяла, – ноу-хау уже давно существует, и никто не мешает мне его еще раз выдумать!
– Цыц, – угомонил их я, – мы такими штучками еще в эпоху Реформации баловались, как минимум. Ну и что?
– А то, – радостно залопотала Притворяла, – что моя лапушка теперь ни за что не будет доверять начальству церковному. Нет, ну конечно, там по нашему ведомству много чего водится, – гадостно захихикала она, – но в том-то и трюк, чтобы научить ее отвергать не грех, а грешника. И какого грешника! Корпоративного! Епископат называется. Совсем нетрудно, между прочим. Просто подсказать ей, что епископат в этой ее церкви поголовно завербован КГБ, запятнал себя сотрудничеством с атеистами. Кто слишком молод, чтобы лично оказаться коллаборационистом, тот, соответственно, объявляется их прямым и непосредственным наследником. Они, дескать, его посадили, чтобы он их старость покойную охранял. Ну, или на худой конец объявим молодых епископов порождением нынешних темных сил, прислужниками нынешнего режима. Тем более, они и сами дают к тому кучу поводов.
– Все-то вы в политику норовите, – недовольно пробурчал я, но на самом деле выдумкой остался доволен. Надо не забыть приписать ее себе. Впрочем… она же говорила, что это давно изобрели, так что ладно, пусть балуется.
– Конечно же, при таком раскладе, – продолжила Притворяла, – все, что исходит сверху, вызывает недоверие и отторжение. Нет, ну конечно, из повиновения никто из них явно не выходит, но так даже лучше, чем открытый раскол. «Внутренняя эмиграция», называется это у них. А любое повеление сверху – просто происки темных сил, ну вроде как нас с вами, – снова захихикала она, – и объясняются они даже не глупостью человеческой, а прямо-таки нашей волей. Вот так и приучаем мы их бороться с нами в лице собственных епископов, – подвела она итог.
– Симпатичная комбинация, – похвалил ее я, – но не слишком ли глобально? Епископы далеко, надо работать с ближним, между прочим.
– О, конечно! – с готовностью отозвалась она, – ближние, это которые в другие храмы той же конфессии ходят, это в массе своей темные, неграмотные люди, не получившие в свое время должного образования! Умолчим о том, что такое на самом деле это ее образование – десяток прочитанных и слабо усвоенных книжек, но книжек совсем, совсем другого направления, чем раньше! Раньше она читала, кому молиться от тараканов, а кому от зубной боли, а теперь, извольте, о синагогально-синаксарной экклесиологии! Еще б она понимала, что это такое. Но чуть что не по ней – так «это синагогально-синаксарная экклесиология», и ведем с ней решительную борьбу! Ненасытная, неутолимая борьба – ведь это так по-нашему.
– Не забывай, – уточнил я, – что перед нами все же женщина. Она не так склонна к рациональным схемам, как мужчины, к тому же тебе попалась особа довольно чувствительная. Так что пусть она даже немного путается в этих терминах, не страшно. Главное – «обличать этих, которые…» Это тебе не мелкие собственные грешки, которые всегда легко извинить и объяснить, тут борьба за спасение церкви, тут уж никаких компромиссов! И пусть она всем заявляет о своей непримиримой позиции, пусть даже статейки публикует. Вот, например, недавно умер (тут я невольно поморщился) один великий воин Врага. Да уж, представляю, как хрустел на зубах коллег его персональный искуситель… Впрочем, я не об этом. Пусть напишет некролог! Да о чем! Не о нем, конечно. О тех, кто не оценил его при жизни. О тех, кто не молился о нем после его смерти, и почему не молился. Пусть будет понятно, что сама она с ним на короткой ноге (неважно, что никогда его не видела), что ей точно ведомо, кто, кому, как, когда и о ком может и должен молиться. Пусть и этот переход в другую жизнь (я снова скривился), пренеприятнейшее для нас известие, станет только поводом для раздувания взаимной вражды. И так буквально во всем!
– А что с личными грехами посоветуете, ваше низкопробство? – подольстилась Притворяла. Знаю-знаю, хочет на меня ответственность перевалить…
– Тут есть два пути, деточка, – ответил я, – ровно противоположных, так что выбирай сама. Ты же знаешь, свободный выбор – основа нашей работы. Ну, первый вариант – традиционный: строгий аскетизм, приправленный злобой ко всему, что живет сытно и спокойно. Ты не представляешь себе, до какой степени раздражения может довести человека элементарный голод и недосып (назовем это постом). Как раз на плохое самочувствие она что-то у нас стала часто жаловаться… А они-то, они-то за обе щеки наворачивают, да на перинах нежатся! В общем, это все в начальных классах ты наверняка проходила.
Но у них ведь на дворе просвещенный, либеральный век, так что есть и альтернатива – отбросить все эти средневековые строгости, устаревшие понятия. Прежде она изнуряла себя строгими постами, теперь пусть на глазах изумленной церковной общественности скушает котлетку-другую прямо на Страстной неделе, мол, не пища нас оскверняет. И в остальном точно так же. Да, конечно, Враг там чего-то говорил насчет прелюбодеяния, но если люди любят друг друга – тут ты можешь ей подыскать какого-нибудь симпатичного товарища по борьбе за светлое будущее одной, отдельно взятой конфессии – что же им теперь, быть врозь? Нельзя же все понимать так буквально! Не в том же суть, главное – чистота рядов, а этот грешок так мелок и извинителен…
В общем, смотри, к чему она больше склонна – к строгости или к мягкости. Можно чередовать, так еще лучше. Главное, чтобы она была строга к другим и снисходительна к себе, и все, все списывала на противостояние «наших» и «ненаших». Чем яростнее борьба с «ненашими», тем вольготнее будет тебе самой – тебе сопротивляться уже и руки не дойдут, в них флаг полощется, а на шее барабан висит. Синаксарный там или уж какой – не вижу разницы.
И пусть она подходит ко всякому человеку, особенно к ближнему, к товарищу по вере, со своим готовым шаблоном. Мужчины пусть общаются на уровне формул, словесной эквилибристики, твоя роль куда пикантнее и соблазнительней. Пусть она ожидает от каждого встречного каких-то особых, тонких ощущений. Если вдруг они у нее возникнут – всё, наш человек, друг, брат и учитель. Если нет – то берегись… А лучше всего, если сначала возникнут, а потом пропадут. Такое вообще не прощается. За такое убить мало. И пусть ни в коем случае не догадывается, что ощущения эти возникали в ее собственной голове, не в реальности, что всякий человек намного сложнее и глубже всего, что пришло ей в голову по его поводу.
И все-таки, девочка, не обольщайся. По краю ходишь, по краю. Все-таки это в церкви. Будь она политиканом, деятелем феминистического движения или борцом за права животных, все эти милые шалости были бы куда невиннее. Но ты играешь с огнем. Помни. Все, иди, работай.
13
Итак, всего-то за пару земных месяцев жизнь нашей дамочки круто изменилась – она стала самой активной христианской. Нет-нет, как это ни мерзко, это еще не самое страшное. Напротив, это же шанс, мой шанс… Я покажу им, что такое высший класс – как провести свою жертву через церковь, и не опалить копыт!
Активная прихожанка, редактор какой-то там газеты… Ну да, таинства, службы, это все есть, как же это, как же это жжется… ну, неважно, это проблема рядовых искусителей. Но мой гениальный план уже начал сбываться! Активнейшая общественница – тут у них, в эсенгешном управлении, опыт богатый, партийно-комсомольская работа это раньше называлось. Что вся эта деятельность была направлена не за, а против, это и так понятно. Ну не лыком же мы шиты, в конце концов! Против косности (так мы назовем здоровый консерватизм), против буквализма (стало быть, против ясно выраженной воли Врага), против чинопочитания (а это, конечно, вожди Его воинства). Нет, нам еще не до конца удалось переубедить ее, придать словам нужное значение, но мы определенно работаем в этом направлении. «Я знаю, как надо!» – это замечательное выражение уже, по сути, становится ее девизом.
Человек, любой человек, который оказывается перед ней – это теперь уже не таинство, это объект научения, исправления, воспитания. Дырка от бублика. Вот оно, наше начало! Это Враг пусть возится со своими подопечными, пусть повторяет об уникальности и неповторимости каждого. Мы-то знаем, что всех, всех надо будет привести рано или поздно к общему знаменателю, пучок укропа в зубы и на праздничное блюдо. И всякий, кто начал приводить к общему знаменателю своих ближних – наш первейший помощник. Кого не приведет, тех по меньшей мере напугает, тех заставить отвергнуть суровую строгость Врага, перепутать свободу со вседозволенностью.
Ненавидь грех и люби грешника, учит своих последователей Враг. Ну-ну. Посмотрел бы он, как это у них получается, и где на самом деле исполняется этот принцип! В аду, где ж еще. О, как ненавидят грех те, кто маринуются в наших бочках – до дрожи, до омерзения, до зубовного скрежета. Ненавидят – и не могут расстаться с тем, что стало уже стержнем их натуры. И где же любят грешничка, как не у нас – сладенького, свеженького, такого аппетитненького!