Я немного подумал, затем поднялся. Директриса удивленно подняла брови, а фрау Яспер начала заикаться:
– Что… то есть… куда вы собрались?
– Я хотел бы услышать другую версию.
– Какую другую? – возмущенно спросила учительница биологии.
– Версию моей дочери, – сказал я, открыл дверь и попросил Йолу войти.
Она спрыгнула с батареи, на которой сидела по-турецки, и дерзким шагом протопала в классную комнату. По красным краям родинки я понял, что она только что, как сумасшедшая, чесала ее.
– Сейчас я хочу услышать правду, – сказал я и подвел Йолу к стульям, на которых сидели фрау Фишер и фрау Яспер, плотно сжав колени.
На Йоле были узкие джинсы, заправленные в неоново-желтые резиновые сапоги какой-то люксовой марки. Я подозреваю, что она носила их, чтобы сделать одолжение матери, потому что вообще-то сапоги не соответствовали ее стилю девчонки-сорванца, которая дружит с мальчишками. Но я мог понять Ким. Если бы я так много разъезжал, как она, то тоже, наверное, завалил бы свою дочь подарками из дьюти-фри. И тем не менее сапоги, которые Йола уже давно разукрасила фломастером, подходили к дождливо-серой грязной осени, которую как раз переживал Берлин.
– Почему ты это сделала? – строго спросил я. Рассчитывая на универсальный ответ, который всегда получал, когда Йола была не в настроении говорить. Безразличное пожимание плечами, в зависимости от ситуации оно могло означать «Без понятия», «Оставь меня в покое» или «Какая разница». Вместо этого она удивила меня целым предложением.
– Она против голубых. – Йола указательным пальцем ткнула в сторону фрау Яспер.
– Извини, что? – раздраженно переспросил я.
Биологичка махнула рукой, словно желая сказать «Только не надо преувеличивать», и закатила глаза.
– Глупости. Я только процитировала Библию, где сказано, что однополая любовь – это грех. Третья книга Моисея, глава 18, стих 22.
Я приложил ладонь к уху. Краем глаза заметил, что фрау Фишер тоже решила, что ослышалась.
– Что вы сделали? – переспросил я, прежде чем Йола успела превратить разговор в балаган.
– А еще я наказала вас за то, что вы носите такую уродливую одежду, фрау Яспер. – Йола указала на брючный костюм учительницы биологии.
Со смесью раздражения и триумфа в голосе фрау Яспер встала и крикнула:
– Ха, вы сами слышите, какая бессовестная ваша дочь! Она оскорбляет меня даже в вашем присутствии, господин Роде.
– Подождите, давайте по порядку. – Директриса попыталась вернуть контроль над ситуацией, но безуспешно.
Я разозлился не на шутку.
– Я правильно понял? Вы рассказывали моей дочери, что гомосексуальность – это грех?
– Да. Что бы сегодня ни утверждали либеральные медиа, Библия однозначно запрещает…
– …не допустимые Богом одежды. Книга Левит, глава 19, стих 19.
Я как раз собирался спросить фрау Яспер, не выжила ли она из ума, если проповедует такие реакционные взгляды ученикам начальных классов, но тут моя голова невольно повернулась к Йоле, которая говорила загадками.
– Кто, черт возьми, Левит? – спросил я у нее.
– Тоже третья книга Моисея, – ответила она.
Мое удивление усилилось, когда фрау Яспер кивнула в знак согласия:
– Тут она права, но нигде не сказано, что нужно бросать камни в педагогов, если…
– …если они носят одежду из двух разнородных нитей, тогда нужно. Ваш костюм, фрау Яспер, состоит из полиэстера и хлопка. Согласно Книге Левит, 19: 19, это запрещено, и грешник должен быть забит камнями деревенской общиной.
Хрясь.
Йола не достигла бы большего эффекта, вытащи она оружие. У всех отвисли челюсти. У меня, у фрау Фишер, но больше всего у знатока Библии биологички. На какое-то время слова Йолы повисли в воздухе классной комнаты, как взвешенные частицы. Последовала короткая пауза, во время которой никто не проронил ни слова, затем я не мог больше сдерживаться. И рассмеялся. Сначала я захихикал тихо, потом громче, прыская от смеха, пока пелена выступивших от хохота слез не скрыла классную комнату перед моими глазами.
Глава 8
– Ты ведь это выдумала, да? – спросил я Йолу четверть часа спустя, когда она сидела на заднем сиденье «жука», уставившись неподвижным взглядом в окно. Пересадить ее назад – в старом «жуке» не было подушек безопасности – еще одна мера из моего каталога под названием «Я хочу быть ответственным отцом и мужем». Что Йоле, разумеется, было не по вкусу.
Молча и не глядя вперед, она протянула мне бумажку в пять евро.
– Можешь оставить себе, если вразумительно ответишь на мои вопросы.
Мы ехали по Айхкампштрассе в направлении Ауэрбахского туннеля, мой любимый короткий путь между Вестэндом и Груневальдом[10]. После моего приступа смеха фрау Яспер в возмущении покинула комнату, а фрау Фишер, которую разговор несколько выбил из колеи, приняла мудрое решение побеседовать с учительницей биологии сначала с глазу на глаз, прежде чем устраивать общую встречу; лучше всего, если сможет прийти и Ким. В настоящий момент она в Ньюарке как раз садилась в кабину пилота и, если верить записке на холодильнике, прилетала завтра на три дня.
– Ты что, читала Ветхий Завет?
– Не целиком, – ответила Йола, которая, насколько я знаю, никогда мне не лгала, и поразила меня в тысячный раз. – Яспер постоянно бросается такими идиотскими цитатами, я тоже кое-какие погуглила. – Взяв ее к себе младенцем, мы с Ким уже чувствовали, что Йола особенная. Знаю, так говорят все родители, но в моем случае опасность самовосхваления исключается, потому что мой генетический материал не участвовал в создании Йолы. Просто это так. Уже в год Йола умела строить предложения из трех слов, в два плавать и еще до школы предпочитала смотреть свои любимые мультики на английском, а не на немецком. Она не считалась гением, не обладала выдающимися способностями, но была одарена таким необыкновенным умом, что становилось не по себе, если знаешь, при каких обстоятельствах она появилась на свет – зачатая двумя кокаиновыми наркоманами, она родилась на грязном матрасе среди шприцев и постельных клопов. Как недоношенному ребенку, ей пришлось провести два месяца в инкубаторе, где она перенесла настоящую ломку. Иногда, когда смотрю на спящую Йолу и думаю обо всех успехах, которых она уже добилась в юном возрасте (от первого места в конкурсе чтецов и опубликованного в женском журнале письма на тему избирательного права детей до коричневого пояса карате), я задаюсь вопросом, что бы из нее получилось при нормальных обстоятельствах. Или не стоит ли мне при следующем творческом кризисе тоже затянуться разок-другой крэком, если это улучшит мои синаптические[11] связи.
– Кроме того, она сказала мне: «Сядь на место, черт возьми», – добавила Йола. – По Левиту, глава 24, стихи с 14 по 16, я могла бы закидать богохульницу камнями уже за это. – Ее верхняя губа чуть заметно задрожала: предательский признак того, что она пытается сдержать улыбку. Как и я.
Фонтанерштрассе, ведущая к площади Хагенплац, шла в гору.
Когда мы вышли из школы, чуть моросило. Сейчас капли дождя размером с горох падали на лобовое стекло. Я заметил, что пора снова поменять дворники. Осенний дождь и скудное уличное освещение не самая идеальная комбинация, если щетки совсем износились.
– Может быть, но я считаю, не важно, о чем там сказано в Библии, не важно, прав человек или нет: насилие не решение, – начал я несколько неуверенно. Эта часть беседы напомнила мне о Йолиной выходке с пеной; то, что она тогда сказала, было правдой. Учитывая большое количество человеческих жертв в моих книгах, лекции на тему пацифизма и кротости не совсем мое.
Светофор загорелся зеленым светом, я свернул направо и потянулся за пультом управления, чтобы открыть электрические ворота. Обычно я не парковался в гараже, но метеослужба предупреждала о надвигающемся ночном шторме и опасности падения веток и сучьев, и у меня не было желания завтра утром обнаружить свой автомобиль с разбитым лобовым стеклом. Кроме того, на моем месте стоял охровый универсал студента, живущего под нами.
– А я считаю, фрау Яспер должна наконец определиться, верит она Библии или нет, папа, – упрямо возразила Йола. – Если голубые грешники, тогда я могу бросать в нее камнями. Все просто.
– Нет, все не так просто, юная леди. Судя по внешнему виду фрау Яспер, она будет требовать, чтобы тебя отстранили от занят… э-э-э!
Я нажал на тормоза. Так резко, что Йола дернулась головой вперед, а ремень безопасности врезался ей в шею. Мы вскрикнули. Она от боли и потому, что не знала, почему я так неожиданно затормозил, а я – от осознания, что слишком поздно.
– Вот дерьмо, – произнес я запретное слово в присутствии дочери, но сейчас это было не важно. Я расстегнул ремень безопасности, открыл дверь и выпрыгнул в дождь, не выключив мотор.
Мужчина, которого я сбил, лежал прямо на подъездной дорожке.
Проклятье.
Что он делал за воротами?
И как я мог его не заметить?
– Эй, вы меня слышите? – прокричал я, хватаясь за телефон, чтобы вызвать скорую. На парне была черная одежда – еще одна причина, почему я не заметил, как он оказался перед капотом, выпрыгнув ниоткуда. Я склонился к нему: мужчина не шевелился, и я исходил из худшего, хотя наверняка сбросил скорость до пешеходной. Я рассчитывал на открытые переломы или и вовсе раздавленный череп – но к тому, что увидел, взглянув в лицо мужчины, я не был готов.
– Ты? – спросил я и отпрянул, словно увидел Антихриста. Рефлекторно оглянулся на Йолу, чтобы проверить, в безопасности ли она.
Это невозможно. Этого просто не может быть.
Передо мной на асфальте лежал мужчина, который в юности совершал поступки намного худшие, чем швыряние камней. Он сажал на кол кошек, забрасывал коктейли Молотова в открытые окна, но помимо издевательств над животными и поджогов однозначным свидетельством психического расстройства подростка наверняка могли бы служить и мокрые простыни, которые его мать меняла каждое утро. Если бы родителям было не все равно, что из их мальчика вырастает педофил-психопат.
– Привет, братишка, – сказал Космо и поднялся. – Какое милое приветствие после стольких лет.
Глава 9
– Ты что, сбежал? – Я раздумывал, стоит ли дать брату носовой платок, но дождь уже смыл большую часть крови у него со лба. За исключением раны на голове, других видимых повреждений у него не было.
– Вообще-то я имею право работать за пределами тюрьмы, некоторые послабления режима – часть моей терапии. Сейчас мне разрешается ежедневно выходить с двенадцати до шести, – сказал он.
Мы стояли в шаге от «жука», под большим кленом, ветви которого склонялись над въездом и немного защищали нас от непогоды.
– И спасибо, что поинтересовался, нет, я ничего не сломал, – сказал Космо, потирая рукой затылок. Он покрутил головой, как раньше, когда хотел позлить меня, потому что я не выносил хруста позвонков.
– Что это значит? – в ужасе спросил я, когда дар речи снова вернулся ко мне. Передо мной стоял мужчина, который вообще-то должен был сидеть в закрытом учреждении в Бранденбурге-на-Хафеле, накачанный успокоительными медикаментами и отделенный от общества множеством стальных дверей, вооруженной охраной и колючей проволокой. Но даже если он говорил правду, даже если какой-то безответственный главврач действительно одобрил смягчение наказания для моего брата, это все равно не объясняло, почему он бросился под мою машину.
– Я ждал тебя, – сказал он. – Ты слепой или как? Я просто хотел напугать тебя, как раньше, помнишь? Когда я прятался за деревом перед нашим домом и выпрыгивал перед твоим велосипедом.
– Чего тебе от меня надо?
– Черт, как ты тогда кричал – как девчонка. – Космо хитро улыбнулся. От одного его резца откололся кусок, нижнего клыка не было, но эти повреждения казались старыми. – Господи. Ты все еще ездишь на старом «жуке». – Он пнул кедом переднюю шину.
Я вытащил из кармана сотовый и набрал номер Йолы.
– Что? – коротко спросила она, было слышно и видно: девочка сбита с толку, что я звоню ей вместо того, чтобы сделать шаг к машине.
– Запри двери. Немедленно! – приказал я, и Йола, видимо впечатленная моим резким тоном, в порядке исключения тут же послушалась.
– Кто это, папа?
Космо, стоявший рядом со мной, захихикал.
– Мой брат, я после тебе все объясню. Что бы ни случилось, ты ни в коем случае не должна выходить из машины, слышишь?
Она молча кивнула. А Космо смеялся все громче.
– О господи, старик, вот ты чудак. – Космо сдвинулся с места и обошел вокруг «жука» по часовой стрелке. – Это мою сладкую племянницу ты там прячешь? – спросил он и указал на заднее сиденье. Помахал ей. – Привет, Йола. Это я. Твой злой дядя Космо.
Йола, которая знала моего брата по рассказам, показала ему средний палец.
Назвать Космо паршивой овцой в семье – это как сказать, что торчащий в спине топор доставляет неудобства. Шесть лет назад он похитил соседского мальчика и приковал семилетнего ребенка к металлической кровати в каком-то заброшенном доме, идущем под снос. Голым. Беспомощным. До сих пор парень не может говорить даже со своим психиатром о том, что Космо вытворял с ним, пока его случайно не обнаружил бездомный, который залез в дом в поисках убежища на зиму.
Позднее мой брат указал «внутреннее давление» как мотив преступления. Пять лет назад его упрятали в психиатрическое отделение одной клиники в Бранденбурге, где он находился в превентивном заключении. Диагноз: педофил-психопат. Прогноз: неизлечим.
– Исчезни, или я вызову полицию, – пригрозил я ему.
– Ах да? – Космо повернулся ко мне. Его черные волосы блестели под дождем, как деготь. Космо по-прежнему умудрялся выглядеть коварно и одновременно беспомощно, как хищник с мягкой шерстью. Он был идеальным кандидатом для одиноких домохозяек с выраженным синдромом жертвенности; для тех, которые посылают любовные письма смертникам в тюремную камеру. Каждый раз, когда люди говорили, что мы якобы похожи, я приходил в бешенство.
– И что ты собираешься рассказать фараонам, когда они приедут? Эй, господин полицейский, я так боюсь своего гостя?
– Это моя забота. Может, я просто покажу им письма.
– Ты их сохранил? – Космо выглядел удивленным. Он снова отступил под дерево.
– Конечно.
Попав в одиночное заключение, в первые недели терапии, Космо написал Йоле несколько писем, в которых детально описывал, что сделает с ней, если когда-либо выйдет из этого заведения. Фантазии, в которых зажимы и наручники были самыми безобидными «игрушками».
Космо тяжело вдохнул и выдохнул.
– С тех пор прошло много лет. Я был другим человеком, когда писал это. Я изменился, Макс.
– Bay! – Я немного понизил голос, чтобы Йола не могла меня услышать, одновременно развел руки, как будто хотел обнять Космо и прижать к груди. – Что же ты сразу не сказал? Ты изменился? Старик, а я думал, ты все еще мастурбируешь по четыре раза в день на фотографии обнаженных детей. Тогда я спокоен.
Он кивнул, соглашаясь, и сам раскинул руки передо мной.
– Посмотри на меня. Пожалуйста. Ты же видишь? Я стал другим человеком!
Я лаконично пожал плечами, не желая пускаться с ним в дискуссию.
– Внешне – да.
Это было правдой. Медикаменты ли, заключение, плохое питание, недостаток движения или всего понемногу – но мой брат превратился в собственную жалкую тень. Тощий и изможденный, его когда-то блестящие глаза потускнели, как серебро с патиной.
Раньше в школе мы так походили друг на друга, что учителя называли нас близнецами Роде, хотя Космо был на год старше меня. У обоих короткие, напоминающие поле для гольфа стрижки, которые мама обновляла раз в две недели машинкой на кухне. Уже в двенадцать и тринадцать лет мы вытянулись до метра восьмидесяти пяти. На переменах стояли в стороне долговязыми неуклюжими аутсайдерами. Бледные верзилы с полными губами и тонкими ножками. В игре в лапту нас последними выбирали в команду, а в футболе сажали на скамейку запасных. Мы служили мишенью для насмешек наших одноклассников.