– Йола? – крикнул я вглубь прихожей, когда Мистер Телохранитель исчез в туалете. – Йо-о-о-ола!
Спустя какое-то время моя дочь открыла дверь своей комнаты в конце коридора.
– Ну что? – спросила она, не снимая больших наушников с головы.
Значит, вот как она делает домашнее задание.
– Я же говорил, чтобы ты закрывала окно, когда уходишь в школу! – крикнул я без какого-либо упрека в голосе. На самом деле я был рад нежданному гостю, потому что появилась возможность убрать Йолу подальше от сотрудников службы опеки.
Она подошла ближе, чтобы поздороваться с Деннисом, и одарила его одной из своих редких улыбок, – и я вспомнил, насколько она красива, когда не хмурится.
– Забери своего кота, – велел я и наклонился, как будто собирался поцеловать ее на прощание. Вместо этого прошептал ей на ухо:
– Оставайся внизу, пока я не приду за тобой.
Йола отстранилась от меня с раздраженным видом, но оказалась достаточно умна, чтобы не высказать свои мысли: сначала я должна запереться в машине, потом делать домашнее задание, а сейчас ты пытаешься меня сбагрить? Она пожала плечами.
Я закрыл за ней дверь и вернулся в гостиную. Социальная работница села тем временем на диван и снова листала бумаги в папке. Я глубоко выдохнул.
– Послушайте, Мелани. Давайте еще раз спокойно обсудим все с самого начала. Вы ведь не рассматриваете всерьез такую возможность и не собираетесь забрать дочь из нашей семьи спустя десять лет?
Она вздохнула.
– Мы не рассматриваем. Это уже решено.
– Решено? – рассмеялся я. – Что происходит? Здесь где-то скрытая камера? Вы не вправе такое решать. – Мое благое намерение вести себя с ней как можно благоразумнее провалилось. – Уже забыли? Четыре года назад мы оформили опекунство над Йолой, – напомнил я ей. В настоящий момент мы снова подали документы на удочерение, но заявление еще не рассмотрели. – И только суд по делам семьи может лишить нас права опеки.
Мелани в очередной раз помотала головой:
– У вас ограниченное опекунство, господин Роде. И право на определение места жительства ребенка вы делите со службой по делам несовершеннолетних и…
– Что? – не веря, крикнул я. – Это же бред какой-то.
Я никогда не интересовался юридическими вопросами, все это улаживала Ким, но о таком ограничении я никогда не слышал.
– Хм, может, вам стоит заглянуть в свои документы, впрочем, вы также могли бы ответить и на наши письма. Мы приглашали вас на три слушания. – Снова Мелани постучала по папке. – Никакой реакции.
Я протянул руку к папке, которую социальная работница мне тут же передала. Действительно. Я прочитал наши с Ким имена в адресной шапке документа, потом тему «Воссоединение семьи» и первые строчки письма, которое начиналось словами «Относительно находящейся под опекой Йолы Армии было получено заявление биологической матери…» и заканчивалось «…в очередной раз просим вас срочно связаться с нами».
Я поднял глаза и поймал взгляд Мелани.
– Еще раз: я не знаю, кому и что вы отправляли почтой или по имейлу, но мы вот этого не получали. А даже если бы и получили, вы ведь не собираетесь отправить девочку из нормальных условий обратно в ад.
– Нормальные условия? – спросила Мелани, у которой нервно задергалось веко. Только сейчас я осознал, насколько она напряжена. И напугана. – Это ведь был ваш брат перед домом?
– Да, и что?
– Осужденный педофил, которому запрещено подходить к школам и детсадам ближе чем на пятьдесят метров?
– На что вы намекаете?
– Я не намекаю, я констатирую: в доме Роде Йола также подвержена латентной опасности со стороны близких родственников. Из-за вашей небрежности она не только получила доступ к смертельно опасным наркотикам…
Конечно, я давно ждал, когда же речь зайдет о нокаутирующих каплях.
– …к тому же создается впечатление, что у нее неустойчивая психика, а в последнее время даже наблюдаются приступы агрессии.
– Неустойчивая психика и приступы агрессии? – растерянно повторил я.
– По нашим данным… – Мелани перелистнула страницу и кивнула, – она бросила в учительницу камень.
– Откуда… – Я сглотнул и почувствовал, как в левом виске зарождается тупая боль. – Откуда, черт возьми, вы это знаете?
Все произошло сегодня утром, несколько часов назад. Случившееся просто не могло так быстро попасть в документы Мелани.
– Мы стараемся собирать как можно больше информации о наших детях, находящихся под опекой, и…
– Фрау Пфайфер!
Окрик телохранителя из прихожей прервал ее подозрительно поверхностное объяснение.
– Что случилось, господин Шодров? – Мелани поднялась с дивана и прошла мимо меня в прихожую.
– Вам стоит на это взглянуть.
Глава 12
С нехорошим чувством я последовал за Мелани, про себя злясь, что социальные работники перемещаются по нашей квартире, как у себя дома, и, видимо, даже обыскивают ее. Конечно, у службы по делам несовершеннолетних есть право прийти к нам в любое время без предупреждения, и нам нечего скрывать, но ощущение полицейской проверки и беспричинное сознание вины росло во мне с каждой секундой. Беспокойство и возмущение стали еще сильнее, когда из прихожей я увидел, за какой дверью исчез качок в костюме.
– Что вы там забыли? – раздраженно крикнул я и последовал вместе с Мелани в свой рабочий кабинет.
И как, черт побери, он вообще туда вошел?
Моя «писательская мастерская» была исключительно моим царством. Моей святыней. Ключ я всегда носил в правом кармане брюк и запирал кабинет, когда вставал из-за письменного стола. Но сегодня я писал до последней секунды и чуть было не опоздал, чтобы забрать Йолу после занятий. Неужели в спешке я оставил дверь открытой?
Нет, такое не могло случиться. Снова.
– Я вышел из ванной комнаты и взглянул сюда. – Телохранитель указал на мой письменный стол, заваленный распечатанными страницами манускрипта. – И посмотрите, что я нашел.
Мелани оторопела и бросила на меня осуждающий взгляд.
– Оружие валяется у вас просто так?
Я помотал головой и взял пистолет со стопки бумаг на столешнице, чтобы спрятать его в ящике стола.
– Я использую его в качестве пресс-папье, разумеется, пистолет не заряжен. Но я люблю подержать его в руке, когда собираюсь описывать перестрелку, – пояснил я уже не таким уверенным голосом, каким хотел бы. – Я писатель, это абсолютно нормально, что в моем кабинете хранятся некоторые принадлежности, необходимые для исследуемого вопроса, – добавил я, когда подозрительный взгляд Мелани задержался на стеклянной банке с раствором формальдегида, в котором плавала отрубленная человеческая кисть.
– Она настоящая? – с отвращением спросила она.
– Нет, – солгал я. На самом деле мне подарил ее друг, работающий в судебной медицине; старый, сильно выцветший экспонат, который был бы утилизирован клиникой, не найди он у меня пристанище.
– Обычно кабинет закрыт, и, если это вас успокоит, Йоле нельзя сюда входить, – пояснил я обоим, что соответствовало истине.
Телохранитель улыбнулся с видом «ну, разумеется». Тем временем Мелани положила папку, которую захватила из гостиной, на письменный стол и вытащила плотно исписанный листок формата А4, который был всунут между подшитыми документами.
– Хорошо, господин Роде. У меня сегодня запланированы и другие встречи, поэтому давайте вернемся к непосредственному поводу нашего визита. Я попрошу вас честно ответить на следующие вопросы.
Она прочистила горло, вытащила из кармана джинсовой куртки карандаш, затем начала зачитывать с листка:
– Как бы вы описали свое эмоциональное состояние, когда услышали о намерении службы по делам несовершеннолетних вернуть вашу дочь в биологическую семью? Пожалуйста, оцените свою реакцию по шестибальной шкале, где единица означает «очень удовлетворен», а шесть – «очень расстроен и рассержен».
– Вы серьезно? – Я чуть было не покрутил пальцем у виска. – Какой офисный идиот выдумал эту чушь?
Мелани коротко кивнула и что-то записала.
– Как вы относитесь к намерению службы вернуть ребенка в биологическую семью? Единица означает «я одобряю и поддерживаю это» и шесть…
– Семнадцать! – перебил я ее. – Прекратите эту ерунду, давайте вернемся в гостиную и как разумные люди…
Социальная работница снова сделала пометку и, не обращая внимания на мое замечание, продолжала невозмутимо зачитывать пункты своей дурацкой анкеты:
– Вы будете противиться возвращению Йолы в биологическую семью?
Я истерично рассмеялся:
– Даже не сомневайтесь. Причем всеми возможными средствами.
Мелани впервые подняла глаза от анкеты.
– Господин Шодров?
Стоявший рядом со мной телохранитель молча кивнул.
– Пожалуйста, приведите Йолу.
– Что, что, что… – Заикаясь, я схватил качка за рукав, не давая ему протиснуться мимо меня. – Что вам нужно от моей дочери? – спросил я Мелани.
– Мы заберем ее с собой, – ответила она почти равнодушно, словно я поинтересовался, который час или какая погода.
Я чувствовал себя героем какого-то романа Кафки.
– Заберете с собой? Это какой-то абсурд. У вас нет на это права. И повода.
Мелани склонила голову набок. На губах появилась насмешливо-высокомерная улыбка.
– Думаю, у меня есть и то и другое. – Она помахала анкетой, как веером, и меня бросило в холод.
– Вы дали ясные показания для протокола, что противитесь восстановлению отношений ребенка с биологическими родителями и, я цитирую, будете препятствовать этому «всеми средствами». Если мы сейчас ничего не предпримем, господин Роде, существует опасность, что вы захотите спрятать Йолу от представителей службы по делам несовершеннолетних и при содействии вашей жены, пилота, возможно, даже вывезти ее за пределы страны. Учитывая те обстоятельства, что в последние недели вы избегали любой формы общения…
– Я вовсе не…
– …а у Йолы появились странности в поведении…
– Глупости. У нее нет никаких странностей. Просто она… – Мы старались перекричать друг друга, стоя в моем небольшом кабинете.
– …должна сообщить вам, что Йола будет временно помещена в приют.
Приют?
Одно-единственное слово спровоцировало у меня так называемую реакцию короткого замыкания.
Приют!
Над последующими действиями я уже не задумывался: выскочил из кабинета, вытащил ключ из кармана брюк, захлопнул дверь и запер ее снаружи; потом пересек прихожую, распахнул входную дверь и бросился вниз по лестнице. Этажом ниже забарабанил в квартиру Денниса, который открыл мне с испуганным лицом и сначала спросил, не случилось ли чего-то ужасного, но мигом привел мою дочь, после того как я накричал на него, схватил за плечо и принялся трясти. Йола, которая сначала не хотела идти со мной («Ты выпил, папочка?»), в конце концов позволила стащить себя за руку вниз по лестнице и не без сопротивления села в «жук» – я так резко сдал назад, что сбил две цветочные кадки.
В общем и целом, с того момента, как я запер соцработников в своем кабинете, до той секунды, когда машина задним ходом выскочила на дорогу и, проскользив по проезжей части, остановилась на встречной полосе, прошло не более трех минут.
Для того, кто слетел с катушек и не имел никакого плана, что делать дальше, я действовал быстро. Даже очень быстро.
Но недостаточно быстро для полиции – видимо, с ними связалась Мелани, оказавшись взаперти, – чьи приближающиеся сирены звучали все громче.
Глава 13
– Папа?
Я нажал на педаль газа и почувствовал себя как в комиксе: казалось, я начал движение на месте еще до того, как шины успели сцепиться с влажной после дождя дорогой.
– Папа?
Шум мотора нарастал быстрее, чем скорость, которую «жук» в тридцать три лошадиные силы с трудом развивал на Кёнигсалле. Хордовая полусельская магистраль в Целендорф пересекала Груневальд и, как водится в это послеобеденное время, была полупустой. Метрах в трехстах перед нами светились задние фонари двух автомобилей, за нами в зеркале заднего вида никого. Пока.
Очень скоро я рассчитывал увидеть там голубые огни мигалки.
– Па-а-апа!
– Пристегнись! – велел я Йоле, быстро взглянув в ее сторону. На лице Йолы был написан испуг, глаза широко раскрыты, уголки рта ушли в сторону.
– Куда мы едем? – перекричала она ревущий мотор. Запах бензина наполнил салон, и это усилило мой страх.
– Не бойся, – сказал я и вытащил из куртки-бомбера сотовый телефон, от волнения чуть не уронив его себе под ноги. – Я потом тебе объясню.
Мой «жук» был 1972 года выпуска, зато телефон последнего поколения. Мне нужно всего лишь нажать на кнопку и назвать имя – и аппарат тут же свяжет меня с желаемым контактом.
– Макс? – Уже после второго гудка ответил Тоффи спокойным настоятельным голосом. – Что случилось?
Я набрал «экстренный номер» защитника по уголовным делам, который тот давал своим мандантам с условием, что они воспользуются им только в крайнем случае. В тот вечер, когда мы отмечали в его адвокатском бюро выход в свет романа «Школа крови», я ради смеха сохранил этот номер, чтобы во время интервью, когда зайдет речь о серьезности моих изысканий, похвастаться личным контактом с одним из опытнейших адвокатов Германии. И я никогда не рассчитывал, что мне действительно придется набрать его.
– Я… у меня проблемы, – ответил я. Наверняка он слышит это предложение ежедневно. Произносящие его люди финансируют страсть Тоффи к олдтаймерам[13] и его бюро размером две тысячи квадратных метров на Потсдамерплац[14].
– Что случилось? – коротко спросил он. Дождевые капли колотили по лобовому стеклу, вздуваясь пузырями при каждом ударе. Мы мчались мимо темных деревьев, ветви которых склонялись над дорогой, образуя что-то вроде свода.
– Я… мне кажется, я похищаю свою дочь.
– Йолу?
– Да.
– Почему?
– Мелани Пфайфер, сотрудница органов опеки, хочет ее у меня… у нас забрать.
Йола, сидящая рядом, открыла рот, но ничего не сказала. Она выглядела так, словно я ее ударил.
– Она должна вернуться к своим биологическим родителям… – объяснил я Тоффи. – Но… я не могу этого допустить. Ты знаешь их историю.
Казалось, Йола вжалась в кресло под тяжестью моих слов, съежилась, словно ожидала новых ударов. Я хотел успокоить ее, похлопать по плечу, но в правой руке я держал телефон, а левой рулил.
– Ладно. И где ты сейчас?
– В машине. Йола со мной и…
Я запнулся.
В зеркале заднего вида появились огни мигалки.
– …и полиция гонится за нами.
Я обернулся. Патрульная машина быстро нагоняла нас. Расстояние примерно в двести метров таяло на глазах.
– Ладно, Макс. Слушай меня. Ты сейчас остановишься.
Я помотал головой:
– Нет, я не могу…
– При следующей возможности. – После каждого слова Тоффи интонацией ставил восклицательный знак.
Не отпуская педаль газа, я мчался к перекрестку Кёнигсалле и Хюттенвег. Одна часть моего сознания еще размышляла, куда лучше повернуть – направо к автобану или налево в направлении Далема. Другая часть давно капитулировала.
– Красный.
– А когда они тебя арестуют, помни про правило номер один, хорошо?
– Да!
Правило номер один: веди себя как картезианские монахи.
– Ни слова. Храни обет молчания.
– Красный.
Я моргал, дворники едва поспевали за дождем.
– КРАСНЫЙ СВЕТ!
Предупреждение Йолы я услышал в последнюю секунду. Резко затормозил – наши головы дернулись вперед. «Жука» мотнуло в сторону, но машина не потеряла равновесие и остановилась чуть дальше по дороге, прямо под светофором.
– Вот дерьмо, – сказала Йола и подергала за ручку на своей двери. К счастью, от волнения не сумела ее открыть.
– Мне очень жаль, мне очень жаль, – залепетал я и хотел взять Йолину ладонь, но она откинула мою руку в сторону. По ее лицу текли слезы; в красном свете светофора казалось, будто ее глаза кровоточат.