Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой - Константин Левыкин 7 стр.


Смотрю я на эти лица и испытываю чувство непоправимого стыда. Многие их них вырастали в подлецов на моих глазах, и я не сделал ничего, чтобы выставить напоказ их подленькие души. Стыжусь я от этого, но и тем более решительно не соглашаюсь с критиками нашего недавнего прошлого, с их попытками представить современной молодежи комсомол в образе отряда истуканов, шагающих под барабанную дробь или холуйски поспешающих за изображаемыми в едких карикатурах большевиками. В университете этот отряд состоял отнюдь не из истуканов и холуев, а из юношей и девушек, самостоятельно осмысливших свой выбор жизненного пути в большой науке, одухотворенных высокими гуманистическими идеалами справедливости и добра. Они искренне верили в эти идеи и во имя их достижения готовили себя к служению общему делу. Они были сплочены в одном отряде, которому были верны, и непримиримы к тем, кто обнаруживал вольное или невольное неверие и слабость. Комсомольская жизнь в университете звучно и в ярких формах и красках кипела и в сороковые, и в пятидесятые годы в унисон общему подъему, который переживала страна в послепобедный период. На своих собраниях, в учебных группах и на курсах, на факультетах и на университетских конференциях комсомольцы обсуждали свои успехи и неуспехи в овладении наукой, спорили, соглашались и не соглашались, принимали решения, призывали друг друга к активной общественной работе, к участию в решении задач пятилеток, собирались в дальние дороги на великие стройки коммунизма, в экспедиции и турпоходы, организовывали строительные отряды на уборку целинного урожая и в подмосковные, совсем не передовые колхозы и совхозы, зарабатывали по копейке средства на строительство памятного знака погибшим на фронтах Великой Отечественной войны студентам, аспирантам и преподавателям университета. И конечно, мы пели песни, каких сейчас не поют, – бодрые, озорные, задушевные, лирические и патриотические. Я горжусь тем, что и сам не оставался в стороне от общего увлечения и нашел в нем новых, на всю жизнь преданных друзей. Теперь самым молодым из них уже далеко за шестьдесят, а иным и вовсе пошел восьмой десяток. Я ничуть не жалею, что так долго оставался в комсомоле. Вряд ли нынешнее поколение будет осчастливлено по прошествии своего жизненного пути такой памятью о студенческой поре, какая ныне греет нас пережитыми чувствами братства, преданности, благодарности нашему Московскому университету.

В университетском комсомоле состоял и активно работал покойный ректор Рем Викторович Хохлов, которого большинство сверстников просто называли Ремом, несмотря на его солидный научный титул академика и мировую известность. Секретарем комитета комсомола механико-математического факультета был ныне действующий ректор, тоже академик Виктор Антонович Садовничий. Известен в университетском комсомоле был и академик-биолог Виктор Евгеньевич Соколов, ныне директор одного из институтов Российской Академии наук. А знаменит он был в студенческие годы как спортсмен-волейболист университетской сборной, неоднократный чемпион Москвы среди студенческих команд. И в комсомольской организации, и в спортивных состязаниях на футбольных и хоккейных полях известен был в сороковые и пятидесятые годы будущий математик и декан факультета вычислительной математики и кибернетики, член-корреспондент Академии наук Дмитрий Павлович Костомаров. Многие десятилетия был членом вузовского комитета ВЛКСМ бессменный декан факультета журналистики Ясен Николаевич Засурский. Секретарем комитета ВЛКСМ исторического факультета в середине пятидесятых годов был будущий академик ныне покойный Иван Дмитриевич Ковальченко. На химическом факультете учился комсомольский активист будущий академик Березин. И ему, ныне покойному, светлая память! Я не могу, к сожалению, перечислить и назвать всех имен комсомольцев известного мне времени. Скажу здесь только одно: высокий авторитет университетской комсомольской организации в Москве, да и в стране определялся не большим количеством ее состава, а высоким интеллектуальным уровнем комсомольского студенчества. Это было самым главным качеством, определяющим содержание всего комплекса молодежных общественно-политических инициатив в жизни не только самого университета, но и комсомола Москвы и всей нашей страны.

* * *

В тот год, когда мне, уже партийцу и ветерану, не вышедшему еще из комсомольского возраста, пришлось вновь зашагать под комсомольские песни, секретарем комсомольского комитета МГУ был Юра Рачинский, аспирант экономического факультета, тоже участник войны, сын сельских учителей с Витебщины, простой в общении, но, конечно, не без необходимых качеств молодежного лидера. Этому способствовал и его симпатичный внешний вид, и его успехи в учебе, и умение руководить не только узким составом актива, но и знать в лицо и по имени многих рядовых комсомольцев на всех факультетах. Именно доступность общения обеспечивала ему и популярность, и авторитет руководителя, и расположение к нему как своему парню, создавая условия для управления многотысячной организацией, всеми возникающими в ней инициативами. Юру знали все и, как правило, дружно откликались на его деловые призывы. Уже прошло много лет, как Юрий Михайлович Рачинский закончил свой жизненный путь. Немало лет прошло и с тех пор, как и комсомол ушел из жизни нашей молодежи. Я вспоминаю имя нашего вожака для того, чтобы те, кто, может быть, прочтет эти строки, знали, что комсомольцами были, отдавая свои силы, ум и одержимость благородными идеями и намерениями, достойные памяти и уважения люди.

Секретарем бюро ВЛКСМ нашего исторического факультета в 1949 году был избран Вася Пономарев, студент пятого курса, тоже партиец и тоже участник войны, родом из челябинской рабочей семьи, также вызывавший к себе доверие человек, умеющий руководить энергией людей в интересах общего дела. Правда, в сравнении с Юрой Рачинским наш факультетский секретарь был постарше и поскромнее внешним видом. Он, пожалуй, был и поспокойнее, и помудрее, и пообстоятельнее в выборе решений, касающихся общего дела, как и подобает уральцу. Так случилось, что и первый, и второй оказались избранными на руководящие должности в результате события, получившего широкий резонанс не только в университете, но и во всей Москве, и даже гораздо шире – в жизни комсомольской организации всей страны, которая была замечена на самом верху руководства комсомола и партии. А произошло оно на нашем курсе еще до моего на нем появления.

В 1949 году состоялся очередной XIV съезд ВЛКСМ. Тогда во всех республиканских и областных комсомольских организациях проходили собрания, на которых избирались делегаты на съезд. А Московскому университету в составе своей делегации на съезд было предложено избрать первого секретаря городского и областного комитета Николая Прокофьевича Красавченко. Это был человек довольно зрелого возраста и с большим опытом руководства московским комсомолом, известный еще с конца тридцатых довоенных годов. Он вошел в него в качестве секретаря МК и МГК ВЛКСМ после так называемого «разоблачения дела Косарева». Придя к руководству прямо со студенческой скамьи из Института философии, литературы и истории, он очень быстро закрепился в нем как один из авторитетнейших лидеров, пользовавшихся доверием и поддержкой вышестоящих инстанций.

Мне имя Н. П. Красавченко запомнилось с 1946 года. Правда, до этого, еще в 1942 году оно появилось в газетном сообщении о поездке советской молодежной организации в США. Тогда всем стало известно, что во главе ее были две личности – героиня обороны Севастополя Людмила Павлюченко и секретарь МК И МГК ВЛКСМ Н. П. Красавченко. О первой я уже кое-что знал из информационных сводок о севастопольской эпопее, а вторая фамилия никаких ассоциаций у меня не вызывала. В 1946 же году московский комсомольский вожак баллотировался в качестве кандидата на первых послевоенных выборах в Верховный Совет СССР депутатом в Совет Национальностей по Электростальскому избирательному округу. В тот год я, служивший сержантом второго мотострелкового полка краснознаменной дивизии имени Ф. Э. Дзержинского, впервые получил право участвовать в этих всенародных выборах. Тогда я и познакомился с биографическими данными нашего кандидата. Оказалось, что в этом качестве он выступал уже второй раз, что еще на первых довоенных выборах он уже избирался в этот высокий законодательный орган и, кажется, по тому же Электростальскому округу. Нам, избирателям, стало известно, что он был награжден двумя орденами Ленина, первым – за руководство комсомолом в борьбе за выполнение пятилетних планов развития народного хозяйства, а второй – за успешное руководство комсомолом в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в тылу и на фронте. О личном участии Николая Прокофьевича в боях биографическая справка ничего не сообщала. Однако наградных реляций о его личном вкладе в строительство социализма, в дело победы над фашисткой Германией и о его заслугах перед государством и народом в ней было предостаточно, и мы, воины-дзержинцы, как и все другие избиратели Электростальского округа, дружно проголосовали на выборах за его единственную кандидатуру.

Много лет позже мне довелось ближе познакомиться с Николаем Прокофьевичем и принимать участие в решении его персонального дела о восстановлении в членах КПСС. Жизнь его, увы, не состояла только из подвигов. На фронте он не был, в атаку не ходил и обороны нигде не держал. В начале войны, летом и осенью 1941 года, он возглавлял отряд добровольцев-москвичей на строительстве оборонных рубежей под Вязьмой. Большая часть отряда неожиданно оказалась в окружении. С небольшой группой Николаю Прокофьевичу удалось выйти из окружения. Но в пути, опасаясь плена, он избавился от своего партийного билета. Так что в Москву комсомольский командир возвратился без отряда и партбилета. От неизбежного в подобных случаях наказания его спасло покровительство первого секретаря МК и МГК ВКП(б) Александра Сергеевича Щербакова. Оно же долго помогало ему в дальнейшей карьере комсомольского лидера. Более того, он был замечен самим Иосифом Виссарионовичем Сталиным, неоднократно удостаивавшим его личной аудиенции и беседы.

В комсомольских вожаках всесоюзного масштаба Николай Прокофьевич оставался, далеко перешагнув за комсомольский возраст вплоть до ЧП, случившегося на комсомольском собрании нашего курса осенью 1949 года. Ни накануне, ни в ходе начавшегося собрании ничто не предвещало неожиданностей. Кандидатура первого секретаря МК и МГК ВЛКСМ, дважды кавалера ордена Ленина и секретаря ЦК ВЛКСМ под дружные аплодисменты была включена в список для тайного голосования по выборам делегатов на всесоюзный комсомольский съезд. Состоялось голосование, и очень быстро счетная комиссия подсчитала его результаты и опять под дружные аплодисменты объявила о том, что почетный кандидат оказался избранным единогласно. Но на следующий день на нашем курсе исторического факультета, а затем и в университете, и по всей комсомольской Москве разразился гром.

Была у нас на курсе скромная, серьезная, очень честная и высокоидейная девушка-комсомолка Валя Соколова. Сокурсники неслучайно избрали ее в состав комсомольского бюро на первом организационном собрании курса. Своей активной работой в нем она уже подтвердила правильность выбора своих товарищей. Высокую принципиальность она проявила и при голосовании на выборах делегатов съезда. По известным только ей мотивам и соображениям в бюллетене для тайного голосования она решительно зачеркнула фамилию, имя и отчество первого секретаря МК и МГК ВЛКСМ Н. П. Красавченко. Задала этим поступком скромная комсомолка Валя Соколова серьезный урок и себе, и своим товарищам по курсу, и всему Всесоюзному Ленинскому Коммунистическому Союзу Молодежи. Услышав оглашенный председателем счетной комиссии комсомольского собрания курса Володей Волковым протокол о результатах единогласного голосования и о единогласном избрании Н. П. Красавченко делегатом на съезд, она не сразу решилась объявить товарищам о своем голосе «против» и совершенной при подсчете голосов фальсификации итогов голосования. Она-то ждала честных результатов, хотя совсем и не рассчитывала на то, что ее голос «против» повлияет на общий итог голосования. Но она совсем не ожидала, что даже очень близкие ей друзья смогли поступиться правдой и обмануть и других, и себя. Валя тогда совершила поступок, на который способны были не все. На протяжении всех лет учебы она не изменила себе, своим принципам совести и чести и никогда не противопоставляла их общему делу, интересам своих друзей и товарищей. Многие из нас, ее однокурсников, и после учебы в университете сохраняли с ней добрые отношения. Все мы на протяжении многих лет неоднократно имели возможность убедиться в искренности и честности ее поступков. Она никогда не носила правду «за пазухой» и тем более не приберегала ее для каких-нибудь недобрых намерений, ибо она сама, прежде всего, была добрым человеком. И еще я знал, что все свои добрые качества Валя Соколова унаследовала от своих добрых и честных родителей, от своих школьных учителей, которые научили ее справедливости в оценке поступков и своих, и товарищей. Но главным ее советчиком и наставником был ее отец – Павел Дмитриевич Соколов, простой русский рабочий человек из крестьян, сумевший подняться в жизни до высокого уровня партийного руководителя. Ему-то дочь и рассказала о случившемся на комсомольском собрании. Он дал однозначный совет – рассказать своим товарищам о случившемся факте грубого нарушения Устава ВЛКСМ.

Не знаю, насколько часты были случаи нарушений установленных партийным и комсомольским законом норм поведения, подобных тому, который произошел на первом курсе исторического факультета. Знаю только, что я сам, тогда уже шесть лет будучи членом ВКП(б), никогда не допускал и мысли, что такое могло бы произойти при моем свидетельстве и участии. Но время от времени и тогда из газет приходилось узнавать, что в угоду авторитетам, из страха перед ними, а нередко из собственных недобрых намерений такие фальсификации, как отмечалось в газетных отчетах, «имели место». К сожалению, в годы брежневского руководства в жизнь партийных организаций внедрился порочный метод «регулирования и контроля» за ходом подготовки к выборам не только высших руководящих партийных органов, но и местных партийных и советских органов власти. К еще большему сожалению, этот деформированный метод «демократического централизма» не всегда получал должной оценки ни в партии, ни в комсомоле, ни в профсоюзах. Вот и понаизбирали мы в ту пору целую плеяду ловкачей и проходимцев, которые под обманными лозунгами перестройки социализма быстро расправились и с партией, и с Советской властью, и с высокими коммунистическими идеалами.

Назад Дальше