Для ранних этапов индустриальной революции была фундаментально важна ситуация политической централизации и экономического развития, которая подпитывалась государственной машиной. С этой централизованной структурой были также связаны крупнейшие частно-государственные предприятия, способные более эффективно мобилизовывать человеческие, технические, транспортные и другие материальные ресурсы страны, прежде всего капитал и насилие. Примерами таких частно-государственных корпораций были Вест-Индская и Ост-Индская компании, которые доминировали в экономической и политической жизни Великобритании и Голландии, странах, которые оказались в центре развития мирового хозяйства. Столичные города, не располагая самыми активными производственными мощностями, тем не менее оказались в центре этих экономических процессов.
Наиболее централизованной из тех стран, которые сложились на западе от пояса городов, – как в демографическом плане, так и в плане устройства ее урбанистической иерархии – была Великобритания. Это отразилось и в более высоком уровне приматности ее столичного города, первенство которого в стране имело длительную историческую традицию. Известный британский историк Джон Моррилл видит истоки такой первичности далеко в истории, противопоставляя в этом отношении Лондон другим европейским городам:
В Париже, самом большом городе Франции, в середине XVII века было 350000 жителей. Вторым и третьим по величине городами в стране были Руан и Лион с 80000-100000 жителей. В Европе в это время было всего пять городов, население которых превышало 250000 жителей, но более ста городов с населением свыше 50000 человек. Однако в Лондоне в 1640–1660 годах насчитывалось уже более полумиллиона жителей. В Ньюкасле, Бристоле и Норвиче, которые боролись за статус второго города, едва набиралось по 25000 человек. Лондон был больше, чем следующие пятьдесят городов, вместе взятые (Morrill, 2000: 87).
Роккан не занимался описанием торговых городов, их взаимодействиями с централизованными государствами и устройствами урбанистических сетей за пределами Европы.
Тем не менее во многих регионах мира существовали свои «пояса городов», которые определяли международную торговлю в своих регионах и структурировали пространство. Вокруг этих неевропейских поясов городов также складывались относительно централизованные государства. Примерами подобных поясов городов – вряд ли вполне сопоставимыми по масштабам и последствиям с европейскими – были транзитные города на известных международных торговых и караванных трактах[21]. Примерами таких градообразующих международных торговых путей могут служить помимо Великого шелкового пути из Китая в Средиземноморье гораздо менее известные сегодня пути – Путь благовоний (иногда называвшийся также Золотым путем) в Аравии, Великая магистраль в Индии (из Афганистана в Калькутту), Великий малоазийско-армянский торговый путь, Путь пряностей в Южной Азии, Путь из варяг в греки и Серебряный путь из «варяг в арапы» (иногда также называвшийся Великим Волжским путем), соляные пути, или шляхи, в Южной Америке, Восточной Европе и в Тибете, Соболий путь в Азии (он проходил немного севернее Шелкового пути и вел с Дальнего Востока в Персию), а также Чайный путь. В этой связи можно также вспомнить более локальные Меховой путь в Сибири и Путь опиума в Бирме. В глубокой древности существовал также известный Лазуритовый путь, связывавший Среднюю Азию с Египтом.
Но эта многообещающая тема неевропейских городских сетей и конфигурации их политических пространств в контексте централизованных государств, размеров их столиц и характера городских сетей и иерархий требует отдельного специализированного изучения.
Столицы в вестфальской системе
Вестфальская территориальная система господства более строго очертила легитимное пространство власти и закрепила концепцию территориального государства, которое получило приоритет в определении идентичности.
Вестфальская система закрепила идеи нации и национализма в особой политической системе. В соответствии с принципами демаркации границ (limis), которые оказались значимыми для всех частей проекта модерна (от разграничения наук до государственных территорий), строгие территориальные границы отныне будут определять европейскую политику. Вестфальская система провозгласила приоритет территориальной концепции нации над религиозной идентичностью, что отразилось в формуле: чья территория, того и вера. Идеология национализма приобретает юридическую форму, и национально-государственные обязательства вытесняют систему смешанных обязательств, а также промежуточные, аморфные и множественные юрисдикции.
Канадский политолог Эдвард Шац выдвигает интересную гипотезу относительно различных траекторий развития столичности в европейских и неевропейских обществах, связывая европейскую концепцию столицы с вестфальской системой.
Вестфальская система институционализировала качественный поворот в трактовке природы политической власти: власть стала пониматься не в контексте отношений между личностью правителя и народом, а в качестве территориальной власти. В Европе процесс государственного и национального строительства предшествовал возникновению современного государства. Еще до возникновения структур современного государства были созданы системы налогообложения и всеобщей воинской обязанности и были предприняты попытки гомогенезировать население государств и завоевать его лояльность апелляцией к идеям и символам нации. Эти процессы, которые были юридически зафиксированы в Вестфальской системе, продолжились в новых формах и после 1648 года (Schatz, 2004).
За пределами Европы характер отношений между государством и народом и порядок возникновения этих институтов был принципиально иным. Государства предпринимали попытки создания жизнеспособных структур и институтов, пытаясь заручиться поддержкой многообразного населения этих государств. При этом идеи суверенности народа заимствовались неевропейскими обществами у европейских стран. До того как эти народы заручились суверенностью на родине, их права уже были признаны в международном праве. Из этого положения Шац выводит различия в понимании столичных функций (Schatz, 2004:16).
В Европе элиты использовали столицу для распространения своей власти и влияния на периферию, что было необходимо для контроля над территориями. Столицы, таким образом, служили целям государства. Таким образом, в Европе столицы стали неотъемлемой частью государственного и национального строительства. В неевропейских обществах, напротив, государственность не зависела от правительств, которым бы надо было утверждать свою власть и добиваться лояльности территорий. В неевропейских обществах столицы поэтому в недостаточной степени отражали цели и задачи государства. Поэтому у постколониальных элит возникла необходимость создания полноценных столиц европейского образца (Schatz, 2004).
Примечания
1
Филадельфия, Пенсильвания (5 сентября, 1774-12 декабря, 1776; 4 марта, 1777-18 сентября, 1777; 27 июля, 1778-21 июня, 1783; б декабря, 1790-14 мая, 1800); Балтимор, Мэриленд (20 декабря, 1776-27 февраля, 1777); Ланкастер, Пенсильвания (27 сентября, 1777 [один день]); Йорк, Пенсильвания (30 сентября, 1777-2 июня, 1778); Принстон, Нью Джерси (30 июня, 1783-4 ноября, 1783); Аннаполис, Мэриленд (26 ноября, 1783– 19 августа, 1784); Трентон, Нью Джерси (1 ноября, 1784-24 декабря, 1784); Нью-Йорк, Нью-Йорк (п января, 1785-5 декабря, 1790) и Вашингтон, округ Колумбия (с 17 ноября, 1800).
2
Термин аспациальность был предложен российским географом Леонидом Смирнягиным для обозначения «ослабленной реакции на пространство» в России, обусловившей слабость в том числе региональных идентичностей (Смирнягин, 1995, 2002).
3
В случае Голландии такая необычная ситуация объясняется замороженным компромиссом эпохи противостояния Оранской династии, резиденция которой традиционно располагалась в Гааге как королевской столице государства, и амстердамского патрициата, сконцентрированного в самом богатом и экономически развитом городе страны.
4
Клаузевиц, в частности, писал: «Не всегда существует необходимость завоевания всей территории противника. В случае захвата Парижа в 1792 году война против Революции почти наверняка была бы выиграна. В 1814 году, напротив, даже захват Парижа не решил бы дела, если бы у Бонапарта оставалась достаточно большая армия. Но поскольку его армия была уничтожена, захват Парижа разрешил проблему и в 1814 году, и вновь в 1815» (Landau-Wells, 2008: 15).
5
1. В эпоху Западная Хань в Китае существовала концепция «пяти городов» (у-ду), которые представляли пять крупнейших городов страны помимо самой столицы и, вероятно, соответствовали пяти первоэлементам в китайской натурфилософии (Лоян, Ханьдан, Линьц-зы, Вань и Чэнду). В эпоху Тан существовала концепция трех столиц (Н|$), в число которых, помимо Чанъани (Западная столица), входили Лоян (Восточная столица) и Тайюань (Северная столица). Концепция трех столиц получила хождение также в период раздробленности Китая в эпоху Троецарствия. Классическая «Ода трем столицам» китайского поэта Цзо Сы (250–305) как раз повествует о трех столицах этого периода (столицах Шу, У и Вэй) как о воплощениях определенных моральных принципов. Она, в свою очередь, опирается на увещевательную и нравоучительную традицию видения столиц государства (в данном случае крупнейших городов страны) как моральных принципов в стихах знаменитого ученого и поэта эпохи Хань Чжан Хэна (77-139), а также на «Оду о двух столицах» известного ханьского историка Бань Гу (32–92). Чжан Хэн повествует о декадентско-расточительной, традиционалистской и спокойной столицах Хань в трех одах – одах Западной, Восточной и Южной – столицам (имеются в виду Чанъань, Лоян и Наньян). Американский синолог Марк Льюис отмечает, что развитие жанра прославления нескольких столиц представляет собой отход от более древней традиции прославления одной совершенной императорской столицы (Lewis, 2006: 235–238, 181, 192). В более поздний период эта древняя традиция восстанавливается, например в «Оде о славной столице», посвященной Цзянькану (Нанкину), цзиньского поэта Юй Чана (ум. в 339). Для позднейших периодов китайской истории, особенно для минской эпохи, характерна определенная двустоличность (Пекин и Нанкин). См. таблицу 6.
6
2. В «Истории государства киданей» (Циданъго чжи)пять столиц описываются следующим образом: «Столица Яньцзин – три финансовых ведомства; Западная столица – управление начальника перевозок; Средняя столица – счетно-финансовое ведомство; Верхняя столица – управление по делам соли и железа; Восточная столица – управление по делам денег и железа при финансовом ведомстве» (Е Лун-ли, 1979, гл. 22). Государство Бохай (698–926) включало в себя территории современного Приморского края, Приамурье, Северную Корею, а также большую часть Северо-Восточного Китая (Маньчжурию).
7
Робертсон замечает, что уже тогда была в ходу поговорка: о птице судят по ее гнезду (Robertson, 2001: 38).
8
Вопреки внешней аналогии, Александрия, основанная Александром Македонским, не имелась в виду в качестве новой столицы Греции подобно столицам древних восточных государств, названных по имени их царственных основателей, – городу Пер-Рамсесу, столице Древнего Египта, построенному фараоном Рамсесом II, или столицам Армении – Артаксату, построенному царем Артаксом, или Тигранакерту, построенному Тиграном Великим. Жан Готтман, французский географ, пишет о попытке построения общей столицы для греческих городов-государств, которая предпринималась фиванским генералом и пифагорейцем Эпаминондом (410–362 до н. э.). Он приступил к строительству новой столицы федерации греческих городов-государств – Мегалополиса (Большого города) – в Аркадии в Южной Греции, но его планам по объединению Греции не суждено было осуществиться (Gottman, 1985: 67).
9
Уместность и важность анализа в данном контексте Священной Римской империи, которую некоторые авторы до сих пор ошибочно рассматривают как эфемерное или фиктивное образование, не игравшее существенной роли в решении политических судеб Европы, определяется ее ролью своего рода федеративного образования, которое продолжает оказывать влияние или даже формировать политические процессы в Европе задолго после своей официальной гибели. Такие инерционные оценки, во многом созвучные известной формуле Вольтера, остроумной, но вряд ли верной (она не была ни Священной, ни Римской и ни империей), во многом опираются на клишированное представление об империях как чрезвычайно жестких политических образованиях. Многие современные историки рассматривают Священную Римскую империю как черновик и прообраз Евросоюза, считая линию и миссию Австро-Венгрии в европейской и международной политике и дипломатии прямым продолжением миссии Священной Римской империи (Nedreb0, 2012). Брюссель, находящийся недалеко от Аахена, продолжает эту линию и во многом ориентирован на ее ценности.
10
Подробный обзор азиатских сакральных столиц можно найти в статье Франка Кейтинга (Keiting, 1994). Интересная дискуссия сакральных столиц Индонезии и индуистских сакральных столиц в целом представлена в книге известного антрополога Клиффорда Гирца (Geertz, 1973: 223–230).
11
Возвышение конкретных номов и городов, куда переносились столичные функции, сопровождалось возвышением их религиозных культов. Гелиополь был известен своим культом бога Ра, Мемфис – бога Птаха, Фивы – культом Амона, Ахетатон – Атона. Тесная сопряженность политической власти с религиозными культами свидетельствует о более тесной связи религии и государства в Египте по сравнению с государствами Месопотамии.
12
В своей книге Бродель противопоставляет характер урбанизма в Египте и в Месопотамии. Если в последней города были достаточно автономны и больше ориентированы на торговлю, то в Египте города были по преимуществу религиозными центрами, что отчасти объясняется тупиковым географическим положением Египта и, напротив, большей рыночной открытостью государств Месопотамии, лежавших на торговых путях. Хозяйство Египта было по преимуществу сельским, а потому, пишет французский историк, главный его городской потенциал сосредоточился в столичных городах, которые контролировались храмами и жрецами. Напротив, в Месопотамии хозяйство было гораздо сильнее связано с коммерческой деятельностью; здесь даже складывается своеобразный городской патриотизм, который мы видим, например, в эпосе о Гильгамеше. Этими различиями определялась, по мнению Броделя, более высокая динамика месопотамской экономики и цивилизации и ее более высокое разнообразие (Braudel, 2001: 66–69). Интересно заметить, что внутри Месопотамии южная ее часть, Вавилония, располагала более густой и разветвленной сетью городов (Eisenstadt, 1986: 186–188).
13
Экономисты выделяют три типа религиозных рынков, которые подразделяются на монополистические и немонополистические, которые, в свою очередь, могут характеризоваться совершенной или несовершенной конкуренцией. Примером совершенной конкуренции на религиозном рынке выступает организация религий в США. Примером несовершенной конкуренции являются религиозные рынки, например, в описанных союзах племен (Iannaccone, Haight, Rubin, 2011).