Чем ближе подходили они к лавке Мельхиора, тем хуже становилось девочке. Сначала у нее разболелась голова, потом начало стрелять в ухе. Она семь раз чихнула, а нижняя челюсть начала отплясывать такой танец, что Лоскутику пришлось ухватиться за щеку рукой.
– Зубы болят? – с сочувствием спросила дворняжка. – Однажды у меня тоже вот так разболелись зубы. Ноют и ноют. Просто лететь не могу. Что делать? Но я не растерялась. Тут же превратилась в лодку с парусом. А как известно, у лодки с парусом нет зубов. А раз нет зубов, то и болеть нечему. Жаль, что ты никак не можешь превратиться в лодку с парусом…
Но Лоскутик не слушала болтовню дворняжки. В конце улицы показалась лавка Мельхиора. Тут одна нога у Лоскутика почему-то перестала сгибаться, и Лоскутик принялась отчаянно хромать. Потом у нее так скрючило руку, что она просто не могла ее поднять, чтобы толкнуть дверь в лавку.
Но делать было нечего. Двенадцать собак стояли рядышком и влажно дышали на ее голые ноги. Колокольчик над дверью беспечно и радостно пропел короткую песенку, ведь ему было все равно, кто открывает дверь.
Лоскутик еще надеялась, что в лавке никого не будет. Но ей не повезло. На ее несчастье, Мельхиор и его жена были в лавке. Они так и остолбенели, когда Лоскутик вошла в дверь. Они были удивительно похожи на кота и кошку, которые застыли на месте, увидев, что наивный мышонок сам идет к ним в лапы.
– Пожалуйста, коробочку кра… – начала Лоскутик и даже не смогла договорить.
Лоскутик выронила серебряную монету. Монета покатилась по прилавку, делая круг. Лавочница быстро накрыла ее ладонью, как бабочку или кузнечика.
В ту же секунду Мельхиор крепко схватил девочку за руку. Лоскутик завертелась, стараясь вырваться. Если бы она могла оставить Мельхиору руку, как ящерица оставляет свой хвост, она бы это непременно сделала, даже если бы у нее не было никакой надежды отрастить новую.
Она дергалась изо всех сил, но Мельхиор держал ее крепко.
– Пустите! – закричала Лоскутик.
– Какая наглость… – прошипела лавочница.
– Жена, принеси плетку. Она висит за дверью, – ухмыльнулся Мельхиор.
Но лавочница не успела сделать и двух шагов. В эту минуту в лавку не спеша, одна за другой, вошли двенадцать белых собак.
В темной лавке как-то сразу посветлело от их белоснежной шерсти.
– Здравствуйте! – небрежно кивнула хозяевам дворняжка, даже не взглянув на Лоскутика.
Собаки принялись внимательно разглядывать товары, выставленные на полках.
– Не купить ли нам дюжину чашек? – спросил белый пудель с пушистой кисточкой на хвосте.
– Или ножницы подстригать шерсть?
– Может быть, сотню булавок?
– Ах да! Не забыть бы щетки и расчески! В прошлый раз мы забыли их купить.
Нет, собакам положительно нравилось разыгрывать из себя солидных покупателей.
– Впрочем, все чашки в этой лавчонке битые, – высоко подпрыгнув, презрительно тявкнула дворняжка.
– А ножницы тупые! – подхватил пудель с кисточкой на хвосте, взлетая к самой верхней полке.
– Булавки гнутые!
– Что за дрянная лавчонка! Все расчески без зубьев!
Двенадцать собак подошли поближе и оскалили белые зубы. Зубы были такие белые, как будто все собаки аккуратно чистили их зубным порошком утром и на ночь, не пропуская ни одного дня.
– А, вспомнила, – тявкнула дворняжка, – нам нужны краски!
– Краски! – зарычали разом все собаки, поставив двадцать четыре белые лапы на прилавок.
Лавочница тут же упала в обморок. Лавочник отпустил руку Лоскутика и, весь дрожа, покорно полез на полку, осыпая упавшую жену чашками, блюдцами, булавками, расческами и ножницами.
Он положил на прилавок коробку с красками. Было ясно, что сейчас он безропотно отдаст все товары, до последней иголки.
Надо признать, что Лоскутик не стала особенно задерживаться в лавке. Голова, руки и ноги у нее почему-то перестали болеть, чихать она тоже перестала, и, схватив краски, Лоскутик вихрем вылетела на улицу.
Глава 8
День рождения по-облачному
– Теперь куда? – спросила Лоскутик.
– Увидишь, – тявкнула дворняжка.
Собаки побежали по улице мимо кособоких домишек, державшихся только потому, что они никак не могли решить, на какую сторону им завалиться.
Впереди всех бежала трехногая дворняжка. Иногда она подпрыгивала и ласково лизала руку девочки. Язык у собачонки был удивительно влажный и прохладный.
Лоскутик шла не оглядываясь. Она не видела, что позади них, перебегая от дома к дому, крадутся Мельхиор и его жена.
– Эй, муженек, – прошептала лавочница, – откуда эта маленькая дрянь раздобыла столько белоснежных собак?
– Ума не приложу, – откликнулся Мельхиор, осторожно выглядывая из-за угла дома.
– К тому же эти собаки умеют летать, – добавила лавочница, прячась за забором.
– Постой-ка, жена… – Мельхиор ухватил лавочницу за руку. – Полагаю, об этом надо доложить главному советнику Слышу, а то и самому королю. Нас за это похвалят, а глядишь, и наградят…
Наконец собаки привели Лоскутика на сухое картофельное поле.
– Познакомься, – с достоинством сказала дворняжка. – Это мой друг. Бывшее картофельное поле.
Но Лоскутик с оторопелым видом только молча смотрела на сухие грядки.
– Ну кланяйся же, – сердито шепнула ей дворняжка. – Скажи что-нибудь… Скажи, что рада познакомиться…
– Здравствуйте! – Лоскутик растерянно поклонилась картофельным грядкам. – Я очень рада…
Все собаки подбежали к дворняжке и, путая лапы и головы, стали сливаться вместе во что-то одно белое и непонятное, из чего постепенно вылепилась голова с двумя косицами и широким носом, толстый живот со связкой ключей на поясе, напоминающий живот Мельхиора, и кривые ноги с торчащими коленками – точь-в-точь ноги лавочницы.
– Ну, теперь огорчи меня чем-нибудь, – вздохнуло Облако, – мне сейчас надо как следует огорчиться.
– Огорчиться?! – удивилась Лоскутик.
– Ой, какая ты скучная! – нетерпеливо воск лик-нуло Облако. – Ну конечно, огорчиться, а то как же? Тогда я заплачу – и пойдет дождь.
– Но я не хочу тебя огорчать! – взмолилась Лоскутик. – И мне не нужно этого… ну, твоего дождя. Я не знаю, какой он.
– Кончай болтать! – нетерпеливо громыхнуло Облако. – Давай огорчай!
– Но я не знаю как, – растерялась Лоскутик.
– А все равно. Ну хотя бы скажи: «Я тебя не люблю!»
– Я тебя не люблю… – послушно повторила Лоскутик.
– Что?! – Брови Облака поднялись и сошлись на лбу уголком. Облако моргнуло, слезы так и потекли из глаз. – Я так и знало, что все кончится плохо. Но я надеялось… Думало, мы на всю жизнь…
Облако взмыло кверху. Лоскутик попробовала удержать его за ноги, но ухватила только мокрую пустоту.
– Постой! – крикнула Лоскутик. – Ты же само сказало, чтобы я это сказала!
– А ты бы не говорила! – гулко всхлипнуло Облако, поднимаясь еще выше.
– Имей совесть! Я же не знала, что ты огорчишься!
– Нет, знала. Я же тебе сказало… о… огорчай… – Голос у Облака стал похож на эхо, ветер нес его куда-то мимо Лоскутика.
– Так я же понарошку сказала! Не по-правдашнему!
Но Облако не отвечало. Оно вытягивалось, таяло.
Оно больше не было похоже ни на Лоскутика, ни на Мельхиора, так – на кучу белых перьев, выпущенных из перины и не успевших разлететься в разные стороны.
Чтобы не видеть этого, Лоскутик закрыла лицо руками. Она упала на сухую грядку и заплакала, кашляя от пыли.
– Что ты! Что ты! – послышался виноватый голос.
Лоскутика с головой накрыло что-то туманное, мокрое и тоже всхлипывающее.
– Фу! От сердца отлегло. А то, как ты сказала «не люблю», я чуть не испарилось. Есть на свете слова, которые нельзя говорить даже понарошку. Наверно, это и есть как раз такие слова.
Облако высморкалось в свой талантливый носовой платок, глубоко вздохнуло и перестало всхлипывать.
– Как же мне теперь огорчиться?
Облако задумчиво огляделось кругом, подперло щеку ладошкой и вдруг радостно заголосило:
– Бедные вы грядки картофельные! Сухие, разнесчастные! Ничего на вас не вырастет! Не будете никогда красивыми, зелеными!..
Оно наклонило голову, как бы прислушиваясь к себе: в нем что-то поплескивало, булькало, переливалось.
– Все в порядке. Огорчилось, – деловито сказало Облако и, дернув себя за ухо, поднялось кверху.
Кап! Кап!.. На нос девочке шлепнулась тяжелая капля. Вторая упала на лоб.
– Что это? – неуверенно спросила Лоскутик.
Кап! Кап! Кап!..
В воздухе повисли серебряные нити. Капли застучали по плечам, по лицу. Платье девочки намокло. Лоскутик протянула руки, сложила ладошки ковшиком. Набрала воды.
– Спасибо тебе, Облако! – закричала Лоскутик, подняв кверху лицо. Вода полилась ей в рот. Лоскутик засмеялась от счастья.
Запахло мокрой землей. Между грядок заблестели лужи. По лужам запрыгали первые пузыри.
– Вода с неба!
– Не за деньги!
– Сюда!
– Скорей!
Через забор перемахнуло с десяток мальчишек. Они с визгом заскакали по лужам, ртами ловя струи воды.
Кто-то схватил Лоскутика за руку. Она поглядела. Это был мальчишка, каких и не бывает на свете: весь черный – лицо, волосы, штаны, куртка. На голове у него сидел голубь, тоже весь черный. Мальчишка прыгал, но голубь не слетал с головы и только бил крыльями и перебирал лапками, чтобы удержаться.
Мальчишка потянул Лоскутика за руку. И Лоскутик, сама не зная как, завопила громче всех и тоже запрыгала по лужам.
– Это дождь! Не бойся! – крикнула она. – А на лужах такие круглые – это пузыри!
Лужи были разноцветные – красные, синие, фиолетовые: кто-то из мальчишек нечаянно раздавил ногой коробку красок, купленную в лавке Мельхиора. И по лужам прыгали разноцветные пузыри.
– Вот это день рождения по-нашему! – послышалось откуда-то сверху. – Мы зовем его дождь-рождение!
Глава 9
Белое кружевное платье
– Кто разрешил? Кто позволил? – послышался злобный голос.
Сквозь капли дождя Лоскутик разглядела капитана королевской стражи и двух солдат с пиками. Они бежали по мокрому полю, с трудом выдирая из грязи тяжелые сапоги.
– Кто разрешил дождь? Это государственное преступление! Прекратить! Немедленно прекратить! – задыхаясь, орал капитан королевской стражи.
– А может, это тебя прекратить? – загремело сверху.
И тотчас тяжелые капли забарабанили по голове и плечам капитана королевской стражи. Он хотел что-то крикнуть, но струи дождя заткнули ему рот, залили глаза. Капитан втянул голову в плечи, согнулся, закрывая лицо руками.
Мокрые мальчишки с хохотом разбежались кто куда. Лоскутик перескочила через забор.
– Лети сюда! Скорей! – крикнула она Облаку.
Облако перевалило через забор, полетело рядом.
– Держите вот это! Белое! Круглое! – закричал, отфыркиваясь, капитан королевской стражи.
Лоскутик и Облако свернули в переулок.
Облако стало совсем маленьким. Оно хрипло дышало. Летело рывками, опускаясь все ниже и ниже, почти волочилось по земле.
Сзади их нагонял топот подкованных сапог.
– Превращайся скорее! – крикнула Лоскутик Облаку. – Ну хоть в кого-нибудь!
– Так не могу, – простонало Облако, – мне надо подумать, сосредоточиться.
Топот приближался.
Лоскутик обернулась. Облако отстало шагов на десять. Лоскутик бросилась к нему, подняла с земли. Подбежала к забору, села на землю, дрожащими руками принялась мять Облако. Вылепила маленькую головку с гребешком, пару прижатых к телу крыльев. Хвост вылепить не успела.
Из-за угла вынырнули капитан стражников и солдаты. Лоскутик быстро накрыла Облако фартуком.
– Эй, оборвашка, что ты там прячешь под фартуком? – крикнул капитан королевской стражи.
Один из солдат кончиком пики приподнял край фартука.
– Это… это курица моей бабушки… – пролепетала Лоскутик.
– Хм… – пробормотал солдат, – странная курица…
– Если такова курица, то какова же сама бабушка? – покачал головой второй солдат.
– Хватит болтать! – прикрикнул на них капитан. – Отвечай, нищенка, не видела ли ты тут чего?
– А чего? – спросила Лоскутик, глупо моргая глазами.
– Ну, такого… – попробовал объяснить капитан, делая руками в воздухе какие-то непонятные круги. – Вот такого, понимаешь?
– Какого «такого»? – Лоскутик заморгала еще чаще.
– Ну, этакого… – вконец взбесился капитан.
– Какого «этакого»? – Лоскутик посмотрела на капитана, открыв рот.
– Э, да что с ней связываться! – махнул рукой капитан. – Глупа как пробка, ничего не понимает.
Капитан и солдаты протопали мимо.
Лоскутик перевела дух. Посмотрела на Облако. Облако лежало грустное, присмиревшее.
– Ты кто? – недоверчиво спросило Облако, глядя на девочку туманным взглядом.
– Как это кто? – удивилась Лоскутик.
– А, помню, ты была такая зеленая, развесистая и росла на опушке… – пробормотало Облако.
– Да ты что? – уже с испугом сказала Лоскутик.
– Ага, ты ловила комаров на болоте…
– Да нет же!
– А… Ты говорила «тик-так!» и показывала время на городской башне.
– Какое «время»? Что с тобой?
– Я тебя не знаю, – печально сказало Облако. – Я все забыло. Ну, я полетело! Пока.
– Постой! Я дала тебе напиться… – робко напомнила Лоскутик.
– Что-то такое было, – задумчиво протянуло Облако. – Напиться… напиться… Видишь ли, у меня в голове вода, а я ее всю вылило. Я выплакало всю свою память. Все, что помнило. Ну, прощай!
– Да подожди! – с отчаянием воскликнула Лоскутик. – Еще у меня сегодня день рождения. А ты говорило: дождь-рождение.
– Да, да, припоминаю, что-то такое было… – Облако немного посветлело.
– А потом ты превратилось в двенадцать собак.
– Да, да, это я помню…
– И мы пошли…
– Стой! Молчи! Вспомнило! Мы пошли в лавку к Мельхиору…
– Да!
– Ты – Лоскутик!
– А, вот ты где! Попалась, голубушка!
По улице шла Барбацуца. Из ее единственного глаза от ярости просто сыпались искры. Она только что побывала во дворце и узнала, что король вовсе и не хочет манной каши, а главный повар и не думал посылать за ней голубей.
Облако тут же свернулось клубком, шмыгнуло Лоскутику под локоть и там затаилось.
Барбацуца приближалась медленно, не спеша, и это было страшнее всего. Тень упала на девочку. Лоскутик прижалась спиной к забору.
– Где была? Признавайся, – спросила Барбацуца тихо и сипло.
– Платье покупала! – подсказало Облако, слабо шевельнувшись под мышкой.
– Платье покупала… – помертвев, повторила Лоскутик.
– Врешь! Если ты покупала платье, то у тебя должно быть платье! Где оно? Покажи!
Барбацуца занесла над головой Лоскутика сжатые кулаки. Лоскутик невольно вытянула вперед руки, чтобы защитить голову от удара, и вдруг на ее руках, легко развернувшись, повисло белоснежное кружевное платье.
Ветер раздул кружевной подол, зашевелил бантами и оборками. Кружево было такое тонкое, что, казалось, вот-вот растает на глазах. Даю голову на отсечение, что ни одна принцесса на свете не отказалась бы от такого платья!
– Ты купила себе это платье? Нищенка! Кружевное? Замарашка! С бантами? Побирушка! Белое? Самое непрактичное! – Барбацуца от возмущения с трудом находила слова. Она уже протянула руки, чтобы схватить платье, но кто-то опередил ее.
Ее опередила маленькая, жалкая дворняжка. Что это была за ничтожная тварь! Во-первых, у нее было всего лишь три ноги, да и то больше похожие на кривые паучьи лапки. Хвоста и ушей не было и в помине. Она была так худа, что все ребра, проткнув кожу, вылезли наружу. Но все это не помешало собачонке быть очень проворной.
Она высоко подпрыгнула и ловко цапнула за подол прекрасное кружевное платье. Затем, часто перебирая своими тремя лапками, бросилась наутек.
Кружевное платье волочилось по пыльной дороге.
– Ах, проклятая! – крикнула Барбацуца и бросилась за мерзкой собачонкой.
Казалось, она вот-вот ухватит платье за рукав. Но собачонка отчаянно тявкнула, поддала ходу, перемахнула через канаву, пролезла в щель под забором и скрылась.
Глава 10
Удивительное происшествие на закате
«Ни за что не проснусь, – подумал художник Вермильон и тут же понял, что больше он не заснет. – Ну, хорошо, пусть я не засну. Но уж глаза открыть меня никто не заставит».
Он знал, что он увидит. Битые стекла на полу, сломанные рамы, разодранные в клочья портреты.