Моррис сдал школьному администратору паспорт, в котором значилось, что он родился в Детройте, и взамен получил удостоверение на имя Гарри Саммерса, автослесаря из Детройта. Видимо, не заметив, что паспорт фальшивый, в школе записали, что он родился в США. После медицинского освидетельствования он сдал серьезные письменные и устные экзамены, чтобы Советы могли проверить его политически и морально и удостовериться в уровне его знаний. Вскоре администратор сообщил Моррису, что он пропускает первый курс и переходит сразу на второй, а потом проведет год с наставником.
Дополнительно к теоретическим и политическим предметам он изучал тайные методы революционной борьбы: партизанскую войну в городе и деревне, саботаж, кражи, использование огнестрельного оружия, секретные связи и подпольные операции, включая создание тайных убежищ, способы укрытия от полиции и пересылки сообщений, создание тайников для денег и взрывчатых веществ. Его обучали водить и взрывать поезда, скакать на лошади, владеть клинком и сбрасывать полицейских, втыкая шпильки в лошадей. Иногда он в душе потешался над собой, представляя, как он, пяти футов три дюйма ростом, клинком или шпилькой сбрасывает с коня копа-ирландца.
За исключением китайцев, которые отправлялись спать в отдельные комнаты, студенты жили вместе в общих спальнях и обедали в общей столовой. Все классы во дворце сообщались между собой, и не было особой надобности высовываться на мороз. Когда весной они начали выходить на улицу, Моррис увидел толпы изможденных людей, просящих подаяния. Узнав, что это бывшие царские офицеры или православные священники, которым запрещали работать, не выдавали продовольственные карточки, не принимали их детей в школы, он подумал: «Господи! Что же за общество мы строим?» И как-то инстинктивно принял решение, которое десятилетия спустя так помогло ему и Соединенным Штатам.
Он обнаружил, что с каждым днем все лучше понимает русский язык, на котором в их семье говорили до эмиграции. Но это он старался держать в секрете, тем более что лекции в школе синхронно переводились на разные языки и транслировались студентам через наушники. Моррис решил никому не говорить о своем знании русского языка, равно как и о том, что изучал искусство и музыку. Он не желал прослыть интеллектуалом.
* * *
В начале 1930 года в Москве бушевали метели. В конце занятий инструктор сообщил Моррису, что в администрации для него есть сообщение. Сотрудники уже ушли, и его встретил и приветствовал на сносном английском мужчина средних лет. Куря и непрерывно кашляя, незнакомец не потрудился представиться, но завел дружескую беседу. Он рад был сообщить, что у родителей и братьев Морриса, которых он назвал по именам, все хорошо. Он также рад был слышать, что Моррис – один из самых знающих и популярных студентов. Это его не удивило: он знал партийную характеристику Морриса, выданную тому в Чикаго. Особое впечатление на него произвела способность Морриса настойчиво выискивать капиталистических шпионов. Он поинтересовался: не приходило ли Моррису в голову, что империалисты могут пытаться внедрить своих шпионов и «вредителей» в Советский Союз под видом студентов? Задумывался ли он над тем, что в самой Ленинской школе могут окопаться троцкисты или другие «уклонисты», которые будут стремиться сбить студентов с толку?
Моррис согласился, что такое вполне возможно.
Тогда не хочет ли Моррис воспользоваться случаем и помочь выявить таких шпионов?
Вопрос несколько озадачил Морриса, ведь он звучал скорее просьбой, чем приказом. Если партия хочет, чтобы он что-то сделал, нужно только приказать. Основной принцип, который он усвоил в Чикаго и в Москве, – повиновение. Доктрина «демократического централизма» теоретически допускала внутри партии свободу обсуждения. Но когда обсуждение заканчивалось принятием конкретного решения, доктрина требовала абсолютного повиновения. Инструктор сформулировал это так:
– Если партия приказала собираться в Китай – отправляйся туда ближайшим же рейсом. Если партия приказала залезть на мачту и поднять там в полночь знамя с лозунгом «Вся власть крестьянам», ты обдерешь яйца, карабкаясь в полночь по флагштоку. Если партия приказывает все бросить и уйти в подполье, ты должен это сделать в тот же миг.
Позднее Моррис понял, что своим информатором его хотела сделать не партия, а ОГПУ – секретная политическая полиция. ОГПУ могло подкупом, шантажом или любым иным способом заставить почти каждого советского гражданина делать то, что нужно. Моррису необходимо было расположение Советов. Вознаграждение для него значения не имело. Он считал за честь любыми средствами служить делу коммунизма. Вскоре его назначили старостой класса, и потому ему приходилось бывать в администрации и слышать много разговоров.
ОГПУ посоветовало ему заводить друзей, и у него их было множество. Для удобства администрации студентов разбивали по секциям. Секция Морриса включала будущих партийных лидеров со всего земного шара: два китайца, два мексиканца, индус и австралиец. Он был в хороших отношениях со всеми, особенно с китайцами, которым сочувствовал, поскольку они даже не выходили за пределы класса. Его лучшим другом стал юркий маленький человечек, который эмигрировал из Советского Союза в Канаду и переделал свое имя на английский манер, став Сэмом Карром. Талантливый оратор и руководитель, Карр говорил на шести языках и мог с одинаковым успехом завораживать аудиторию на русском и английском. Моррис подозревал, что тот тоже сотрудничает с ОГПУ, но, несмотря на это, они дружили не один десяток лет до самой смерти Карра.
На второй год учебы Моррис наладил личный контакт с инструкторами, которые обучали его самым современным предметам: управлению профсоюзами и народными движениями путем создания внутри них секретных коммунистических ячеек; созданию передовых организаций, использованию временных союзов с некоммунистами, подстрекательству к насилию, чтобы спровоцировать репрессии властей. Самыми близкими его наставниками были Куусинен и Суслов. Член Коминтерна Куусинен был главным архитектором советской подрывной методики. Его протеже Андропов дошел до ЦК партии, пятнадцать лет возглавлял КГБ и в конце концов руководил всем Советским Союзом. Суслов стал главным партийным идеологом и долгое время возглавлял Идеологический отдел.
Суслов чувствовал особую связь со своим учеником. В результате тайных интриг Суслов впал в немилость, и Сталин отобрал у него продовольственную карточку. После этого Моррис ежедневно воровал для него еду из школьной столовой. На всю оставшуюся жизнь Суслов сохранил доброжелательное отношение к Моррису.
* * *
Понятно, что, когда в 1932 году Моррис уезжал в Соединенные Штаты, в Коминтерне его считали важной фигурой – человеком Москвы, или, как говорили русские, «нашим» человеком.
Пока Моррис был в Советском Союзе, его брату исполнилось двадцать четыре года и он переехал в Нью-Йорк к любовнице. Броудер, неплохо устроившийся в новой штаб-квартире партии, назначил Джека распорядителем финансов Коммунистического союза молодежи. Его основной обязанностью было выбивание членских взносов, и он неплохо с этим справлялся, возможно, потому, что сам получал процент от собранной суммы. В 1932 году Броудер предложил Джеку ехать в Москву учиться методам налаживания связи и подпольных операций. До недавнего времени Коминтерн доверял обеспечение международного движения курьерами и радистами германской компартии. Когда нацизм обрушился на германских коммунистов с репрессиями, эту задачу передали американской компартии, так как американцы считались более сведущими в технических вопросах, а предъявитель американского паспорта мог свободно разъезжать повсюду.
Моррис рассматривал свою поездку в Москву как паломничество. Джек же считал это приключением, забавой, длительным оплаченным путешествием со своей любимой. Он согласился ехать при условии, что Советы позволят ему взять с собой подругу и жить с ней.
Броудер поручил ему раздобыть фальшивый паспорт, потому что из настоящего было видно: он родился на территории Советского Союза, а это могло создать трудности при проезде через Германию.
– Как я это сделаю? – спросил Джек.
– Соображай сам, – бросил Броудер.
Джеку такой обман доставлял удовольствие. Сменив имя на Джона Уильяма Фокса, он направил письменный запрос в Галлоуэй, Западная Вирджиния, с просьбой выдать копию свидетельства о рождении. Не найдя никаких следов, тамошний клерк решил, что кто-то в их городишке потерял оригинал, и любезно выдал новое. В Государственном департаменте его заявление не задержалось, и вскоре он получил паспорт на имя Джона Уильяма Фокса.
Коминтерн разместил Джека с подругой в новой гостинице у Москвы-реки, недалеко от трехэтажного каменного дома, где тренировались оперативники, или «наружники». Он изучал теорию и работу радио, учился собирать коротковолновый радиоприемник, изучал азбуку Морзе и тайнопись, искусство маскировки, использование знаков или тайников для обмена посланиями, контрнаблюдение, меры безопасности и методы борьбы со слежкой, которыми еще до революции пользовался Ленин.
В отличие от Морриса, Джек не был выдающимся учеником, но учился достаточно прилично, так что Советский Союз поручил ему серьезное задание. Коминтерновец объяснил ему, что коммунистическое подполье в Германии остро нуждается в деньгах и что у американца больше шансов их доставить. Готов ли Джек попробовать?
Джек хмуро буркнул, что готов выполнить партийный долг, даже если миссия окажется опасной. В действительности ему не терпелось развлечься в Германии.
* * *
С поясом, набитым крупными долларовыми купюрами, он отправился в вагоне первого класса через Варшаву и Данциг в Берлин. В кафе и кабаре, галереях и музеях он выглядел молодым американским туристом – прожигателем жизни. Он не спеша разведал место встречи и на следующий вечер на станции метро передал деньги немецкому товарищу, который тут же исчез в ночи. Чтобы оправдать сочиненную для него легенду, Джек провел еще два дня, наслаждаясь немецкой кухней, вином и старым Берлином.
В Коминтерне его горячо поблагодарили и к концу обучения попросили повторить эту миссию.
Джек зарегистрировался в берлинской гостинице средней руки как Джон Уильям Фокс, проживающий по адресу: США, Нью-Йорк, 18-я Западная улица, 845, и заявил, что цель его приезда – отдых. Он снова стал обычным состоятельным туристом. Обедая в ресторане на Унтер ден Линден, Джек все время косился на эффектную блондинку с шикарной фигурой, сидевшую за соседним столиком с пожилым мужчиной. Когда он начал расплачиваться, мужчина подошел к его столику и вежливо представился по-английски. Он случайно услышал, что Джек говорил с официантом по-английски, и догадался, что тот – американец. Когда Джек кивнул, немец сообщил, что у него в Сент-Луисе родственники, выразил восхищение Америкой и заметил, что они с женой не прочь попрактиковаться в английском. Не будет ли Джек так любезен выпить с ними бренди или кофе?
В последнее время в Берлине Джек заметил, что немцы ведут себя с иностранцами официально и сдержанно. Но его новые знакомые казались искренними и приветливыми, они интересовались и Соединенными Штатами, и им лично. Беседа оказалась настолько приятной, что они выпили несколько порций бренди и договорились через пару дней встретиться и пообедать в кафе неподалеку от гостиницы.
К радости Джека, в кафе пришла одна жена, извинившись, что из-за неожиданных проблем муж задержался в командировке и не вернется до завтра. За обедом она часто томно улыбалась, пристально вглядывалась в него большими темными глазами и дважды коснулась его бедром. Позже он предложил зайти к нему в номер, где они провели несколько упоительных часов любви.
На следующий день, передав очередной пакет с долларами на станции подземки, Джек в роскошном купе отправился в Данциг. Он уже поздравлял себя с успехом, когда дверь купе открылась. В дверях стоял обманутый муж.
«Мне конец», – подумал Джек.
Однако радушные приветствия мужа заронили огонек надежды. Возможно, тот ничего не знал? Он не упоминал о жене, а вместо этого заговорил об опасности кровожадных большевистских варваров, угрожающих цивилизации. Потом сообщил, что он – офицер немецкой разведки и хочет завербовать Джека, так как американский паспорт позволит тому попасть в Россию.
Джек заверил офицера, что весьма польщен его предложением. Большевики в самом деле мерзавцы. Но он уже говорил, что собирается начать в Нью-Йорке новое дело, решающее для его карьеры, и по крайней мере на пару лет откажется от путешествий за границу. Не мог бы тот дать ему визитку или номер телефона на случай, если обстоятельства изменятся? И как бы между прочим поблагодарил за вчерашнюю встречу и просил передать привет его восхитительной жене.
Все это укрепило положение Джека в Коминтерне. Он не только выполнил два опасных задания на территории нацистов, но еще и отразил попытки профессионального разведчика завербовать себя, да к тому же соблазнил его жену! Этого умного молодого человека ждало большое будущее. На него можно было положиться, ему можно доверять; это достойный брат Морриса. Когда Джек вернулся в Нью-Йорк, Броудер взял его в штаб-квартиру партии доверенным лицом, шофером и телохранителем.
* * *
Моррис к тому времени женился на коммунистке из украинской семьи и стал главным партийным организатором в штате Висконсин. В московской школе инструктор, цитируя Ленина, говорил: «Хороший коммунист должен иметь мысли большевика и энергию американца». В Милуоки Моррис продемонстрировал оба качества: он вербовал членов профсоюза и интеллигентов, выступал на политических собраниях, проводил уличные демонстрации и даже боролся за пост мэра. Предвыборная кампания принесла ему сравнительно немного голосов и несколько болезненных провалов, так что он жаловался:
– Иногда я думаю, что агитатором быть не так легко.
Он признавал поражения естественными атрибутами своей работы. Ему никогда не приходило в голову, что враждебность народа, с которой приходится сталкиваться, – это результат ущербности его политических взглядов. Нужно просто научиться лучше доносить лозунги свободы до народных масс. А потому изучал рекламу «Кока-колы» в поисках методов, которые можно было применить для пропаганды коммунизма. На улицах он наблюдал, как миссионеры Армии спасения с успехом агитируют нищих и бездомных. Иногда их увещевания действовали и на него самого, и он бросал в их кружку пару монет, несмотря на то что швыряться деньгами себе позволить не мог. В партии ему платили двенадцать долларов в неделю, и хотя жена-портниха зарабатывала немного больше, они жили на грани нужды.
В середине 30-х годов в Советском Союзе решили, что таланты Морриса в Милуоки толком не используются. Для них главным городом Америки, «сердцем зверя», «крупнейшей зоной концентрации рабочего класса» был Чикаго – главный центр тяжелой промышленности. По их теории, эксплуатируемых там рабочих, можно было легко мобилизовать на революцию. Через агента Коминтерна Герхардта Айслера американской компартии велели послать Морриса в Чикаго и ввести в Центральный Комитет. Такое назначение с учетом его связей с Броудером сделало его одним из самых влиятельных американских коммунистов. Именно так и было задумано в Кремле.