Этнос, как понятие, не может быть всего лишь интеллектуальным конструктом элиты, транслируемым в массы в виде навязанных представлений о политическом социальном мире, для достижения определенных целей, доподлинно известных только вышеозначенной элите.
Национальность – это общность самосознания членов коллектива, которая базируется на групповой биологической, духовной и культурной особенности группы, имеющая четкие объективные границы вне зависимости от объективизации этих представлений каждым индивидуально или на групповом уровне, даже на вершине социальной пирамиды. В этом ее сущность.
Если национальность определяется только навязанным конструктом или связана с собственными предпочтениями индивидуума, то столь субъективная оценка этноса делает вообще невозможной дать объективное научное определение национальности человека, а потому глубоко антинаучно. Ввиду того, что народы значительно долговечней исторических формаций, государственных образований и даже цивилизаций, мы вправе утверждать, что и объяснение этих исторических феноменов должно осуществляться через призму этничности, но никак не наоборот, что является характерным свойством искусственных конструктов. Рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, социализм, неолиберализм, тирании, республики, монархии сменяют друг друга на фоне сложившегося до них этноса, который вполне способен пережить все эти смены исторических эпох и форм правления, оставаясь самим собой. Этнос – есть более древняя и более устойчивая форма организации человеческого коллектива, чем политические, цивилизационные и гражданские формы, становление которого уходит не только в седую древность, но и связано с источником, превышающим человеческое разумение.
Если же говорить о высшей, на сегодняшний момент, исторической форме существования этноса – нации, то формообразующий этнос может быть как ядром нации, так и целиком представлять собой моноэтническую историческую общность в границах единого государства, являясь монолитной государствообразующей единицей.
Необходимо постулировать, что нация – это группа людей, занимающая определенную историческую территорию, имеющая один разговорный язык. Нация может быть поликонфессиональна, но в рамках единой большой религиозной системы (христианство или индуизм, например). Нация, как и этнос, может отличаться устойчивыми и повторяющимися в потомках физическими и психическими свойствами и непременно складывается в едином государственном организме, со всеми вытекающими отсюда характеристиками единых политических, культурных и экономических интересов людей, составляющих нацию. Государство же всегда есть продукт исторического наследия одного государствообразующего этноса, который и составляет, как правило, ядро исторической нации.
Эти условия необходимые, но не достаточные. Народ становится нацией тогда, когда одновременно становится носителем универсальной для всего человечества и неповторимой идеи.
Отечественный философ Николай Бердяев писал: «В нацию входят не только человеческие поколения, но также камни церквей, дворцов и усадеб, могильные плиты, старые рукописи и книги, и чтобы понять волю нации, нужно услышать эти камни, прочесть истлевшие страницы… В воле нации говорят не только живые, но и умершие, говорит великое прошлое и загадочное будущее…»
Итак, по Бердяеву, нация – это и храмы, и кладбища, и усадьбы, и библиотеки, и иконы, и картины, национальная архитектура – совокупное культурное наследие, вырастающее из духовной традиции. Причем в архитектуре, живописи (особенно в иконописи) и музыке этнос запечатлевает с особенной яркостью свои духовные и психологические особенности, свой лик.
Таким образом, мы приходим к тому, что неотъемлемым свойством этноса и нации в целом есть функция – носителя определенной духовной и культурной традиции.
Традиция – это система взаимосопряженной государственной, политической, культурной и хозяйственной деятельности человеческого коллектива, его семейных и бытовых особенностей и преданий, система, органически вырастающая из корневой основы народной жизни, которая не просто прослеживается в продолжительный исторический период, но и дает ясные примеры реализации духовных, нравственных установок и идеалов, находящих свое высшее воплощение в религиозной системе этноса.
Именно в традиции обнаруживается константа поведенческих мотиваций этноса во всех сферах его жизнедеятельности. Именно в традиционной системе ценностей скрыты ключи к пониманию кодов и символов традиционной культуры народа.
Традиция имеет прямое отношение к познавательной способности индивидуума. Всякое истинное знание структурно по природе. Любой акт познания будет таковым, только если он методологически структурирован. Традиция есть система целостная и структурированная. Познание в рамках традиции, непосредственное познание самой традиции с необходимостью должны исходить из этого постулата. Акт познания должен иметь целостный характер, так как нечто целостное может сообщаться без ущерба только целостному. Однако отвлеченной структурированности недостаточно для познания в рамках традиции, где фундаментальные знания вообще непередаваемы вербально, но требуют определенного мистического опыта познающего, определенной интуитивной подготовленности и одаренности.
В рамках традиции чистый рассудок без сил души не дает и не может дать целостного интегрального знания. Но это вовсе не значит, что постижение традиции должно вовсе обходиться без рассудочных схем и позитивного опытного познания, которые есть важные и неустранимые звенья всей системы традиции.
Звенья традиции скреплены таким образом, что устранение одного звена ведет к ломке всей цепочки взаимных связей и сопряженных смыслов. Все компоненты традиции неотделимы друг от друга. Незнание традиции в целом, пренебрежение ее частями, ведет к отходу от нее, что влечет за собой разрыв связи с национальной культурой и утрату понимания ее смысловых символов и ключей.
Функция хранителя определенной традиции есть дополнительная и необходимая дефиниция исторического этноса.
Духовная составляющая этноса есть его становой хребет, который не поддается дефиниции в терминах позитивистской науки, но это вовсе не означает, что реальность его весьма условна. Эта реальность дана нам в ощущении, в сверхрациональном познавательном акте.
Чтобы быть, например, русским человеком, в истинном смысле этнической принадлежности, а не только в смысле культурного и социально-политического позиционирования себя в гражданском обществе, то недостаточно родится от русских родителей и говорить на русском языке. Стать русским, как, впрочем, и человеком любой другой национальности – значит не просто изучать духовное и культурное наследие своего народа, но важнее всего для индивидуума научиться жить в духовной и культурно-исторической традиции своего народа, освоить и усвоить национальный духовный акт. А это, в свою очередь, означает возможность читать и понимать ее священные символы, данные прикровенно, открывающиеся духовному взору через приобщение к священным основам нашей этнической истории, культуры и государственности.
Русскому народу очень близка и понятна мистика земли, мистика истории. Мистическая связь с землей, мистическое восстановление связи с духом предков, витающих в борах и рощах на полях над озерной гладью, мистическая связь с Родиной, одухотворенная чувством прекрасного, восстанавливается через любовь к родной истории, природе, земле и ее памятникам.
Но любовь эта не есть праздное любопытство к интересным или живописным местам родной земли, к голым фактам канвы исторических событий. Любовь, которая восстанавливает прерванную нить мистической связи поколений, есть любовь священного характера, а потому она не есть плод исключительно человеческого произволения.
Государства, как и великие культуры, идут к закату и гибнут, когда заканчивается духовная инспирация, религиозно осознанная идея их бытия, угасает в народе религиозно осознанная избранность себя как носителя духовной миссии, вера в свое духовное призвание и избранничество. Религия, как система верований, имеет своим основанием не только священное знание, основанное на Писании и Предании, но и опирается на глубинные духовные пласты традиции этноса, находящие свое оформление в исконной вере.
История народов – политическая, культурная, духовная – все есть продукт народной веры. Последняя, влияя на характер, и сама преобразовывается под влиянием народного характера. Именно характер народа, его вера – вот составляющие его исторической судьбы. Вера – вот тот ключ, который открывает истинные врата познания и приобщения к мистической связи поколений, к истоку вневременной традиции. Характер, народа, тысячелетие воспитываемый в определенной религиозной системе, в своей основе неизменим, и именно по этой причине история народа обладает закономерной преемственностью даже тогда, когда сам народ, потеряв веру и связь с традицией, перестает осознавать закономерности своих исторических побед или, что бывает гораздо чаще, своих исторических поражений и падений. Обретя эту священную связь, человек обретает не только утраченное понимание священных первооснов своей жизни, но и способность по-настоящему любить то, что окружало его предков, что окружает нас самих в этом мире.
Обращаясь к сокровенным, глубинным аспектам русской традиции, нас будет интересовать в первую очередь именно аспект веры как формообразующей субстанции для этноса и его культуры. А в рамках культуры самое пристальное внимание наше будет уделено архитектуре и ее национальным особенностям, что далеко не случайно.
«Россия, – справедливо заявляет выдающийся исследователь русского искусства Игорь Грабарь в своей «Истории русского искусства», – по преимуществу страна зодчих. Чутье пропорции, понимание силуэта, декоративный инстинкт, изобразительность форм наводят на мысль о совершенно исключительной одаренности русского народа».
Даниил Андреев в «Розе Мира» дает позитивно ясное и одновременно глубоко одухотворенное видение роли архитектуры в истории Руси, в истории ее исторического паломничества от крещенских вод Днепра до града Небесного: «…В то время, как национальная духовная интуиция во многих других метакультурах выражала свое знание о бытии … преимущественно на языке легенд, Россия начинает выражать духовное знание о своем небесном первообразе и двойнике – России Небесной – на языке другого искусства: зодчества. С XI до XVIII века все очаги русской духовной и особенно религиозной жизни с поражающей нас последовательностью стремятся к развитию, совершенствованию и повторению одного и того же образа. Это архитектурный ансамбль, осью которого является белый кристалл – белый собор с золотыми куполами и столпообразной колокольней, вокруг него сонм часовенок и малых церквей, часто многоцветных, но почти всегда златоглавых; далее – палаты, службы и жилые хоромы и, наконец, кольцо могучих защитных стен с башнями. У их подножия – излучина реки.
Этот мотив возникает над Днепром в начале XI столетия, сейчас же повторяется над Волховом, а затем варианты его начинают множиться: во Пскове, Смоленске, Владимире, Переславле, Чернигове, Ростове, Коломне, Нижнем Новгороде, Устюге, в Троице-Сергиеве, в больших и малых городах и совсем без городов, во множестве монастырей и кремлей; в следующие эпохи он достигнет своего апофеоза в Кремле Московском.
Над этим стоит задуматься. Вряд ли увенчалась бы успехом попытка исчерпывающе объяснить это явление одними соображениями военно-политическими, техническими, даже общекультурными. Другие страны, расположенные в сходных географических условиях, в эпоху тех же феодальных отношений и, если можно так выразиться, в схожих религиозных климатах, создали, однако, совсем другие художественно-мистические символы, другие эстетические образцы и, в частности, архитектурные каноны. Архитектурный ансамбль вообще далеко не везде перерос в первенствующий символ, в синтетическое отражение трансмифа, в каменное подобие «Града взыскуемого». В такой символ он перерос в Египте и Вавилоне, в Индии и некоторых странах буддизма, в Афинах, но этого не случилось ни в Иране, ни в Японии, ни в североиндейской культуре, и даже о таковом значении средневековых аббатств можно говорить только с натяжкой. Очевидно, мы имеем здесь дело с фактом иррациональным, может быть с духовным вкусом сверхнарода. Корни же духовного вкуса уходят в неисследимые его глубины, к закономерностям, связующим сверхнарод с надстоящей над ним второй реальностью».
Нет ничего более удивительного, чем этот факт. Народ, строивший государство в суровом климате, на земле лишенной больших и доступных залежей каменного строительного материала, в условиях катастрофических перепадов температуры, что наиболее разрушительно именно для каменных построек, народ, который на протяжении всей своей истории испытывал нехватку рабочих рук для ведения хозяйства и обеспечения себя жизненно необходимыми продуктами, этот народ создал не только самое огромное, по размерам, государство человеческой истории, но и свою самобытную каменную архитектуру, гораздо раньше многих европейских наций, живших в более благоприятных географических условиях. Если же говорить о традициях деревянной архитектуры, то тут Русь достигла абсолютных вершин, которые с ней не может разделить ни один народ в мире.
Архитектура, и, особенно, сакральная архитектура, представляет собой в совершенно определенном смысле икону в камне и дереве. В архитектурной форме культовых памятников, в особенностях градостроительных принципов, да и в гражданской архитектуре, этнос в овеществленных, окаменевших формах запечатлевает свой неповторимый духовный облик.
В архитектуре же заключена и особая цифровая система пропорциональных закономерностей, которые являют собой определенную математическую модель, используемую при описании сакрального пространства и мироздания в целом. Известные с глубокой древности нумерологические знания о числовом выражении определенных пропорциональных закономерностях мироустройства в христианской традиции были воцерковлены, будучи очищенными от пантеистического балласта в горниле Священного Предания.
Формы архитектуры, ее пропорциональные закономерности, в силу вышеуказанных причин, сопряженные с духовным складом народа, с его верой и культурой, уходящей корнями в священные глубины традиции, имеют освященные этой же самой традицией незыблемые канонические закономерности своего выражения. При этом мы не должны понимать под каноном только или преимущественно некий юридическо-нормативный акт, обязательный к исполнению. Канон есть мера некой формы, началом своим имеющая священный прототип или первообраз. Соблюдение священной меры дает ощущение не только внешней красивости, но и позволяет через зрительное восприятие пропорциональных закономерностей постичь нечто, что не всегда доступно прямой рассудочности, но что от этого не становится менее реальным. Без этой священной меры само понятие прекрасного будет неотделимо от пошлой экстравагантности.