Дракула - Брэм Стокер 7 стр.


Неожиданный низкий и протяжный вой собаки где-то далеко в долине заставил меня вздрогнуть. Казалось, сквозь уши звук проникал в мое тело; ему вторила лунная пыль, начавшая принимать какие-то смутные формы и очертания. Инстинктивно я заставлял себя немедленно проснуться, но этому противилась душа, а чувства молили ответить на темный зов. Я был словно под гипнозом! Быстрей и быстрей искрился водоворот; лучи, пройдя через меня, преломлялись в этом бурном потоке и исчезали во мгле. Пыль прибывала с каждой секундой, и вскоре в ней начали проступать расплывчатые образы. Я вздрогнул, совершенно проснулся и сбросил с себя паутину сна. Закричав, я бросился прочь от страшного места. Образы, явившиеся мне в ночи, постепенно и неуклонно материализовывались из лунного света, принимая формы трех подруг из моего прошлого кошмара. Закрывшись в своей комнате, я почувствовал относительную безопасность: сюда не проникали колдовские лучи, а на столе ярко горела лампа.

Прошла пара часов, прежде чем я услышал какую-то возню в комнате графа: это было похоже на сдавленный крик; затем установилась тишина, глубокая, ужасная, пробиравшая до костей. Сердце прыгало где-то в горле. Я подошел к двери, но в который раз вынужден был смириться с ролью пленника – ее удерживал засов, с которым я ничего не мог сделать. Оставалось лишь сесть и разрыдаться.

Сидя, я услышал шум во дворе – безумный крик женщины. Я бросился к окну и уставился в черноту. Внизу действительно стояла растрепанная крестьянка, отчаянно прижимавшая руки к сердцу. Словно после долгого бега, она обессиленно прислонилась к каменным воротам. Увидев в окне мое лицо, она злобно завопила: «Чудовище, отдай мне мое дитя!» Она рухнула на колени, протянула ко мне руки и зарыдала, разрывая мне сердце. Несчастная рвала на себе волосы, била кулаками в грудь, отдаваясь полностью буре жестоких чувств. Наконец женщина упала, и хотя я не видел ее больше, до меня все еще долетали стуки ее ладоней о тяжелую неприступную дверь.

Где-то высоко над моей головой раздался голос графа, в котором явственно звучал металл. Крик его разнесся далеко в ночи, и ему вторили сотни волчьих глоток. Несколько минут спустя эти исчадия ада, словно вырвавшись на свободу, появились внизу во дворе.

Мать уже не кричала, и только животные яростно и коротко взвизгнули. Вскоре они уже спешили обратно, облизывая окровавленные пасти. В сердце моем не было жалости к женщине, поскольку я знал, что случилось с ее ребенком, и понимал, что смерть – лучший для нее выход.

Что мне делать? Что я могу сделать? Как бежать мне от ночи, колдовства и страха?


25 июня, утром. – Лишь только тот, кто страдал и терзался ночью, может понять, сколь дорог глазу и сердцу утренний свет. Как только солнце поднялось достаточно высоко, чтобы лучи его упали на ворота против моего окна, я почувствовал себя так, словно увидел не солнечного зайчика, а райскую голубку, посланную мне в утешение. Все страхи упали с меня, подобно истлевшему рубищу. Необходимо что-нибудь предпринять, покуда день дает мне силы и храбрость. Вчера вечером было отправлено мое фиктивное письмо, первое из тех трех роковых, что должны стереть всякий след моего существования.

Надо подумать. Действовать! Ночами я слеп и напуган, пребываю в опасности или кошмарах. Я ни разу еще не видел графа днем. Неужели он спит, когда все добрые люди просыпаются? Вот бы попасть в его комнату! Но это невозможно – его дверь всегда заперта.

И все же есть один способ туда проникнуть, если набраться смелости. Ведь где прошел один, там пройдет караван. Я лично видел, как Дракула выползает из окна. Почему бы и мне не попробовать так же? Шансы мои невелики, но велико мое желание. Я все же рискну. В худшем случае меня ждет смерть. Кто его знает, что ждет меня после смерти. Да поможет мне Бог! Прощай, Мина, прощай, мой нежный и преданный друг, прощай и весь мир!


Этим же днем, позже. – Я сделал то, что хотел, и с Божьей помощью целым и невредимым вернулся в свою комнату. Надо изложить все до мельчайших подробностей и по порядку. Покуда решимость меня переполняла, я быстро вышел к южному окну и ступил на узкий бордюр, опоясывающий все здание. Каменная кладка оказалась грубой, а дожди местами вымыли весь раствор. Я снял ботинки и двинулся вперед. Однажды я опустил глаза вниз, чтобы убедиться, что, увидев внезапно пропасть под ногами, не свалюсь замертво от страха. Однако впоследствии я решил больше не экспериментировать. Расстояние до окна графа было мне хорошо известно, вероятность туда пробраться, хоть и небольшая, все же существовала. Мне не было холодно – сказывалось мое возбуждение, и время пролетело для меня в мгновение ока. И вот я уже стою на подоконнике, пробуя поддеть неподдающуюся раму. Страх переполнял меня, когда я просунул ноги в окно. Поискав взглядом графа, я к радости и удивлению обнаружил, что комната его пуста. Покои были скудно обставлены странного вида мебелью, которой, похоже, никогда не пользовались. По стилю она напоминала ту, что я видел в южном крыле. Ее так же покрывал толстый слой пыли. Ключ не торчал в замке, его нигде не было видно. Зато в одном из углов я обнаружил целую кучу золотых монет – итальянских, британских, австрийских, венгерских, греческих и турецких; сокровища покрывала все та же вездесущая пыль. Насколько я успел заметить, деньгам было никак не меньше трех веков. Поверх них валялись цепочки и прочие украшения, старые и успевшие потерять свой прежний блеск.

В углу комнаты виднелась массивная дверь. Я попробовал ее открыть, так как поиски ключа ни к чему не привели и требовалось дальнейшее изучение этого логова, ведь иначе риск мой оказался бы тщетным. Дверь была открыта. За ней шел темный коридор, выводивший на идущую вниз узкую винтовую лестницу. Приходилось подолгу всматриваться, прежде чем сделать следующий шаг, поскольку ступени более чем скудно освещались лучами, проникавшими в узкие бойницы. В конце лестницы открывался сумрачный переход, или скорее туннель, стены которого пропахли тяжелым зловонием; так пахнет старая земля, которую вдруг перекопали. По мере моего продвижения запах усиливался, становясь почти осязаемым. Наконец я толкнул тяжелую приоткрытую дверь и оказался в старой, полуразрушенной часовне, которую, несомненно, использовали в качестве склепа. Крыша наверху прохудилась, где-то под самым потолком виднелись ступени на стену. Земляной пол совершенно очевидно недавно перелопатили, заполнив почвой те огромные ящики, что привезли сюда словаки. Поблизости никого не было, не нашел я и другого выхода. На всякий случай я внимательно осмотрел каждый дюйм земли. Я заглядывал даже в глубокие щели, хотя сердце мое и трепетало при этом от страха. В два особенно глубоких пролома я даже спустился, но не увидел там ничего, кроме остатков старых гробов и комьев пыли. Но в третьем меня поджидало открытие.

Здесь, в одном из пятидесяти ящиков, на свежевыкопанной земле лежал сам граф! Он либо крепко спал, либо был мертв, точнее определить я затруднялся: широко раскрытые глаза казались каменными, но при этом мертвая пелена их не обволакивала, а через бледную кожу щек сквозил едва уловимый румянец; губы его оставались по-прежнему алыми. Я не заметил ни движения, ни дыхания, ни пульса. Склонившись, я искал хоть каких-нибудь признаков жизни – все тщетно. Он не мог лежать здесь долго, ведь запах могилы улетучился бы за несколько часов. Рядом с ящиком валялась крышка с проделанными в ней то здесь, то там отверстиями. Меня осенило, что ключи могут находиться при нем, но когда я начал поиски, то наткнулся на его мертвый взгляд, в котором таилась такая ненависть (хоть он и не мог меня видеть), что я поспешил подальше от этого гиблого места. Я покинул комнату графа все через то же окно. Вернувшись к себе в покои, я, тяжело дыша, упал на кровать и постарался собраться с мыслями…


29 июня. – Сегодня отправлено последнее мое письмо. Граф приложил все усилия к тому, чтобы все выглядело максимально достоверно: он, как и раньше, покинул свой замок, карабкаясь по стене, словно нетопырь, в моих одеждах. Когда он спускался, я горько жалел о том, что нет у меня ни ружья, ни какого другого оружия, чтобы пристрелить эту гадину. Но я боюсь, что никакое оружие на земле не в силах ему навредить. Поджидать его возвращения я опасался, памятуя о недавней встрече с кошмарными сестрами. Засев в библиотеке, я читал, покуда не заснул.

Меня разбудил граф, который настолько мрачно, насколько мог, окинул меня взглядом и сообщил:

– Завтра, любезный друг, мы с вами расстанемся. Вы вернетесь в свою прекрасную Англию, а я – к своей работе, из-за которой, быть может, мы с вами больше никогда не увидимся. Ваше письмо домой уже в пути. Завтра меня не будет, но я все подготовлю для вашего отъезда. Поутру вернутся цыгане – нынче у них какие-то свои дела – и словаки. Как только они уедут обратно, вам подадут карету, которая доставит вас на Боргский тракт, где вы встретите дилижанс из Буковины в Бистрицу. А мне останется лишь надеяться, что когда-нибудь вы вновь приедете погостить в старый замок Дракулы.

Я позволил себе усомниться в искренности его слов; искренность вообще никак не вяжется с таким чудовищем, как этот старик. Пришлось задать ему вопрос напрямик:

– Почему бы мне не поехать сегодня?

– Потому что, дорогой сэр, мой кучер получил задание и отбыл.

– Но я с удовольствием прогулялся бы пешком. Мне хочется уехать как можно скорее.

Он так хитро и многозначительно улыбнулся, что за его словами совершенно очевидно скрывалась какая-то подлость:

– А ваши вещи?

– Это меня абсолютно не волнует. Я могу послать за ними в любое время.

Граф поднялся и удивительно любезно и правдоподобно произнес:

– У вас, англичан, есть пословица, которая мне очень дорога. Она повторяет девиз, по которому живем мы, бояры: «Привечай входящего, торопи уходящего». Ну что ж, мой милый юноша, вы не пробудете здесь и часа против вашей воли, хотя меня и огорчил ваш внезапный порыв уехать. Пойдемте со мной!

С мрачным видом, держа в руках лампу, он провел меня вниз по ступеням и через холл. Неожиданно он остановился.

– Послушайте!

Где-то совсем рядом раздался вой множества волков. Создавалось впечатление, будто звук этот возник по мановению его руки, точно огромный оркестр начал играть по взмаху дирижерской палочки. Помедлив пару секунд, он нахмурился и подошел к двери, отодвинул массивные засовы, снял цепь и навалился на нее всем телом. С изумлением я увидел, что дверь не была заперта на ключ.

Как только она поддалась и начала отворяться, вой заметно усилился и стал более злобным; в появившемся зазоре показались красные пасти, хищные зубы и огромные лапы. Я понимал, что в этот момент с графом не совладать. Дверь открывалась все шире, и теперь лишь тело старика защищало меня от безжалостных зверей. Неожиданно я подумал, что именно такая судьба мне и уготована: меня отдадут на растерзание волкам по моему собственному наущению. Такая дьявольская низость казалась очень в духе Дракулы, поэтому в последний момент я закричал:

– Закройте дверь; я остаюсь до утра!

Я закрыл лицо руками, чтобы спрятать набежавшие слезы горького отчаяния. Одним движением мощной руки граф захлопнул дверь, а звон задвигаемых засовов разнесся по всему холлу.

Молча мы вернулись в библиотеку, а минуту-другую спустя я ушел к себе в спальню. Последнее, что я видел, был граф, посылающий мне вслед воздушный поцелуй; при этом глаза его горели красным огнем победителя, а улыбке мог бы позавидовать в аду сам Иуда.

Я собрался было лечь, когда услышал под своей дверью шепот. Потихоньку подкравшись, я прислушался. Если слух меня не подвел, то я точно различил голос графа:

– Назад, назад, по местам! Ваше время еще не пришло. Подождите. Терпение. Завтра ночью, завтра ночью он ваш!

Вслед за этими словами раздался мелодичный смех. Ярость охватила меня, я резко открыл дверь и на пороге застал трех знакомых женщин, вожделенно облизывающих губы. Увидев меня, они дружно расхохотались и бросились прочь.

Я вернулся к себе и упал на колени. Ужели конец мой так близок? Завтра! Завтра! Господи, благослови нас, грешных!


30 июня, утром. – Возможно, это последние слова, которые я доверяю своему дневнику. Я проспал до рассвета, а проснувшись, первым делом принялся за молитву; если смерть близка, я должен себя подготовить.

Наконец я почувствовал, как что-то изменилось в самом воздухе – утро пришло. Раздался долгожданный крик петуха, и я всем телом ощутил безопасность. С легким сердцем я вышел из комнаты и побежал в холл. Зная, что ворота не заперты, я рвался навстречу свободе. Дрожащими от нетерпения руками я снял цепи и отодвинул засовы.

Дверь даже не дрогнула. Отчаяние овладело мною. Я толкал и наваливался, я колотил по доскам, но все, чего я добился, было слабое сотрясение этого бастиона. Очевидно, когда я ушел, Дракула ее запер.

Теперь меня охватило безумное желание любою ценой достать ключи, я был готов снова и снова карабкаться по стене в комнату графа. Он мог убить меня, но сейчас смерть казалась наименьшим из зол. Не теряя ни минуты, я кинулся в восточное крыло и, как и прежде, начал спускаться в хозяйские покои. Комната его вновь оказалась пуста, как я того и ожидал. В углу громоздилась куча золота, но ключа нигде не было. Через боковую дверь я рванул вниз по винтовой лестнице, пролетел темный туннель и ворвался в старую часовню. Сегодня я точно знал, где найти монстра.

Огромный ящик стоял на своем прежнем месте, рядом со стеной, но теперь его накрывала крышка. Гвозди не были заколочены, но их уже вставили в отверстия, так что теперь оставалось лишь ударить по ним молотком. Вознамерившись обыскать тело ради ключа, я поднял крышку и стащил ее ближе к стене. И в тот же самый момент я увидел такое, отчего в ужасе затрепетала каждая моя клеточка. Внутри лежал граф, таинственным образом наполовину помолодевший: его седые волосы и усы стали теперь темно-серыми, щеки округлились, а кожа приобрела вполне здоровый цвет; губы казались краснее обычного из-за сгустков еще свежей крови на них; следы ее шли от уголков рта, стекая вниз по подбородку к шее. Даже глаза сейчас горели молодым огнем, несмотря на тяжелые мешки и опухшие веки. Теперь я не мог отделаться от впечатления, что все это ужасное создание попросту доверху наполнено кровью. Он очень напоминал отвратительную пиявку, отвалившуюся от жертвы в пресыщении. Дрожь пробирала меня, когда я склонился и дотронулся до его тела, весь организм противился такому контакту с чудовищем, но делать было нечего – либо пан, либо пропал. А если я себя не пересилю, нынешней ночью жуткая троица устроит настоящий банкет из моего собственного тела. Я ощупал всего графа, но ключа нигде не было. Взглянув ему в лицо, я заметил ехидную улыбку, чуть было не лишившую меня разума. И эту нежить я помогал переправить в Лондон, где, возможно, отныне и навеки в многомиллионной толпе он станет тешить свою жажду крови, создавая все новых и новых полудьяволов на страх беззащитному человечеству. От этой мысли я сходил с ума. Я страстно желал избавить мир от этого монстра; у меня не было оружия, но в углу валялась лопата, которой рабочие наполняли ящики. Схватив черенок, я замахнулся и резко опустил руку туда, где было его лицо. Но в тот же самый миг голова его повернулась, и на меня уставились глаза, полные ужаса и ярости одновременно. Их взгляд парализовал меня, рука дрогнула, лопата ушла куда-то в сторону, оставив лишь на лбу глубокую царапину, и упала. Наскоро закрыв гроб крышкой, я поспешил спрятать от себя это ужасное существо. Последнее, что я успел заметить, было его обрюзгшее лицо; в уголках окровавленного рта играла ухмылка, а в глазах таилась адская ненависть и злоба.

Назад Дальше