Сергей Георгиевич Кара-Мурза
Русский коммунизм. Теория, практика, задачи
© Кара-Мурза С.Г., 2013
© ООО «Издательство Алгоритм», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Вступление
ХХ век – это несколько исторических периодов в жизни России, периодов критических. Суть каждого из них была в столкновении противоборствующих сил, созревавших в течение двух веков. В разных формах эти силы будут определять нашу судьбу и в ХХI веке. Но весь ХХ век Россия жила в силовом поле большой мировоззренческой конструкции, которую можно назвать русский коммунизм.
Конечно, исходные элементы этой мировоззренческой системы, сложившись в русской культуре, развивались всеми народами России (затем СССР) применительно к их этническим культурам. Так возник советский строй и советский коммунизм. Но мы здесь не будем обсуждать национальные оттенки этого явления и будем называть его именем, указывающим на истоки. Можно назвать его большевизмом, но с натяжкой, так как в большевизме была сильна и «космополитическая» компонента, перешедшая в оппозицию к русскому коммунизму, породив тяжелый конфликт с большими жертвами в 30-е годы.
Русский коммунизм – сплетение очень разных течений, взаимно необходимых, но в какие-то моменты и враждебных друг другу. Советское обществоведение дало нам облегченную модель этого явления, почти пустышку. Главные вещи мы начали изучать и понимать в ходе катастрофы СССР – глядя на те точки, по которым бьют в последние двадцать пять лет.
В самой грубой форме русский коммунизм можно представить как синтез двух больших блоков, которые начали соединяться в ходе революции 1905–1907 гг. и стали единым целым перед Великой Отечественной войной (а если заострять, то после 1938 года). Первый блок – то, что Макс Вебер назвал – вслед за Марксом, но более определенно – «крестьянский общинный коммунизм» (иногда он называл его архаический крестьянский коммунизм[1]). Второй – русская социалистическая мысль, которая к началу ХХ в. взяла как свою идеологию марксизм, но в русском марксизме было скрыто наследие всех русских проектов модернизации, начиная с Ивана IV.
Оба эти блока были частями русской культуры, оба имели сильные религиозные компоненты. Общинный коммунизм питался «народным православием», не вполне согласным с официальной церковью и породившим многие ереси. Он имел идеалом град Китеж (хилиастическую ересь «Царства Божьего на земле»). Социалисты в России исповедовали идущий от Просвещения идеал прогресса и гуманизм, доходящий до человекобожия. Революция 1905 года – дело общинного коммунизма, почти без влияния блока социалистов. Зеркало ее – Лев Толстой, выразитель крестьянского мироощущения. После той революции произошел уже необратимый раскол у марксистов (социал-демократов), и их «более русская» часть пошла на смычку с общинным коммунизмом. Отсюда и выросла концепция «союза рабочего класса и крестьянства», ересь для марксизма. Возник большевизм, первый эшелон русского коммунизма.
Соединение в русском коммунизме двух блоков, двух мировоззренческих матриц, было в российском обществе уникальным. Ни один другой большой проект такой структуры не имел – ни народники (и их наследники эсеры), ни либералы-кадеты, ни марксисты-меньшевики, ни консерваторы-модернисты (Столыпин), ни консерваторы-реакционеры (черносотенцы), ни анархисты (Махно). В то же время, большевизм многое взял у всех этих движений, так что после Гражданской войны видные кадры из всех них включились в советское строительство.
С самого начала надо подчеркнуть, что все мы в постсоветских республиках – наследники русского коммунизма, даже те, кто от него отшатнулся или старается уничтожить его наследие. Никакая партия или группа не имеет монополии на его явное и тайное знание. К несчастью, антисоветизм и антикоммунизм отвращают от него. Не следует идти у них на поводу – отворачиваться от этого знания глупо.
Цель этой книги – разобраться, хоть в первом приближении, какие главные задачи, важные для судьбы России, смог решить русский коммунизм, а какие по разным причинам не решил, почему и потерпел поражение в конце ХХ века.
Зачем нужны эти раскопки? Ведь русский коммунизм, особенно на том его этапе, который называют большевизмом, – уже предмет истории. Можно ли в нынешнем обществе использовать опыт большевиков и те социальные формы, которые они создавали дла решения актуальных в те годы проблем? Я вижу это дело так.
Большевизм сформировался и стал организующей силой в общественном процессе в момент разрыва непрерывности в развитии цивилизации Нового времени, в ходе глобального конфликта традиционных обществ с модерном метрополии мировой капиталистической системы. Этот модерн наступал на все незападные общества и культуры уже в форме империализма и в ходе этого столкновения сорвался в катастрофу самих оснований своей цивилизации – в формах Первой мировой войны, фашизма и Второй мировой войны. Большевизм, зарождавшийся как будто как проект освобождения эксплуатируемых и угнетенных масс России, сразу оказался втянут в эту глобальную катастрофу. Прежде всего потому, что, как оказалось, социальные противоречия России нельзя было разрешить или смягчить, если не вырваться из исторической ловушки периферийного капитализма, в которую втянул Россию западный капитализм.
Таким образом, реализация проекта русского коммунизма требовала осознания природы той катастрофы, в которую втягивал мир общий кризис капитализма и порожденные капитализмом структуры. Эта катастрофа «не укладывалась» в картину мира, представленную Просвещением и созданными на его основе главными социальными учениями – либерализмом и марксизмом. Они были механистичны, представляли общество как равновесную ньютоновскую машину движения масс с обратимыми стационарными процессами. Начало ХХ века – кризис этой классической механистической картины мира, который сразу выплеснулся в обществоведение. Из всех общественно-политических движений новые познавательные возможности неклассической картины мира для понимания общества освоил именно русский коммунизм.
Этот опыт для нас актуален, ибо современное сознание и познание общества функционируют в рамках тех норм и приемов, которые в России вырабатывали и испытывали большевики (о других модификациях, созданных в иных культурах, мы здесь не говорим). Эти нормы и приемы, продукт синтеза рациональности модерна и неклассических представлений о хаосе, необратимости и нестабильности, еще будут «работать» довольно долго – хотя и в споре и взаимодействии с постмодерном.
В этой книге мы не будем вдаваться в философию познания, а рассмотрим те подходы большевиков к общественным проблемам, которые сильно отличались от подходов их союзников, оппонентов и врагов. Эти отличия во многом и предопределили эффективность решений и действий большевиков – зачастую при большом перевесе сил у их противников. Понять источники этой эффективности сегодня является для российского общества национальной задачей. Наша беда и вина в том, что это знание, которое, казалось, к середине ХХ века уже было укоренено в нашей культуре, не было оформлено и со сменой поколений постепенно иссякло. В результате качество решений на всех уровнях общественного организма снизилось, что в конце концов привело к краху СССР, а затем и глубокому затяжному кризису.
Давайте сегодня трезво оглянемся вокруг: видим ли мы после уничтожения русского коммунизма хотя бы зародыш такого типа мышления, духовного устремления и стиля организации, который смог бы, созревая, выполнить задачи тех же масштабов и сложности, что выполнил советский народ, «ведомый» русским коммунизмом? А ведь такие задачи на нас уже накатывают.
Эта книга – не история русского коммунизма. В ней мы опишем лишь некоторые эпизоды нашей истории ХХ века, в которых отражены принципы выработки решений, которым следовали большевики – в сравнении с методологическими установками их оппонентов.
Разбор провалов и поражений большевиков – особая тема, требующая подробного исторического исследования, ведь часто поражения обусловлены нехваткой ресурсов, в том числе времени. Эту важную тему мы не затрагиваем, над ней надо работать, но некоторые случаи, в которых были допущены принципиальные методологические ошибки, коротко разберем.
Мы не пытаемся и дать социальный и культурный портрет того человеческого типа, который собрался под знамя русского коммунизма. Это – всего несколько поколений, но они сложились в особый культурно-исторический тип, во многом определивший судьбу России и повлиявший на ход событий во всем мире. Создать такой портрет, без патетики и фальши, было бы очень важно для нашего общества. У тех людей нам надо очень многому научиться, иначе мы не переживем тот мрак, который наступает на человечество.
Раздел 1
Возникновение русского коммунизма
Глава 1
Вызревание крестьянского общинного коммунизма
Некоторые историки утверждают, что никакого советского проекта не было, что революция была следствием заговора «закулисы» и ошибкой истории, а советы «работали, как говорится, прямо с колес» – без проекта и без своей философской базы. Это неверно и является следствием преувеличенного значения, которое придается очередной идеологической доктрине, и пренебрежением к знанию неявному и обыденному, не изложенному в трудах авторитетных интеллектуалов на малопонятном языке. Да, советский проект не был предусмотрен Марксом и не описан в трудах солидных философов ХIХ века, но он вызревал очень долго. Просто политики и философы его не сразу заметили.
Откуда взялись декреты советской власти и сама идея национализации земли? Они взялись из тех представлений общинного крестьянства, которые вынашивались в течение примерно 30–40 лет. Уже в «Письмах из деревни» Энгельгардта (80-е годы ХIХ века) видно, как в крестьянской общине вырабатывалось и совершенствовалось представление о благой жизни, а потом (в 1905–1907 гг.) излагалось эпическим стилем в виде наказов и приговоров. Из наказов и брали эти представления эсеры и большевики. Как мог стать Толстой «зеркалом русской революции», если бы крестьянские чаяния не превратились в развитое мировоззрение? Сегодня процесс формирования этого проекта реконструирован достаточно надежно.
Корни революции – в реформе 1861 г., когда крестьяне были освобождены от крепостной зависимости почти без земли. Было утверждено «временнообязанное» состояние – крестьяне были обязаны продолжать барщину или оброк до выкупа земли. Почему-то решили, что это продлится 9 лет, а за это время крестьяне накопят денег на выкуп. Денег крестьяне накопить не могли, и пришлось издать закон об обязательном выкупе. Точнее, государство заплатило помещикам плату за землю, переходящую к крестьянам, – и обязало крестьян вносить в подконтрольные правительству банки выкупные платежи. Фактически крестьяне оказались вынуждены платить государству высокую арендную плату за землю. Какого же размера были эта платежи и подати?
Как ни странно, мало кто из нас знакомился с исключительно важным историческим документом пореформенной России – «Трудами податной комиссии». Но подробные выписки из нее сделал К. Маркс в своей работе «Заметки о реформе 1861 г.» [1]. Оттуда и возьмем некоторые данные.
Бывшие государственные крестьяне вносили налоги и подати в размере 92,75 % своего чистого дохода от хозяйствования на земле, так что в их распоряжении оставалось 7,25 % дохода. Например, в Новгородской губернии платежи по отношению к доходу с десятины составляли для бывших государственных крестьян ровно 100 %.
Бывшие помещичьи крестьяне платили из своего дохода с сельского хозяйства в среднем 198,25 % (в Новгородской губернии 180 %). Таким образом, они отдавали правительству не только весь свой доход с земли, но почти столько же из заработков за другие работы. При малых наделах крестьяне, выкупившие свои наделы, платили 275 % дохода, полученного с земли!
Выкупные платежи крестьян за свою же общинную землю были тяжелейшей нагрузкой. В 1902 г. они составили 90 млн. рублей – более трети тех денег, что крестьянство получало от экспорта хлеба. Освобождение от выкупных платежей – одно из главных завоеваний крестьянства в революции 1905–1907 гг. Уже в 1906 г. выкупные платежи снизили до 35 млн., а в 1907 г. – до 0,5 млн. рублей. Фактически они были отменены. Но и остальные налоги и подати были очень велики. Эта тема поднимается в очень большой части петиций и наказов крестьян.
Россия в конце XIX и начале ХХ века была страной периферийного капитализма. А внутри нее крестьянство было как бы «внутренней колонией» – периферийной сферой собственных капиталистических укладов. Его необходимо было удержать в натуральном хозяйстве, чтобы оно, «самообеспечиваясь» при очень низком уровне потребления, добывало зерно и деньги, на которые можно было бы финансировать, например, строительство необходимых для капитализма железных дорог. Крестьяне были для капитализма той «природой», силы которой ничего не стоят для капиталиста.
Составление петиций, наказов и приговоров стало в 1905–1907 гг. особой формой политической борьбы крестьянства. Поскольку установки крестьянского общинного коммунизма были выражены в совокупности этих наказов и приговоров и на них же во многом основывалась доктрина и эсеров, и большевиков в русской революции, надо коротко сказать об этом явлении.
Известно, что в российских законах отсутствовало петиционное право – подача всяческих прошений и проектов «об общей пользе» была запрещена. Особенно этот запрет был оговорен при учреждении Государственной думы. В параграфе 61 положения о Госдуме было сказано: «В Государственную думу воспрещается являться депутациям, а также представлять словесные и письменные заявления и просьбы» [2, т. 1, c. 36].
Таким образом, составляя наказы и приговоры, крестьяне прекрасно понимали, что коллективно совершают противоправные действия, и эти действия были уже активной формой борьбы. Размах ее был велик. В I Государственную думу поступило свыше 4000 пакетов и телеграмм. Только в Трудовую группу депутатов Госдумы было подано более 400 приговоров и наказов из 50 губерний с общим числом подписей крестьян-домохозяев 44 826. В Российском государственном историческом архиве в делах Совета Министров и I Государственной думы хранится свыше 1 тыс. коллективных заявлений сельских и волостных сходов.
Поскольку наказ или приговор должны были подписывать все участники сельского схода, и это считалось уголовным преступлением, не могло быть и речи о том, чтобы отнестись к составлению текста легковесно, тем более допустить, чтобы в него внесли свои требования и формулировки какие-то посторонние люди. Известен, например, такой случай. Крестьяне двух деревень Клинского уезда составили на сходе приговор и отдали поправить его врачу местной фабрики. Но, боясь, что он, как человек «рабочей партии», может приписать что-то лишнее, дали после него проверить текст попу-черносотенцу. Затем снова попросили врача посмотреть, «не наплел ли он чего-либо» [2, т. 1, с. 96].