Противостояние - Вардунас Игорь Владимирович 3 стр.


– Именно так, – сощурил глаза архиепископ. Теперь перед Карлом сидел хитрый, как лис, и дальновидный, словно орел, прелат. – Прислан он к нам неспроста. Епископы, а стало быть и священники в Германских княжествах назначаются светскими владетелями с одобрения архиепископов. Поэтому папа спит и видит, как бы обвинить тут нас в ереси, дабы заставить Кельн, Аахен, Майнц и прочие города благословенной Германии целовать его туфлю. Но, к счастью, я смог окружить пришлых инквизиторов столь плотной «заботой» (при слове «забота» у архиепископа хищно сверкнули зубы), что они не то что завалящего еретика – обычного прелюбодея за два месяца в городе не нашли. И все бы хорошо. Вот только мои люди перехватили и сумели расшифровать одно письмецо, отправленное кардиналу из Рима. В нем Иннокентий дает Ришару Годэ новое задание. Он должен прибыть в деревеньку на границе Прованса и Лангедока, где, по слухам, еретик на альбигойце сидит и катаром погоняет, и устроить там большой показательный суд, чтобы оскоромиться кровушкой еретиков и отправить их на костер…

– Но это же где-то далеко на границе, – набравшись смелости, вставил свои полмарки Карл. – Прованс – земля Священной Римской империи, но Лангедок – это часть Тулузы, чей граф является вассалом французского короля. Какое нам здесь, в Германии, дело до того, что люди папы сожгут несколько тамошних еретиков?

– Самое прямое! – жестко ответил Зигфрид. – Мои осведомители докладывают, что папа смог заручиться в этом деле поддержкой французского короля. Граф Раймунд Тулузский слишком богат и слишком независим, чтобы Филипп-Август мог терпеть такого вассала. После того как Годэ зажжет первые костры, в Лангедок ринутся сотни доминиканцев, выискивая ересь в каждой навозной яме. Папа объявит крестовый поход, а французский король «не будет возражать», если его подданные добровольно возьмут крест и отправятся верхом, с обнаженными клинками, огнем и мечом искоренять ересь. А если папа сделает Лангедокские епархии своей церковной провинцией, а Филипп-Август расчленит Тулузское графство и превратит его в личный королевский домен, то оба они, и Святой престол, и французская корона, усилятся настолько, что попытаются отобрать у Империи пограничные земли, Лотарингию, Бургундию и Прованс. Поэтому мы любой ценой должны не допустить расправы над этими несчастными поселянами.

– Но поможет ли это? – осторожно спросил Карл. – Ведь если кардинал Годэ потерпит неудачу, то через год-другой придут новые инквизиторы, и рано или поздно папа добьется своей цели.

– В том то и дело, что рано или поздно, племянник. Император Фридрих Гогенштауфен только в этом году достиг совершеннолетия и начал править самостоятельно. Сейчас он наводит порядок у себя на родине, на Сицилии, и уже через несколько лет сможет прибыть в Германию. Объединенным силам империи, раскинувшейся от Северного моря до берегов Африки, будут не страшны притязания французского короля. Потому, – заключил архиепископ, – именно тебе, Карл, предстоит отправиться в Лангедок вместе с кардиналом и его прихвостнями и сделать все, чтобы его судилище закончилось крахом…

– Н-но к-как ж-же я смогу присоединиться к ик… инквизиторам? – ошарашенный Карл от неожиданности начал заикаться.

– Об этом не беспокойся. Я уже давно оговорил с папой то, что по землям Империи вместе с Годэ будет ездить уполномоченный мной священник. Деревушка, о которой идет речь, спорное владение между Арльской коммуной и сеньорой Монтелье, так что ты вполне можешь там быть, как на земле, принадлежащей Провансу. А наградой за хорошо выполненное дело станет для тебя пост каноника Майнцского кафедрального собора…

– Каноника? – от такого предложения Карл мигом перестал заикаться. Еще бы! Ведь самое большее, на что он рассчитывал в ближайшие годы, – пост секретаря при дядиной канцелярии. Каноники кафедрального собора Майнцского архиепископства, фактически церковные министры, были самыми богатыми и влиятельными людьми в стране после герцогов и курфюрстов. – Да я, дядя Зигфрид, буду землю зубами грызть и перетоплю этих доминиканцев как крыс! В выгребных ямах!

– Воевать с кардиналом и монахами, которых, кстати, охраняют лучшие воины, каких можно нанять за деньги, тебе, племянничек, не потребуется, – усмехнулся архиепископ. – Вслед за вашей делегацией отправится двадцать рыцарей из моей личной гвардии под началом капитана Дитриха. Этот воин по моему приказу не то что какому-то кардиналу, самому папе кишки выпустит, рукой не дрогнув, а на следующий день пойдет в ближайшую церковь, покается и получит полное отпущение. Впрочем, вот и он.

Карл обернулся к лестнице, по которой поднимался рыцарь. Отсутствующий шлем давал прекрасную возможность рассмотреть сплющенный нос, ниспадающие на узкий лоб русые волосы. Немного косолапя, рыцарь подошел к архиепископу, коротко кивнул.

– Знакомьтесь, господа! – махнул ладонью фон Алленштайн. – Мой племянник Карл. Капитан Дитрих!

Рыцарь снова наклонил голову:

– Будем знакомы, святой отец!

Карл кивнул в ответ:

– Будем, капитан. Я искренне рад нашему знакомству.

– Ну вот, – подвел итог разговору архиепископ. – Если вам обоим все ясно, то ты, Карл, завтра утром отправляйся в монастырь к доминиканцам представляться кардиналу, он там живет. А ты, Дитрих, готовь людей и отправляйся в сторону Фожерена…

– Вы сказали Ф-фожерен, ваше в-высокопреосвященство? – переспросил Карл, к которому при упоминании этого названия мигом возвратилось заикание. – Но не далее к-как сегодня один мой прихожанин сделал донос на соседа, который как раз родом из этого Фожерена, и обвинил его в колдовстве…

Выражение лица у вскочившего с места Зигфрида начало меняться столь быстро, что ошарашенный Карл так и не смог до конца понять, кто сейчас перед ним – рыцарь, политик или прелат. Справившись с гневом, фон Алленштайн заревел так, что, казалось, еще немного, и обрушится старый донжон:

– Так какого дьявола ты молчал все время, Карл, душу твою в адский огонь!!! Теперь кардинал у нас в кармане! Дитрих, бери людей и немедленно отправляйтесь за этим, язви его, колдуном. Привезете его сюда, мы назначим собственных судей, отправим их в Фожерен и тем самым опередим инквизиторов… Ну что стали? Бегом!!!

Карл и Дитрих прогрохотали по лестнице, и неизвестно, кто создавал больше шума: закованный ли в железо рыцарь, или молодой священник, почуявший тяжкий груз ответственности…

Глава 2

Вследствие сильного душевного напряжения происходят изменение и перемещение в элементах тела. Это изменение происходит главным образом в глазах, и из них происходит излучение. Таким образом глаза заражают воздух на определенное значительное расстояние. Отсюда – новые и чистые зеркала становятся тусклыми при смотрении в них женщин во время месячных очищений, как это и указывается Аристотелем (о сне и бодрствовании). Если душа неудержимо клонится ко злу, как это бывает в особенности у женщин, то это происходит, как нами ранее указано. Их взгляд ядовит и несет порчу. Главным образом он вредит детям, обладающим нежным телосложением и впечатлительностью.

Яков Шпренгер и Генрих Инститорис, «Молот ведьм»

– Смазки пожалели… – сказал кто-то за спиной.

– Что? – обернулся Карл.

– Смазки, говорю, пожалели, скареды! – Один из рыцарей, чьи имена Карл забыл, не успев запомнить, пока их наскоро представляли во дворе архиепископского замка, изрядно поживший муж, с траченными сединой обвислыми усами, ткнул пальцем в сторону реки.

Капитан Дитрих, единственный, кого Карлу не требовалось представить еще раз, промолчал, вглядываясь в темные воды, вспученные недавним ливнем.

– Мельница рядом.

Впрочем, и без подсказки можно было догадаться, откуда доносится назойливый скрип водяного колеса, хитрой системой ремней соединенного с жерновами. Скрип был поистине казнью египетской, прямо-таки терзающей слух. Карл даже на секунду посетовал, что не может натянуть на многострадальные уши зимнюю шапку, надежно отсекающую лишние звуки. И на всякий случай пожалел местных жителей, слышащих сей ужасный звук ежедневно и еженощно. Хотя, с другой стороны, Бог создал человека, способным привыкнуть ко всему…

Кавалькада одолела небольшой подъем, оказавшись на возвышенности. Дорога убегала вниз, струясь серой пыльной змеей по направлению к деревне, расположенной чуть дальше. Нужная же им мельница, стоящая в неглубоком распадке у самого берега, была видна как на ладони. А возле нее, буквально в трех шагах, у миниатюрной рощицы из полудюжины сгорбленных олив, возносящих к небу перекрученные, будто подагрой, ветви, стояло несколько лошадей. И вовсе не измученных непосильным трудом и паршивой кормежкой крестьянских одров. Нет, у мельницы стояли толковые кони, годные под седло даже самому привередливому из рыцарей.

Капитан привстал в стременах, оглянулся, мысленно подсчитывая спутников. Все на месте. Хотя с чего бы это вдруг кому-то отставать? Не по лесу ведь скачем, а по дороге. Пусть по проселочной и разбитой, но дороге.

– Прибавим ходу, мы уже близко!

Но рыцари, не дожидаясь приказа командира, пришпорили коней. Неизвестных лошадей увидел каждый. И что ничего хорошего эта неожиданность не несет, также понимали все.

То ли услышав топот приближающейся процессии, то ли еще по какой причине, из раскрытых ворот мельничного подворья вышел человек в смутно знакомых одеждах. Увидев всадников, он не ретировался, а, прянув обратно, заорал:

– Чужие!

Тут же навстречу остановившимся всадникам высыпала дюжина крепких парней с арбалетами. Следом за ними наружу выбрались еще несколько человек, среди которых явственно угадывалась и цель визита.

Наделяя пришлого дельца неблагозвучными эпитетами, косой Густав, как оказалось, не далеко погрешил от истины. Мельник Бернар, или как там его звали на самом деле, был толст, обрюзгл и совершенно по-свинячьему круглолиц. Сходство с сим злокозненным и грязным животным многократно усиливали глаза: меленькие, шныряющие и хитрые.

Судя по неверным шагам и паре ссадин на присыпанном мукою щекастом лице, мельник пытался сопротивляться. В пользу последнего говорили и его накрепко скрученные чуть ли не до плеч руки, и след от сапога на обширнейшем брюхе.

Незнакомые воины тем временем решительно готовились отстаивать оказавшуюся в их руках добычу. Закряхтели коловороты, натягивающие тугие «рога», зашипели металлом о металл мечи, покидающие уютную тесноту ножен…

Карл почувствовал, как по спине медленно-медленно покатилась капелька пота. Холодная до полнейшей пронзительности. Священник невольно позавидовал окружающим его рыцарям, хоть и знал, что недешевые хауберки, в которые они были облачены, плохо спасают от болта, выпущенного в упор. Но кольчуга все же лучше полотна мирской одежды. Пусть даже пыльной и покрытой толстой коркой грязи…

– Савойцы… – с нескрываемой злобой прошипел за плечом священника все тот же вислоусый рыцарь.

За спиной раздраженно засопел капитан, морща и без того узкий лоб.

Тишину тягостной паузы, повисшей над мельницей, нарушил человек, чьего появления Карл никак не ожидал. Из ворот, припадая на левую ногу, вышел сам Ришар Годэ. Как и Карл, одет он был в мирское платье, более пригодное для дороги, нежели приличествующее по сану убранство высокого церковного иерарха. И легат, конечно же, сменил свои войлочные тапки, о которых ходили уже легенды, на мягкие сапоги.

Кардинал оглядел диспозицию блекло-голубыми, будто выцветшими глазами. По тонким губам, обезображенным шрамом, о чьем происхождении не знал никто, пробежала ироничная улыбка.

– Хватит, дети мои!

В голосе кардинала не было ни стали, ни грохота каменного потока. Но тут же лязгнули мечи, вложенные обратно, и начали щелкать вхолостую спущенные арбалеты. А Карлу почему-то захотелось незаметно вытащить из сапога пригревшийся за голенищем стилет. И затем ударить Годэ в печень. Несколько раз.

– Отче! – Карл спешился. Растоптанная грязь радостно хлюпнула под сапогами. – Не ожидал встретить вас здесь!

– Если я скажу, что удивлен не меньше, брат Карл, то нисколько не погрешу против истины! – по-прежнему улыбаясь, ответил кардинал.

Арбалетчики расступились, пропуская легата.

Годэ подошел к неловко топчущемуся Карлу. Дружески подмигнул, обернулся, указывая на помятого мельника:

– Как я понимаю, нас обоих привела в местные палестины одна и та же причина? Данная заблудшая овца, способная навредить всему стаду?

Карл кивнул. Спорить с очевидным фактом он не собирался.

– Вы быстры, брат мой! И зорки! Что ж… – Годэ замолчал, подняв глаза к небу. Тучи над головами сплетались в диковинный узор, в коем можно было увидеть драконов, рыцарей, волков, преследующих незадачливого путника… – Я был бы несказанно рад видеть вас, мой дорогой брат, среди своих соратников, денно и нощно выкорчевывающих ересь с лица нашего прекрасного Лангедока. И, надеюсь, мой возлюбленный брат, вы не откажетесь наведаться в наше скромное пристанище, дабы поучаствовать в совместной инквизиции.

Капитан Дитрих засопел вовсе уж яростно…

* * *

Доминиканцы в Майнце обосновались совсем недавно. Не больше двух лет прошло с тех пор. Впрочем, сказать, что «псы Господни» не появлялись здесь до той поры вовсе – погрешить против истины. Появлялись, и часто. Но так уж устроен человек, что при упоминании об орденских братьях он тут же начинает искать черную рясу с белой пелериной. А на мирянина в изговнянных сапогах и в жизни не подумает. Ну а тот, пользуясь своим внешним обликом, будто шапкой-невидимкой из сказок презренных схизматиков, услышит и увидит прегрешений человековых гораздо больше…

Процессия, разделившаяся на две части, а что вернее, так и не сливавшаяся в одно целое, медленно ехала по узким городским улицам. Впереди бок о бок – служители Церкви, следом арбалетчики, посреди строя которых, намертво привязанный к седлу, болтался из стороны в сторону мельник Бернар, с таким бледным лицом, будто хватанул добрую кружку уксуса. Позади, отстав от замыкающих савойцев на десяток лошадиных корпусов, двигались рыцари архиепископа во главе с капитаном Дитрихом, раздувшимся, как жаба с соломинкой, запиханной шаловливыми мальчишками в задницу.

Сразу видно, что город строился людьми, живущими в окружении лютых врагов. Повороты и переулки сменяли друг друга. Улицы закручивались и пересекались под такими немыслимыми углами, что будь Карл не столь привычным, то неминуемо проблевался бы от головокружения. Наконец, за очередным поворотом открылась небольшая площадь, даже скорее площадишка, привольно раскинувшаяся мощеным телом напротив ничем не примечательного здания, более напоминающего своими серыми стенами и примитивной архитектурой странноприимный монашеский дом, а не монастырь столь знаменитого ордена. Доминиканцы в очередной раз не отступили от принципа минимальной заметности и даже не украсили фронтон своей излюбленной «факельной собакой».

Годэ, спешившись удивительно ловко для своего возраста и хромоты, бросил повод хмурому арбалетчику с наполовину отсеченным ухом и отдал приказ:

– Мельника внутрь!

Несчастного тут же низвергли с коня, для скорости рубанув ножом по натянутым веревкам, и, подгоняя увесистыми пинками в ту часть спины, где она уже не спина, сноровисто потащили внутрь.

Назад Дальше