Однако Савин был тверд. Нет, он не получал никакого наследства, у него не было особых сбережений, и он никогда ни в кого не швырялся книгами, а тем более «Российской историей». Живет он в двухкомнатной квартире в спальном районе. Кстати, как насчет старой машины – сойдет она за недвижимое имущество или нет?
Ну что ж, квартира и машина – это уже что-то, только за это в Москве ежегодно убивают тысячи людей. Однако Ласточкин попробовал зайти с другого боку. Может быть, у жены кто-то есть? Не появился ли в ее жизни человек, с которым она могла бы, хм… связать свое светлое и свободное от постылого супруга будущее? Может быть, у Ильи Львовича возникали на этот счет какие-нибудь подозрения?
Савин как-то скис, но уверенности в его голосе все же не поубавилось. Ничего подобного он за Динулей не замечал, и вообще она чудная, отзывчивая, интеллигентная женщина, и он до сих пор не может поверить, что она могла обойтись с ним столь жестоко.
– Чем, кстати, занимается ваша жена?
– Преподает. Как и я… Скажите, а вы не могли совершить ошибку? Может быть, ее арестовали случайно, она только мимо проходила?..
– Нет, Илья Львович. Ее арестовали в момент подтверждения заказа и передачи денег.
Золотой пыльный луч рассекал комнату надвое, и лицо Савина в нем казалось совсем старым. Ласточкин потер висок и взглянул на меня. Поняв этот взгляд, я тотчас же поднялась с места и вышла в коридор, как всегда полный снующих взад-вперед людей. Едва не наступив на ногу молодой женщине в голубом костюме, которая примостилась в нише между окнами, я вошла в кабинет лейтенанта Поспелова, где находились сама Дина Савина, следователь Стас Зарубин и сам Поспелов, участвовавший в задержании. Губы Савиной стянулись в тонкую упрямую черту, руки, лежащие на коленях, были крепко сжаты.
– Стас, пора… На очную.
Станислав Зарубин поднялся. Внешне он немного смахивает на молодого Роберта де Ниро, женщины его обожают, а он принимает их отношение с видом скучающего персидского шаха. На самом деле все это чепуха: Стас настоящий профессионал, а остальное – его личное дело. Меня он всерьез не воспринимает, но оно и понятно – я в полиции совсем недавно, и никаких особых заслуг у меня нет.
– Савин сказал что-нибудь путное? – вполголоса спросил он у меня, пока Поспелов выводил из комнаты несостоявшуюся вдову.
– Он был в шоке. По его словам, он даже и не подозревал, что такое может случиться.
Стас только хмыкнул, но ничего не сказал.
И вот мы снова в нашем кабинете. Савин поднимается со стула навстречу жене, но она смотрит мимо него, плотно сжав губы.
– Динуля, – почти умоляюще произносит он, – ну скажи мне, неужели это правда?
Мадам Савина открывает рот. Но то, что оттуда раздается, прямо скажем, ставит нас в тупик.
– Конечно, правда! – с перекошенным от злобы лицом кричит она. – Ты что же, думал, я вечно буду терпеть это?
– Что? – лепечет сбитый с толку ее напором несчастный супруг.
– Твой омерзительный храп по ночам! Ты… ты… Я ненавижу тебя!
Занавес.
Правда, еще до того, как занавес окончательно упал, мадам Савина сделала попытку прорваться к супругу, – надо полагать, для того, чтобы выцарапать ему глаза. Но наши коллеги ловко подхватили ее за руки и выволокли прочь из кабинета. За ними следом, криво расчеркнувшись в протоколе, ушел и преподаватель, понурив голову.
Ласточкин распахнул окно и с облегчением выдохнул.
– Фу, – сказал он. – Не знаю, как тебе, а мне надо срочно передохнуть.
Глава 2
1 апреля. Двенадцатый час дня
– Насчет храпа – это, конечно, ерунда, – сказал Паша, когда через несколько минут мы с ним блаженствовали в обществе восхитительно дымящегося кофе. – Уверен, когда Стас начнет рыть как следует, он в два счета обнаружит какого-нибудь аспиранта или преподавателя из провинции, который сумел внушить мадам Савиной нежные чувства. Вот чтобы сочетаться с ним законным браком и при этом не делить дорогостоящую жилплощадь, гражданка Савина и задумала избавиться от супруга… Черт, кипяток кончился.
Я отправилась за водой, а когда возвращалась, в коридоре меня чуть не сбил с ног наш сотрудник Толя Горохов, молодой опер с веснушками на носу.
– Слышали, какое ЧП приключилось? Все на ушах стоят!
Он был так возбужден, что даже ухитрился прежде меня протиснуться в кабинет.
– В чем дело? – поинтересовался Ласточкин.
– Из зоопарка сбежал слон! – выпалил Толя. – Представляешь?
– А я думал, крокодил, – парировал мой напарник. – С первым апреля!
Горохов надулся.
– Нет, правда! Честное слово! – настаивал он. – Не веришь – можешь хоть у Петровича спросить!
Полковник Модест Петрович Тихомиров возглавляет наше отделение. Внешне он походит на шкаф и терпеть не может слова «полиция» и «полицейские», вместо которых упорно говорит «милиция» и «товарищи милиционеры». Кроме того, у него есть две любимые фразы: «Главное – не нарываться» и «Есть же счастливцы, которым на Багамах модели коктейли приносят, а я чем тут с вами занимаюсь?». В зависимости от обстоятельств место действия и личности, разносящие коктейли, могут меняться, но общая формула остается неизменной.
Ласточкин покосился на Горохова и фыркнул.
– Толя, сколько тебе лет, а врать до сих пор не научился, – проворчал он. – У тебя даже мочки ушей покраснели.
Горохов смутился, стушевался, потер зачем-то мочки ушей, буркнул: «Ну, ладно» – и исчез. Я поставила воду кипятиться и села за стол.
– Терпеть не могу эти первоапрельские розыгрыши, – сварливо сказал капитан.
– Я тоже, – кивнула я. Впрочем, я действительно не люблю розыгрыши. Особенно мне не понравился сегодняшний, когда Лена, которая в отделении отвечает за оформление всяких бумажек, с порога сообщила мне, что мой напарник Пашка женился. В первое мгновение я ощутила досаду, но потом опомнилась: какое, в сущности, отношение это имеет ко мне? Паша – человек свободный, один раз уже разводился, и то, что сейчас происходит в его личной жизни, меня не касается.
… Или все-таки касается? Поди тут разберись!
– А мочки у него были вовсе не красные, – заметила я вслух, чтобы отогнать лишние мысли.
– Верно, – спокойно согласился Павел. – Но он-то этого не видел.
У каждой профессии есть свои маленькие и большие секреты. Наша профессия – выяснять, кто говорит правду, а кто лжет, и, так как правда у всех одна, а способов соврать – куда больше, приходится пускаться на разные хитрости, чтобы узнать истину. Это было еще мелкое ухищрение, можете мне поверить, и все равно оно меня восхитило. Впрочем, я тотчас же поспешила принять деловой вид:
– Паш…
– Ась?
– Там в коридоре женщина…
– Что за женщина?
Я замялась. По правде говоря, я даже толком не могла объяснить, что меня в этой женщине встревожило.
– Она сидит с самого утра. Когда я приехала на работу, она уже была там. Потом привезли Савину, приехал ее муж, а она так и сидела на прежнем месте. Сейчас я выходила за водой, а она все еще в коридоре.
Ласточкин нахмурился:
– Сумасшедшая?
Наверное, в каждом отделении встречаются такие не вполне здоровые граждане. Они приходят с совершенно бредовыми жалобами и просьбами, угрожают, умоляют, обвиняют нас бог весть в чем. Старушка требует найти кошку, которую два года назад переехала машина, пьяница клянчит деньги за несуществующие сведения чрезвычайной важности…
– На сумасшедшую она не похожа, – твердо ответила я на вопрос Паши.
– Опиши ее.
– Лет двадцать семь – тридцать, пепельная блондинка, роста среднего или невысокого – так как она сидит, точно сказать сложно. Хорошо одета: голубой костюм, сумочка и туфли того же цвета.
Ласточкин забарабанил пальцами по столу.
– Ну и из чего ты сделала вывод, что она не сумасшедшая?
– Из-за сумочки и туфель, – сухо ответила я. – Если женщина не разучилась подбирать их тон в тон, значит, с головой у нее все в порядке.
– Вставишь эту фразу в свой роман, – буркнул Павел. – Успех тебе обеспечен. – Он потер подбородок. – Значит, говоришь, с самого утра сидит? – Он вздохнул: – Какое вообще впечатление она на тебя произвела?
Я немного поразмыслила.
– По-моему, она специально готовилась к визиту к нам.
– Это ты опять по сумочке и туфлям определила? – осведомился мой напарник, и в его глазах мелькнул мефистофельский огонек.
– И по костюму, – сердито ответила я. – По-моему, она чем-то до смерти напугана, но в то же время боится идти к нам.
– Когда на всех углах кричат о злых продажных ментах, трудно ожидать другого поведения, – хмыкнул капитан, поднимаясь с места. – Ладно, пошли взглянем, что это за девушка в голубом. – Последние слова он произнес почти нараспев, и я с опозданием сообразила, что он имел в виду строку из стихотворения Сергея Есенина.
Незнакомка сидела на том же самом месте, на котором я видела ее и перед очной ставкой Савиных, и в последний раз, когда возвращалась с водой. Завидев нас, она вцепилась обеими руками в сумочку и предприняла попытку вжаться спиной в стену.
– Простите, вы кого-то ждете? – спросил Ласточкин.
Она побледнела, затем покраснела и судорожно сглотнула, после чего отрицательно покачала головой.
– Вы пришли по делу?
Не сводя с него глаз, она кивнула.
– Тогда вам лучше пройти в кабинет и объяснить, в чем оно состоит, – веско сказал мой напарник. – В том, чтобы сидеть тут, в коридоре, нет ничего хорошего. – Он сделал широкий жест, указывая на нашу дверь: – Прошу.
Кажется, ему все же удалось преодолеть настороженность незнакомки в голубом, потому что она несмело улыбнулась.
– Как вас зовут? – дружелюбно спросил Ласточкин.
– Лариса.
– Вот и прекрасно. Я капитан Ласточкин, а это Лиза, моя напарница. Сейчас мы с вами поговорим, и вы изложите нам, что вас тревожит.
* * *
И вот она сидит на все том же шатком стуле неопределенной модели, на котором незадолго до этого проливал безутешные слезы заказанный собственной супругой преподаватель. Паша всегда учил меня думать и действовать на опережение, и теперь, тайком рассматривая Ларису, я ломаю голову, в чем таком она может быть замешана. Вряд ли ее обокрали или у нее угнали машину – в таких случаях даже самый застенчивый человек поднимает крик очень быстро и уж, конечно, не высиживает по несколько часов в коридорах.
– Значит, вас зовут Лариса? А фамилия?
– Парамонова, – едва слышно произносит она.
– Замечательно.
Павел улыбается. Сейчас он мягкий, понимающий, обходительный. Само внимание. Сама вежливость. И только я, знающая его чуть лучше других, понимаю, что это всего лишь один из его обликов. Как маска, которую надевает актер, чтобы играть очередную роль. Он не торопит женщину в голубом, не подгоняет ее. Он ждет, когда же она сама наконец расскажет ему, что ее тревожит. Руки Ларисы нервно мнут ручку сумочки. Она – Лариса, разумеется, а не сумочка, – явно нервничает. Я впиваюсь глазами в ее лицо. Ну конечно же! Шантаж. Именно он лучше всего объясняет странное поведение Парамоновой, решимость и страх, что смешиваются на ее лице. Она хочет изобличить преступника, но боится последствий. Минуточку… а что, если дело вовсе не в шантаже? Что, если она стала свидетелем преступления? Такое тоже может быть, и все же меня не оставляет ощущение, что я что-то важное упустила. Она боится, но хочет нам рассказать – и в то же время глаза у нее умоляющие. Она опасается, что мы не поверим ей. Почему?
Ласточкин между тем мягко выспрашивает у посетительницы, что случилось в ее жизни, отчего она пришла в наше обшарпанное здание и несколько часов подряд как приклеенная просидела в коридоре. Пока Лариса отнекивается. Она хотела бы знать… так, пустячок… Неожиданно она решается:
– Дело в том, что я получаю странные письма…
Мое сердце совершает кульбит в груди. Ну конечно, шантаж! И что я там себе напридумывала?
– С угрозами? – спрашивает все понимающий Ласточкин. Лариса мнется:
– Н-нет… Я бы так не сказала.
– По почте или по Интернету?
– По почте.
– Вы захватили их с собой?
– Да. Но…
«Но» повисает в воздухе, потому что Павел протягивает руку. Щелкает замочек сумочки, и в ладонь капитану ложатся два или три измятых конверта.
– Кто автор писем, вам известно?
Лариса краснеет некрасивыми пятнами.
– Мой муж, – почти шепчет она. – Кажется…
Ласточкин вопросительно поднимает брови.
– Бывший, – торопится она ответить на его невысказанный вопрос. – То есть почти. Я хотела сказать…
Про себя я зеваю. Можете называть меня циником, но все дело не стоит и скорлупы выеденного яйца. Лариса Парамонова была замужем, рассталась с супругом, нашла себе нового спутника жизни, а бывший теперь допекает ее оскорбительными письмами. Наверняка он довольно высоко поднялся и у него куча друзей, оттого она долго колебалась, прежде чем обратиться к нам. Конечно, эта история не с самой лучшей стороны характеризует ее нынешнего воздыхателя, потому что есть вещи, которые мужчины должны выяснять только между собой. Но, в конце концов, требовать чего-то от современных мужчин нереально. Средние века, галантные рыцари и дуэли ушли в прошлое, а, как известно, прошлое никогда не возвращается. Даже если его очень сильно об этом попросить.
Просматривая письма, Ласточкин едва заметно поморщился, и я поняла, что их содержание ему не понравилось.
– Здесь упоминается какой-то Коля. Кто это?
– Мой друг, – с готовностью отвечает Лариса. – Он очень поддержал меня… в тяжелые времена.
Стало быть, после развода. Ясно.
– Кроме писем, ничего больше не было? – спрашивает Павел, кладя обратно в конверт последнее послание. – Муж не звонил вам по телефону с угрозами, не…
Лариса Парамонова содрогнулась.
– Нет, – прошептала она, – слава богу, нет! Это было бы слишком страшно!
– Н-да, – буркнул Ласточкин, глядя в окно. – Ну что ж, дело совершенно понятное. Письма, конечно, оставляют странноватое впечатление, и это еще мягко сказано, но непосредственных угроз в тексте нет и требований о деньгах тоже. – Он поморщился: – Стало быть, прямых оснований для возбуждения дела у нас нет. К сожалению, мы не имеем американского законодательства, где даже за намек на преследование могут в судебном порядке запретить подходить ближе чем на сто метров. – Он поставил локти на стол и потер руки. – Лично я посоветовал бы вам послать этого придурка куда подальше и жить в свое удовольствие. А еще лучше, если ваш Николай с ним поговорит по-мужски и объяснит ему, что к чему. После таких объяснений люди удивительно быстро приходят в разум, знаете ли.
Надо же, мы с ним даже мыслим в унисон! Я горделиво расправила плечи.
– Но вы не понимаете, капитан, – пролепетала Лариса, глядя на него широко раскрытыми глазами. – Я… Николай не может с ним говорить. Это исключено.
– Это почему же? – спросил Ласточкин сварливым тоном, прищурившись.
Лариса стиснула руки так, что костяшки ее пальцев побелели.
– Дело в том, что мой муж умер. Девять месяцев тому назад.
Глава 3
1 апреля. 12 часов 27 минут пополудни
Ласточкин резко распрямился на стуле. Я не верила своим ушам. Неужели все-таки сумасшедшая? Говорят, после смерти любимого мужа такое вполне может случиться.
– Так, а теперь давайте-ка по порядку, – необычайно вежливо промолвил мой напарник. – Значит, ваш муж умер?
– Да. – Лариса наконец-то отпустила ручку своей сумочки.
– И его похоронили?
– Конечно!
Павел поскреб щеку. Я видела, что он находится в затруднении.
– Но тем не менее он присылает вам письма, предупреждая вас, чтобы вы, э-э, не имели дела с этим Николаем, иначе вас настигнет возмездие и вы будете гореть в аду.
– Именно так, – покорно согласилась Лариса.
У меня уже голова шла кругом.
– Занятно, – проворчал Ласточкин.
Это было еще слабо сказано.
– Вы ведь не думаете, что я сумасшедшая? – с надеждой спросила Лариса. – Я вовсе не сошла с ума, уверяю вас! И я не пытаюсь вас разыграть… Я действительно получаю эти письма!
Ласточкин искоса посмотрел на меня и стал искать что-то на столе. Он выдвинул ящик, захлопнул его, полез в карман, достал пачку сигарет, но поглядел на лицо Ларисы Парамоновой и со вздохом убрал ее. Вообще-то Паша не курит, а сигареты таскает с собой исключительно для того, чтобы угощать ими коллег и, гораздо реже, подследственных. В данном случае он проделал все эти манипуляции лишь для того, чтобы залезть в ящик и включить диктофон. Так, на всякий случай.