– Как, и вам в ту пору было не более тринадцати лет?!
– Даже и тех не было… Только и было, что сорок франков в кармане, да, благодарение небу – сила воли и характер – вот качества, которые только одни лентяи называют отчаянностью. Я поклялся себе, что буду художником…
– И вы им стали!
– Да, стал. Через трудности нищеты и голода, разумеется, а все-таки я добился своего. Как сейчас стоит перед моими глазами тот бедный паршивый трактирчик, где я уснул в свою первую ночь в Париже. Я был до того усталым, что проспал шестнадцать часов. Проснувшись, я поел – и поел, надо признать, хорошо. После этого я сосчитал весь свой наличный капитал и понял, что если я немедленно не найду работу, дело кончится плохо.
При последних словах на губах Поля заиграла сардоническая улыбка.
Он вспомнил и сравнил свое положение, когда он попал в Париж, с положением товарища. Ему было не тринадцать, а двадцать два года, и в кармане у него находилось не сорок, а три тысячи франков.
– Ну, и что же, вы надеялись сразу найти работу? – со злорадством спросил он Андре.
– Нет, – отвечал художник без тени хвастовства и со спокойной улыбкой, – я был благоразумен, я понимал, что для того, чтобы получить работу, надо уметь ее делать. Следовательно, сначала надо научиться этому. И копил я свои сорок франков для того, чтобы было чем на первых порах заплатить за уроки.
В этом было столько логики и смысла, что Поль невольно прикусил свой язык.
– По счастью, – продолжал художник, – в то время, когда я завтракал, рядом со мной за одним столом расположился какой-то толстый господин.
– Милостивый государь, – обратился я к нему, – хотя мне только тринадцать лет, но я здоров, силен, умею читать и писать. Я пришел издалека, не могли бы вы указать мне место, где я мог бы научиться какой-либо профессии?
Он пристально посмотрел на меня, затем произнес угрюмо:
– Ступай завтра утром на Гревскую площадь, там какой-нибудь каменщик возьмет тебя в артель…
– И вы пошли?
– Разумеется! С четырех часов утра я прогуливался по площади, приставал то к одной, то к другой группе ремесленников, как вдруг мне показалось, что толстый господин, завтракавший со мной накануне, находится между этими людьми. Он тоже меня заметил и обратился ко мне:
– Мальчуган, у меня артель скульпторов, если хочешь, можешь идти ко мне работать. Сначала будешь помогать декораторам и в то же время учиться…
Учиться скульптуре! Да мне показалось, что небеса разверзлись от счастья…
– Но как же вы перешли к живописи?
– О, живопись пришла позже, сначала надо было хоть немного получить знаний. Днем я работал, а по вечерам посещал различные художественные школы, в основном, учился рисунку. На заработанные деньги покупал различные книги и руководства по искусству, а в воскресенье брал уроки у профессора, которому недорого платил…
– И все это вам пришлось делать, отрывая деньги от пропитания?
– Вот именно. Много лет я не мог себе позволить даже кружки пива. Но я добился-таки того, что стал получать на равных со своими товарищами – восемьдесят франков в неделю. После этого я уже всерьез занялся живописью, и с тех пор уже не бедствую.
– И вас никогда не тянуло вернуться в Вандом?
– Что вы! Но я никогда не позволю себе вернуться туда раньше, чем у меня будет пятьсот свободных франков в год, чтобы дать возможность пробить себе дорогу такому же горемыке, каким был я.
Если бы даже Андре знал, что Поль по рождению принадлежит к тем же «горемыкам», то все равно не сказал бы иначе. Каждое его слово действовало на Поля, как оплеуха.
Кусая ногти со злости, Поль еще раз оглядел жилье своего товарища и с горьким сознанием своего бессилия увидел, что его друга окружает не только довольство, но даже некоторая роскошь. Он готов был разрыдаться от злости и отчаяния.
Одновременно ему показалось странным, что неоконченная картина на мольберте так тщательно укрыта от посторонних глаз, да еще эта просьба не курить, когда сам Андре курит… Он вспомнил, что привратница болтала ему о какой-то даме, посетившей Андре в сопровождении горничной.
Все ясно! За тафтой непременно должен скрываться портрет таинственной незнакомки…
Ему смертельно захотелось посмотреть на портрет. И он попытался открыть картину. Однако Андре быстрым и резким движением помешал ему.
– Если я прячу эту картину, значит, не хочу, чтобы ее видели! – произнес он с заметным волнением.
– О, извините! – ответил Поль, делая вид, что с уважением относится к тайне товарища, а на самом деле весьма шокированный таким поворотом дела.
«Ну, погоди же, – подумал он, – если тебе жаль показать портрет, то я дождусь оригинала, недаром ты все время поглядываешь на часы и не хочешь даже курить в комнате, где ждешь даму!»
Действительно, последние пятнадцать минут Андре несколько раз украдкой бросал взгляд на часы и явно начинал проявлять признаки волнения.
Поль же делал вид, что ничего не замечает. Он уселся на диван и стал рассматривать рисунки, среди которых лежала фотография очень молодой и красивой девушки.
– Клянусь небом! Вот прелестное личико, – воскликнул Поль.
При этом восклицании молодой художник окончательно вышел из себя, дрожащей рукой он вырвал из рук Поля фотографию и вложил ее в книгу.
Поль вскочил в недоумении и посмотрел на товарища. Несколько секунд они мерили друг друга взглядами, которые не предвещали ничего хорошего.
Едва знакомые друг другу, они явно чувствовали, что Его Величество Случай недаром свел их вместе и что это, несмотря ни на что, не последняя их встреча.
Андре, как более сдержанный, первым пришел в себя.
– Прошу извинить меня, – произнес он, – это, конечно, моя вина, что вещи, которые не должны быть выставлены на всеобщее обозрение, лежат у меня сверху, но ведь ко мне, кроме друзей, никто не заходит…
Поль жестом остановил художника.
– Будьте уверены, милостивый государь, что без необходимости я бы не посмел явиться к вам…
Сказав это, Поль театрально повернулся на своих новых каблуках и вышел, громко хлопнув дверью.
– А, чтоб ты провалился, идиот, – проворчал ему вслед Андре, – по крайней мере, мне не пришлось его выгонять силой.
Что касается Поля, то, выскочив на лестницу, он чуть не взревел от злости и унижения.
Ну, не ужасно ли? Он явился с самым благородным намерением – облагодетельствовать бедняка, воздать, так сказать, сторицей за ту ничтожную услугу, какую он оказал ему, и вдруг – уходит морально уничтоженный и разбитый!
К тому же он явно сознавал, насколько Андре нравственно выше его, и это заставляло еще больше ненавидеть приятеля.
– Ничего, теперь я назло тебе увижу твою тайну. – проворчал он.
И, даже не задумываясь о порядочности своего поступка, Поль перешел на другую сторону улицы и присел на скамью у ворот.
Минут через тридцать возле дома остановился наемный экипаж, из которого вышли две женщины. Одна – очень молоденькая, безусловно, из высшего общества, вторая – явно ее компаньонка.
Поль подошел к ним поближе и, несмотря на густую вуаль на лице молодой дамы, узнал в ней ту самую девушку, фотографией которой он недавно любовался.
– Сказать по правде, моя Роза нравится мне гораздо больше, – произнес он вслух, – в доказательство чего я сейчас же отправляюсь к ней, расплачиваюсь с противной Лупиас, и мы навсегда покидаем отель «Перу»!
Таким образом, падение Поля началось…
Глава 8
Ученик Маскаро был не единственным, кто наблюдал за таинственной незнакомкой, посетившей молодого художника. На стук кареты выскочила мадам Пуальве, знакомая уже нам привратница, и принялась рассматривать женщин безо всякого стеснения.
Обе женщины прошли мимо нее, не справившись ни о номере квартиры, ни о том, дома ли жилец, к которому они направлялись.
Тогда мадам Пуальве решила поболтать с кучером:
– Скверное время настало, – начала она, с участием поглядывая на кучера, – козлы – плохое убежище от холода.
– Уж и не говорите, ног совершенно не чувствую!
– Значит, издалека привезли этих…
– С края света, с конца Елисейских полей.
– А дамочка не из простых…
– Вроде бы… Хотя на водку всего четыре сантима отвалила. Ну да эти уловки нам известны, это все для того, чтобы не приняли за тех. кто без счету дает! Вот и утверждай после этого, что есть в наше время честные женщины!
Мадам Пуальве только грустно покачала головой. Эта достойная женщина и не подозревала, что стала чуть ли не кровным врагом для спутницы благородной незнакомки, слышавшей их последние слова.
Андре этого визита ждал с тем трепетом, который возможен только в двадцать лет. Он нервно вздрагивал от каждого стука. Дверь свою он оставил открытой и поминутно выскакивал на лестницу. Наконец он услышал шелест платья и шаги обожаемого существа.
Не помня себя от счастья, он выскочил на лестничную клетку.
– Здравствуйте, Андре! – произнесла девушка, протягивая ему руку, – видите, как я аккуратна.
– Вы очень добры, Сабина, – едва выговорил он.
Да, это действительно была Сабина, единственная дочь и наследница древней фамилии графов Мюсиданов. Как она могла очутиться в этой квартире? Как могла полюбить человека в простой блузе ремесленника, с руками в глине и краске?
Андре первое время находился в сладком плену своих чувств к этой девушке. Но когда он обстоятельно подумал о том, какая бездна отделяет его от наследницы замка, при котором он состоял чуть ли не простым рабочим, волосы на его голове встали дыбом.
– Бежать, бежать скорее, пока еще есть силы и время, – воскликнул он решительно.
Но кому не известно, что подобные фразы произносятся чуть ли не с сотворения мира, а много ли их приводится в исполнение?
Андре остался, но перестал приходить в общую столовую.
– Отчего это господин Андре не обедает с нами? – спросила Сабина у своей тетки в первый же день, как тот не явился к столу, – ведь он так хорошо развлекает тебя…
Тетушка, хотя и достаточно древняя, сначала находила весьма неприличным сидеть за одним столом с человеком, который чуть ли не таскает по ее лестницам известь и кирпичи (старая дама не делала большой разницы между скульптором и каменщиком), но, впрочем, рассудила она, это ведь не Париж, а деревня, тут рад каждому живому существу… Андре был немедленно приглашен.
Разглядев его более подробно, древняя тетушка только вздохнула про себя.
– Положительно, мы идем к концу света! Поглядите только на этого каменщика – он ведь держится с графским достоинством! Действительно, мне пора умирать! – заметила она после обеда племяннице.
Несмотря на это, Андре сумел расположить тетушку к себе тем, что бессовестно льстил ее морщинам и седине.
Сабина только улыбалась, глядя на это, она-то знала причину этой лести…
После этого Андре стал своим человеком как при молодой графине, так и при тетушке.
Как-то раз, когда Сабина болела, Андре повторил ей свою историю, рассказанную им Полю. С той только разницей, что на сей раз он не вдавался в подробности.
С этой минуты Сабина призналась себе, что полюбила. Она была очарована тайной его рождения, его непреклонной волей и благородством.
– Так вот в чем секрет его благородства и изящества! Кто знает, может, в его жилах течет кровь не менее благородная, чем моя!
Короче говоря, воображение Сабины рисовало Андре героем.
Таким образом преграда, разделявшая их, рушилась.
Вообще же положения их во многом были сходны. Сабина, выросшая с отцом и матерью, в сущности не имела их с детства и, подобно Андре, не видела родительской ласки.
Оба впервые полюбили, чему немало способствовали деревенская тишина и простор.
Древняя тетушка мешать им не могла.
Каждое утро Андре являлся к ней читать газету, на десятой странице она начинала дремать, а на пятнадцатой засыпала. Молодые люди оставались наедине.
После обеда все повторялось сначала.
Вечером тетушка в гостиную вообще не являлась.
Андре долго боролся со своей страстью. Как человек умный, он понимал всю бессмысленность происходящего. Сабина же любила без всяких оговорок и размышлений. Время для нее проходило в беспрерывном блаженстве, и она не хотела думать о завтрашнем дне.
Но Андре знал и предугадывал развязку. Ждал удара почти ежеминутно и готовился встретить его достойно.
Предчувствие и рассудок не обманули его.
В одно прекрасное утро, когда он, по обыкновению, собирался приветствовать тетушку и поискать еще какой работы вокруг замка (заказанную он давно выполнил), явился лакей и странным голосом сообщил, что его ждут у старой дуэньи.
– Мне приказано привести вас в любом виде, – сообщил он.
Кровь прилила к сердцу Андре. Он ни на минуту не усомнился в том, что настал конец его блаженству. Кто-то в замке проведал о его любви и по своему лакейскому усмотрению, безусловно, донес на него. Как приговоренный, следовал он за старым лакеем.
Старуха была не похожа на саму себя, она не сидела в кресле, как всегда, а буквально металась по нему. Увидев Андре, она закинула голову назад и буквально зарычала на него, как раненая львица.
– Ты что это, дружок, затеял! – воскликнула она. – Тебе взбрело в голову ухаживать за моей племянницей? Да сознаешь ли ты разницу между урожденной графиней и проходимцем?! Откуда взялось в тебе столько смелости, чтобы поднять на нее глаза – глаза плебея!
Андре не мог пошевелиться, из бледного он стал пунцовым. И, если бы не Сабина, он бы кинулся на графиню.
– Молите Бога, графиня, что вы – женщина, иначе я убил бы вас на месте, – задыхаясь, произнес он.
Казалось, что тетушка сошла с ума.
– Ах, ты дерзкий мальчишка! – закричала она, потрясая палкой, – обиделся, видите ли! Чем не аристократ! Был бы жив старый граф, тебе бы обломали ребра палками, я же ограничусь тем, что велю тебя выгнать немедленно! Собери свой скарб и убирайся таскать свои кирпичи, где-нибудь в другом месте!
Андре не трогался с места. На оскорбительные тирады старухи он уже не обращал внимания, он понимал только одно – его гонят от Сабины, и он не сможет больше видеть ее.
Он стоял, как каменный, едва сдерживая рыдания.
Древняя тетушка еще не настолько выжила из ума, чтобы не заметить этого жгучего страдания. Она смолкла и через минуту заговорила совсем в другом тоне:
– Пожалуй, я несколько круто обошлась с вами, монсеньор Андре, простите мне это, я несколько горяча от природы. Сделайте для нее единственное, что в вашей власти – избавьте ее от грязи злых языков, уезжайте скорее и позабудьте о ней!
Андре вышел шатаясь. Зачем и куда шел, он и сам еще не знал. В большом зале чья-то холодная маленькая рука остановила его. Белая, как мрамор, стояла перед ним Сабина.
– Я все знаю, Андре, – произнесла она, – куда вы направляетесь и что намерены дальше делать?
– Право, не знаю. Дайте мне немного опомниться. Я думаю, что прежде всего мне надо уехать, а там увижу…
На лице Сабины появился румянец.
– Так вы не отчаиваетесь? – воскликнула она так, что испугала Андре.
Тот медлил с ответом, голос Сабины вернул его к жизни.
– Что, если впереди я бы указала вам надежду… – продолжала она, – что бы вы сделали?
– Что бы я сделал? Все! – воскликнул он, мигом оживая, – если вы согласитесь ждать… Не разлюбите меня… Сабина, я уверен, что добьюсь всего! Вашим родным нужно богатство – у меня будет богатство! Понадобятся почести и слава взамен аристократического имени – у меня будет все!
– В таком случае, – отвечала Сабина, подавая Андре руку, а другую подняв вверх, – в таком случае клянусь вам, что я буду вашей женой или умру, не выходя ни за кого! Я настолько люблю вас, что готова даже притворяться, пока это будет нужно. Итак, работайте и надейтесь – я ваша!