– Таким образом, леди и джентльмены, здесь мы уже имеем дело с первобытными ящерами, пугающими наши взоры, когда их останки удается обнаружить в вельденских или золенхофенских сланцах. К нашему с вами счастью, задолго до появления первых представителей человеческой расы эти чудовища исчезли с лица земли.
– Как знать? – раздалось негромким, но уверенным басом откуда-то из президиума.
В умении вести дискуссии господин Уолдрон был непревзойденным мастером. К тому же он обладал безотказной находчивостью и язвительным чувством юмора. Прерывать его было опасно, как это стало ясно из эпизода с молодым человеком в фиолетовом галстуке. Однако новая реплика несогласия была настолько нелепой, что на мгновение он растерялся. Так, наверное, просвещенный шекспировед смотрел бы на какого-нибудь заскорузлого бэконианца, или ученый-астроном на чудом попавшего на научный симпозиум невежу-фанатика, решившего вдруг провозгласить, что земля – плоский блин.
Сделав небольшую паузу, докладчик повторил последние слова, чуть повысив голос:
– До появления первых людей эти чудовища исчезли с лица земли.
– Как знать? – повторилась фраза из президиума громоподобным басом.
Уолдрон с изумлением окинул взором лица ученых, заполнявших кресла президиума, и остановился на профессоре Челленджере. Тот, запрокинув голову и прикрыв глаза, благодушно, словно во сне, улыбался.
– А-а-а, – с несколько наигранной веселостью пропел лектор. – Это мой товарищ по науке профессор Челленджер.
В зале засмеялись, и Уолдрон продолжил лекцию с таким видом, будто недоразумение было исчерпано одним упоминанием имени Челленджера.
Но, как вскоре выяснилось, инцидент отнюдь не был исчерпан. О чем бы докладчик ни говорил, касаясь геологического прошлого планеты, он так или иначе вынужден был упоминать о ящерах, и только лишь речь заходила о том, что они вымерли, из президиума неизменно слышалось:
– Как знать?
Молодые люди в зале уже установили закономерность и принялись развлекаться. Всякий раз, когда Уолдрон говорил о динозаврах, они, предваряя реплику Челленджера, дружно орали:
– Как знать? – чем раздражали не только докладчика, но и бородатого профессора. С задних рядов неслись такие протесты:
– Потише!
– Какое безобразие!
– Дайте говорить выступающему!
Уолдрон, крепкий, закаленный в битвах полемист, в конце концов, растерялся. Сказал что-то бессвязное, сбился с мысли, вернулся к тому, о чем уже говорил, запутался в длинной фразе и наконец, набросился на виновника неразберихи.
– Это превосходит всякие пределы! – задыхаясь, прохрипел он, глядя в президиум. – Уважаемый профессор! Прекратите ваши выходки. Видимо вам захотелось подурачиться. Примите, однако, в расчет, что после столь безответственных шуток вас могут принять за дремучего невежду.
Наступила тишина. Студенты в восторге оцепенели. Шутка ли, – на их глазах два титана на научном Олимпе затеяли свару. Когда еще такое увидишь? Челленджер торопливо поднял свою грузную фигуру из кресла.
– В свою очередь, попрошу вас, господин Уолдрон, перестать делать публичные заявления, смысл которых не соответствует научным фактам, – сказал он.
Эти слова породили бурю эмоций.
Выкрики:
– Позор!
– Это недостойно!
– Дайте возможность слушать!
– Долой дилетантов!
– Лишите его слова!
– Несправедливо! Докладчика нельзя обрывать! – покрывали общий ор удивления, возмущения, а подчас и одобрения.
Председатель вскочил и, растерянно тряся руками, невнятно что-то объяснял Челленджеру. Из его блеяния можно было различить только несколько слов:
– Профессор Челленджер, прошу вас. Частные замечания по окончании доклада.
Виновник скандала понял; почтительно кивнул председателю и, поглаживая бороду, опустился в кресло. Красный, как рак, до предела взвинченный Уолдрон продолжил лекцию. Делая то или иное утверждение, он теперь постоянно бросал озлобленные взгляды на маститого оппонента, но тот, опять прикрыв глаза, словно сквозь дрему, лишь благодушно улыбался.
Наконец лекция закончилась. Мне показалось, что докладчик скомкал заключительную часть, так как завершающие положения не вполне увязывались с тем, что он говорил раньше. Наконец он, отирая белым платком вспотевшее лицо, занял свое кресло в президиуме. После недолгого щебета председателя к кафедре проследовал Челленджер. В интересах дела я решил зафиксировать его выступление дословной стенограммой.
– Леди и джентльмены! – начал он под еще не утихший гул в задних рядах. – О, прошу прощения, леди, джентльмены и дети! Неумышленно я почему-то выпустил из виду значительную часть аудитории.
Шум в зале.
Выставив вперед бороду и немного переждав, профессор поднял над головой руку, словно священник, собиравшийся благословить свою паству.
– Меня пригласили сюда для того, чтобы я как представитель ученого общества поблагодарил господина Уолдрона за его увлекательное, красочное выступление, которое мы с вами только что имели удовольствие слышать.
В его речи есть положения, с которыми я не согласен. Считая своей обязанностью незамедлительно на это указать докладчику, я позволил себе во время лекции произнести с места несколько коротких замечаний. Как бы там ни было, лектору удалось в яркой доходчивой форме обрисовать историю нашей земли в свете общепринятых научных представлений. Популярные лекции, читаемые таким мастером своего дела как господин Уолдрон очень легко и благодарно слушаются любой публикой. Но господин Уолдрон, – тут Челленджер метнул в сторону сидевшего в президиуме лектора лукавый взгляд, – но господин Уолдрон, надеюсь меня простит, если я скажу, что подобные выступления чаще всего представляют собой поверхностный обзор, а порой и явную дезинформацию, так как в них докладчику приходится приспосабливаться к, как правило, низкому уровню слушателей…
Недовольный шум.
– Лекторы, практикующие популярные темы, по своей природе – паразиты…
Уолдрон протестующе машет руками.
– Они эксплуатируют талант и наживаются на труде своих менее известных и менее богатых собратьев. Самый скромный, самый незначительный результат, полученный в лаборатории, один лишь кирпичик, из которого строится храм науки, во сто крат важнее любой самой громкой лекции, самого красочного спектакля, на котором можно поразвлечь благосклонные к знаниям, но, по сути, праздные умы, не давая при этом никакого полезного для человека результата.
Я сейчас указываю на это различие вовсе не для того, чтобы как-то уязвить лично господина Уолдрона, а лишь из желания поддержать в вас способность не путать между настоящими жрецами науки, сколь скромными они бы ни представлялись, и обыкновенными прислужниками, сколь яркими и достославными ни были бы их имена.
Здесь господин Уолдрон что-то очень активно начал шептать председательствующему. Тот немного привстал и, сказав несколько слов, адресованных, по-видимому, графину с водой, опять опустился в кресло.
– Но об этом – достаточно.
Громкие одобрения.
– Позвольте мне перейти к теме, представляющей куда больший интерес. В чем, с моей точки зрения, – самое уязвимое место в прозвучавшей лекции? Вы, конечно, по моим репликам заметили, что оно заключено, прежде всего, в утверждении докладчика, будто определенные виды некогда якобы исчезли из жизни на нашей планете. Я выступаю перед вами не как дилетант и не как общедоступный лектор, а как человек, чья профессиональная совесть побуждает его строго придерживаться истины. В докладе господина Уолдрона не содержалось ни одного серьезного аргумента, на котором можно ответственно утверждать, что ящеры и другие виды давно поголовно вымерли. В качестве единственного основания он, вероятно, может выдвинуть то обстоятельство, что сам он за всю жизнь не встречал ни одного динозавра. А раз это так, то они не существуют. Как он совершенно справедливо заметил, ящеры являются нашими далекими предшественниками. От себя могу прибавить лишь то, что они – не только предшественники, но и современники человека. Сложность состоит лишь в том, чтобы отыскать место, где они обитают и, преодолевая опасность, туда добраться. Таким образом, существа, которых мы беспечно относим к юрскому периоду, силой и размерами во много раз превосходящие самых крупных известных млекопитающих, способные, будь они в состоянии спуститься с отвесных скал, охотиться на слонов и носорогов, как гепард на зайца, существуют и сегодня.
Восклицания с мест:
– Какой вздор!
– Этого не может быть!
– Где доказательства?
– Откуда это известно вам?
– Откуда мне известно? Мне известно потому, что я сам побывал в окрестностях тех мест, где они обитают, и некоторых из них видел своими глазами.
Аплодисменты, рев возмущения, одинокий возглас:
– Лжец!
– Я – лжец?
Единодушное согласие в публике.
– Кажется, кто-то назвал меня лжецом? Не соблаговолит ли это сделавший господин встать, чтобы я его увидел?
Чей-то голос:
– Он – здесь, сэр.
И над головами небольшого скопления молодых людей взметнулось поднятое на руках тело тщедушного человека в очках. Он отчаянно отбивался, стремясь свалиться на пол.
– Вы себе позволили назвать меня лжецом?
– Нет, сэр, нет! – испуганно завизжал обвиняемый и, ловко извернувшись, исчез в ногах толпы, как чертик – в табакерке.
– Если кто-нибудь из присутствующих осмелиться выразить вслух сомнение в моей честности, я буду рад поговорить с ним с глазу на глаз после окончания собрания.
– Лжец!
– Кто это сказал?
И опять щуплый очкарик возник на руках у студентов. Его раскачивали с дурашливо-восторженным подобострастием, как чествуемого юбиляра, а он нелепо дрыгал руками и ногами.
– Я, ведь, могу спуститься с эстрады!
Крики:
– Валяй, дружище, спускайся! Нам тебя здесь, ох, как не хватает!
Тихоголосый председатель беспомощно жестикулировал, как дирижер оркестра, музыканты которого взбунтовались и вместо стоявшего на пюпитрах свадебного марша Мендельсона, вдруг заиграли польку-бабочку Иогана Штрауса младшего. Профессор стоял перед толпой с пылающим гневом лицом. Ноздри его раздувались, – даже борода, казалось, растопырилась, как иглы у дикобраза:
– Чего можно ждать от вас? Любое подлинное открытие в науке всегда встречало в толпе дремучее недоверие. Вы способны лишь обливать грязью людей, рискующих жизнью ради того, чтобы вывести человечество на новые пути в познании мира. Вы преследуете пророков. Так было с Галилеем, с Дарвином и теперь вот происходит со мной!..
Голос профессора тонет в продолжительном шуме.
Все это я смог лишь кратко законспектировать, так как от волнения перестал справляться со стенографическими иероглифами. Мои блокнотные заметки дают лишь приближенное представление о великом хаосе, воцарившемся в зале Института Зоологии к концу заседания. Беспорядок достиг такого градуса, что многие дамы поспешно выбегали из зала. Пожилых господ тоже захватил воинственный студенческий азарт. Я видел, как седобородые господа вскакивали и потрясали кулаками и тростями в адрес упрямого профессора. Широкая аудитория шипела и свистела, как кипящий котел. Профессор сделал несколько шагов к авансцене и властно поднял над толпой руки. В его движениях сейчас была такая уверенность, такой мощный волевой порыв, что общий ор как-то сам по себе стих.
– Я вас не задержу, господа, – сказал он. – Как бы там ни было, в жизни человека, как и в фундаментальной науке, истина – важнее всего. Истина всегда остается истиной, как бы ни злопыхали отдельные не очень умные молодые люди и их не более благополучные в этом отношении старшие наставники. Я заявил, что открыл в науке новую страницу. Вы с этим не согласны. Вам нужны доказательства? В таком случае, что мешает вам провести расследование, чтобы проверить мои заявления? Изберите из своего контингента одного, или нескольких человек, которым вы доверяете, и которые согласятся от вашего имени проверить принесенные мной сведения.
Поднялся господин Саммерли, пожилой профессор, заведующий кафедрой сравнительной анатомии, высокий, сухой желчный тип с аскетичной внешностью теолога.
– Я хотел бы спросить у господина Челленджера, – сказал он, – являются ли так называемые открытия, о которых идет речь, результатом поездки в верховья Амазонки, произведенные им два года назад?
– Разумеется, именно так, – ответил Челленджер.
– Тогда хотелось бы, чтобы господин Челленджер объяснил, как могло случиться так, что господа Уолас и Бейтс и ряд других уважаемых ученых, исследовавшие эти места еще раньше господина Челленджера, не пришли к аналогичным результатам?
– Видимо уважаемый коллега Саммерли, – ответил Челленджер, – по каким-то причинам спутал Амазонку с Темзой. Амазонка намного больше Темзы. Думаю, что господину Саммерли будет небезынтересно узнать, что бассейн Амазонки вместе с Ориноко (рекой, с которой она соединена протоками), составляет около пятидесяти тысяч квадратных миль, и что на такой обширной площади вполне может произойти так, что открытия одного исследователя не совпадут с результатами, полученными другими.
Озарив лицо уксусной улыбкой, Саммерли заметил:
– Я полагаю, что в данном случае значение имеет не сравнительные размеры бассейнов английской и американской рек, а тот факт, что любые сведения, касающиеся Темзы, можно без труда проверить, тогда как аналогичную проверку в отношении Амазонки провести несравненно сложнее. Я был бы очень обязан господину Челленджеру, если бы он любезно согласился сообщить мне точные координаты местности, где, по его словам, можно встретить ныне здравствующих доисторических животных.
– До настоящего времени, – сказал Челленджер, – у меня были веские причины воздерживаться от сообщения точного местонахождения упомянутого ареала. Но сейчас с определенными оговорками я согласен предоставить необходимые ориентиры к сведению комиссии, которую вы изберете. Может быть, уважаемый господин Саммерли войдет в эту комиссию и, возглавив экспедицию, лично проверит мои утверждения.
Саммерли: – Да, я согласен.
Дружные аплодисменты.
Челленджер: – В таком случае обещаю вам предоставить точные указатели, по которым вы найдете дорогу. В то же время полагаю, что, коль скоро господин Саммерли намерен проверять меня, то совершенно справедливо, если в составе экспедиции окажется человек, который будет проверять его самого. Не имею не предупредить о том, что ваше предприятие будет сопровождаться разного рода трудностями и опасностями. А потому придется бросить клич: «Есть среди вас добровольцы?»
Вот так в одно мгновение порой круто изменяется жизнь человека. Разве мог я, входя в актовый зал для ученых советов Института Зоологии, предположить, что в конце вечера под впечатлением услышанного настолько ошалею, что завербуюсь в экспедицию, отправляющуюся на край света в непроходимые джунгли Южной Америки? Что меня там ждало? Честно говоря, даже думать было страшновато. Но разве не о том говорила мне накануне Глэдис? Да, именно такое, полное опасных приключений путешествие, может меня прославить и таким образом проложить мне путь к сердцу возлюбленной? Вскочив со стула я закричал, предлагая свою кандидатуру. Слова вырвались у меня сами собой. Сидевший рядом Генри Тарп тщетно пытался меня усадить дергая за фалы пиджака. Я слышал, как он шипел:
– Да сядьте же, Мелоун. Не будьте ослом. На вас все смотрят.
В этот момент я увидел, что через несколько рядов впереди кто-то тоже поднялся со стула. Это был высокий атлетического сложения немного рыжеватый господин лет сорока. Он с досадой посмотрел в мою сторону, но я не отступал:
– Господин председатель! Запишите меня. Я согласен ехать. Я согласен. Вы слышите? – повторял я, закусив удила.
– Назовите себя! Кто вы?
Неслось ко мне со всех сторон.
– Меня зовут Эдуард Дэн Мелоун. Я – штатный корреспондент «Вечерней газеты». В возникшем споре обещаю быть непредвзятым хладнокровным судьей.
– А вас как зовут, сэр? – спросил председатель у моего рослого соперника.
– Лорд Джон Рокстон. Мне уже доводилось бывать в верховьях Амазонки. Неплохо знаю те места и полагаю, что был бы полезен в предстоящем путешествии.