– Все лишнее – после свадьбы, я девушка честная! – отрезала пациентка. – Вот выпишусь – и в ЗАГС! Ты слышал? Не вы, доктор, я тут с женихом общаюсь. Вот и хорошо, значит, после выписки. Ну пошли, что ли?
Ну на фиг эту агентуру!
(c) М. ЩербаковЧто такое есть я на фоне всех тех, кто машет мечом?Тех, которые вечно в форме – отличной форме, причем?Тех, которым всегда почтение, десять их или сто…Что такое есть я в сравнении с ними – просто ничто.
Умеренная здравая самокритика, в отличие от самоедства без соли и лука и самокопания с рвением диггера-мазохиста, не вредила еще никому. Другое дело, что она не столь часто встречается даже у здоровых людей, а уж у наших пациентов, да еще и пребывающих в обострении, ее днем с огнем не сыщешь. Ну как, скажите, быть, если, по логике вещей, в этом шкафу не может сидеть существо с хвостом, крыльями, бюстом пятого размера, смазливой мордашкой и бутылкой коньяка, – а оно там есть? И зовет пить и все такое? Как спокойно смотреть на творимые в стране безобразия, если на самом деле президент – это ты, а не какой-то там хрен с бугра? Тут никакая конспирация не спасет – ну разве что на время, до первого прокола.
Тут на днях пришел к Оксане Владимировне, моей супруге и коллеге, ее давнишний пациент, Николай Павлович (назовем его так). Стаж болезни с четверть века, инвалидность – все как у многих людей, болеющих давно и всерьез. Если раньше Николай Павлович ложился на лечение в стационар чуть ли не ежегодно, причем зачастую с боем и катанием на барбухайке под мигалки, то последнее время он в отделении редкий гость – по крайней мере, года четыре уже не был. Зато в поликлинику психдиспансера он ходит как по расписанию – четко раз в месяц. В этот раз график был нарушен: визит состоялся аж на полторы недели раньше.
– Николай Павлович, что-то случилось? – поинтересовалась доктор.
– Да что-то, чувствую, обострение у меня, Оксана Владимировна.
– А что с вами не так?
– У меня снова появилась уверенность, будто я – агент ФСБ.
– Она чем-то обоснована, эта уверенность?
– В том-то и дело, что ничем, Оксана Владимировна! Просто в один прекрасный день просыпаешься (а сон, кстати, последнюю неделю паршивый, как на грех) – и вот оно, знание. Не подозрение, не сомнения – их просто нет. Знание. Агент – и хоть ты тресни!
– Николай Павлович, сами-то как полагаете – что будете теперь делать с этим знанием?
– Я, доктор, воробей стреляный. Я знаю, что это такое. Поэтому в ФСБ меня пусть не ждут – фигушки, не дождутся! Причем я даже знаю, откуда эти мысли: я ведь, еще когда служил в Советской армии, подавал заявление, хотел поступить к ним на службу. Они тогда меня не взяли, и правильно сделали – на кой им сумасшедший агент? А мне с тех пор эти воспоминания аукаются. Ну посудите сами – какой из меня агент ФСБ? А я вам скажу сам – ни-ка-кой! Кто мне тайну доверит? Да, в конце-то концов, если хотят, пусть доверяют – только при первой же госпитализации я ее разболтаю всему дурдому!
– Почему?
– А потому, что от доктора симптоматику скрывать – себе дороже, а от других больных – западло! Так что выписывайте мне лекарство от государственной службы.
– Трифтазин[7]?
– Да, как обычно. И для сна что-нибудь, а то я уже устал Родину сторожить. Я бы и в прошлый раз мог приглушить обострение и не обивать пороги ФСБ и прокуратуры – но не рассчитал, надо было запас лекарств делать, а тут сначала поездка к родственникам, потом новогодние праздники, когда вы не работали, – и все, и я пропал, завербовали. Нет уж, в этот раз я буду умнее.
– Готово, Николай Павлович, держите рецепты, идите получать лекарства.
– Спасибо, Оксана Владимировна! На этот раз Родина может спать спокойно – мне ее тайны на фиг не нужны!
Белоснег, похотливые гномы и чертяка фельдшер
До Нового года остается чуть больше месяца. Скорее всего, перед тридцать первым декабря народ сделает небольшую передышку в своей извечной диалектической попытке упить неупиваемое, а кое-кого, из разряда особо провинившихся и сугубо подкаблучных, возьмут на короткий поводок и приведут кодироваться, но это будет потом. А сейчас отмечается конец третьей недели со дня праздника народного единства, икаются отголоски Хеллоуина – словом, у нас и у наркологов работы не убавляется.
Получив на руки этот вызов, Денис Анатольевич присвистнул и переспросил у диспетчера – мол, разве мы в пригородные села ездим? Оказалось, что да, что это село как раз из тех, что теперь вошли в состав города, поэтому можно брать с собой баян, дорожка будет длинною. Пожалев, что на подстанции нет вертолета, экипаж загрузился в барбухайку и взял курс за город. Уже на подъезде к внушительному особняку, чей адрес как раз значился в талоне вызова, спецбригада второй раз посетовала на отсутствие вертолета. Желательно боевого, с аминазиновыми самонаводящимися ракетами и транквилизаторным пулеметом Гатлинга. Из особняка, нарушая тишину морозного вечера, доносились выстрелы.
Единогласно было принято решение дать родной полиции шанс проявить героизм и воинскую смекалку. Те приехали довольно быстро и сработали четко и слаженно, повязав стрелка в считаные минуты, после чего махнули рукой спецбригаде – мол, заходите, уже можно.
Обстановка гостиной залы впечатляла, даже несмотря на зияющие в дорогой антикварной мебели рваные дыры и россыпь битого стекла и стреляных гильз на дубовом паркете. Шикарная импортная многозарядка двенадцатого калибра с открытым затвором (проверено – патроны извлечены) была аккуратно прислонена к камину, подальше от автора батального натюрморта. Сам художник, крепко сбитый мужчина, чей хабитус практически не оставлял сомнений в его роде занятий в лихие девяностые, сидел в наручниках на софе и успокаивал расстроенную мать:
– Я тебе говорю, не убивайся ты так! Видишь – легавые приехали, тебе защита будет от этих… уууу, козлятина мелкотравчатая! – рявкнул он в пустой угол и попытался погрозить кулаками в наручниках.
– Нету там никого, вот хоть у докторов спроси, сынок! Ох, горе мое луковое, ну разве ж можно столько виски выкушивать, да еще каждый божий день, да без продыху! Как будто мне отца-покойника было мало с его горячками, топорами и ревностью!
– А вот и спрошу, нечего меня тут за лошару держать! Слышь, пацаны, – обернулся он к спецбригаде, – гномов видите вон в том углу? И в том. И на подоконнике. И на камине. Ек-макарек, некогда мне тут с вами рамсить, когда дома такой беспредел творится! Слышь, командир, – это уже полицейскому, – ну хоть ты шмальни в эту шелупонь, че они мне тут своими херами грозятся!
– Я те шмальну! – беззлобно огрызнулся полицейский. – Ты чего из хором стрельбище устроил? Допился до чертиков, блин…
– Ничего я не допился! Я второй… нет, даже третий день как в завязке! И чертиков никаких у меня нет. Я ж объясняю – во-от такие (жест руками в наручниках в метре от пола) гномики, наглые, падлы, – смеются и херами так грозно размахивают. А приборы у них будь здоров, в половину их роста! И кому? Да я пацан конкретный, ко мне даже Фортуна боится задом повернуться! А они смеются и размахивают, смеются и размахивают…
– Я бы на вашем месте уже полчаса как дрался, – посочувствовал Денис Анатольевич.
– Так вот же! Я сначала хотел их своими руками придушить…
– И уронил буфет! – напомнила мама.
– А кто ж знал, что они такие шустрые! Ну ничего, думаю, сейчас вы у меня пошустрите!
– И расстрелял всю мебель, – подытожила мама.
– Да ладно тебе, деньги – не главное! Главное – честь! Короче, вальни их, командир, их разводить нечего, они все равно без понятий! А я прикопаю. Калым вам выйдет, не обижу, я-то с понятиями!
– Ну что, доктора, берете его себе? – поинтересовался старший.
– Берем. Свезем в наркологию подарочек, пусть порадуются, – сказал Денис Анатольевич и повернулся к пациенту: – Пошли, болезный. Тебя как зовут-то? Белоснежка? То есть Белоснег?
– Сам ты Беломор! Толя меня звать.
– Поехали, Толя, полечим твое неграмотное похмелье. А ребята пока гномиков замочат и прикопают. Правда?
– Не вопрос! – заверили полицейские.
Загрузив Анатолия в салон, спецбригада направилась в наркологию. Анатолий вел себя беспокойно: пытался выглянуть в окно, заглянуть под сиденья – не просочился ли гном-диверсант? Потом он сфокусировал взгляд на фельдшере. Оценил невысокий рост, короткостриженые черные курчавые волосы, бородку…
– У тебя рога растут!!! Ты – черт!!! АААА, ОТКРЫВАЙТЕ, Я ВЫХОЖУ!!!
В салоне барбухайки образовалась небольшая свалка, поскольку намерение сойти на полном ходу у Анатолия было очень даже серьезным. В итоге из притормозившей у крыльца наркологического диспансера машины слегка взъерошенный экипаж вывел слегка помятого пациента. Дежурный доктор взялся за расспросы, но Толя вспомнил лихую молодость и ушел в глухую несознанку – мол, не было ничего, зря дело шьешь, начальник! Доктор укоризненно посмотрел на Дениса Анатольевича – мол, зачем гражданина повязали, он же вполне спокоен, никакой горячки, все чисто… Денис Анатольевич пожал плечами и попросил санитара позвать забытого на улице фельдшера, а то вредно столько курить на морозе.
Расчет на провокацию оказался верен: стоило фельдшеру заглянуть в кабинет и поинтересоваться, какого ангела этот хмырь еще не на сковородке, как пациент взорвался:
– ЧЕРТИ! Я ТАК И ЗНАЛ!! ВЫ ВСЕ ЧЕРТИ!!! МЛЯАААА, ХОЧУ ДОМОЙ, К ГНОМИКАМ!!!!
Нарколог обменялся взглядом с Денисом Анатольевичем, вздохнул и сел заводить историю болезни.
Больничный
Несмотря на некоторый осадок в душе, который оставляют проводимые судебно-психиатрические экспертизы, все же есть в них и нечто неуловимо харизматичное. Опять же, один экспертный день на другой похожим не приходится, и если на прошлой неделе вера в разумное, доброе, вечное была здорово подорвана, то, как правило, на следующей имеет смысл ожидать, что уважаемое мироздание опомнится и исправится. Или хотя бы схохмит.
Так вышло и в этот раз. Не успели забыться перлы из только что прочитанных уголовных дел вроде «из одежды на нем были очки с залысинами» и «они стояли, облокотившись попами на капот моей машины», а в кабинет уже входил раскрасневшийся мужичок с таким густым алкогольным амбре, что экспертная комиссия дружно пожалела об отсутствии соленых огурцов, сала и прочей закуски. Надо сказать, что приходил он на экспертизу уже во второй раз, просто на прошлой неделе тяжесть принятого на грудь была несовместима с членораздельным словоизлиянием – во всяком случае, попытка сказать «Гибралтар» его бы попросту убила.
Надо сказать, что на этот раз, памятуя наше устное внушение и бонус от следователя, он честно постарался. Во всяком случае, перемещался мужичок по прямой, был предельно вежлив и всем своим видом, вплоть до тремора рук и головы, пытался выказать всяческое «ку» специалистам.
Само дело было довольно заурядным: выпил, припомнил сожительнице ее измены, та заявила, что он ей пока не муж, а при таком регулярном стремлении нефритового стержня достичь консистенции холодца и прилечь – вряд ли когда-нибудь таковым станет, потом слово за слово – и пара сломанных ребер. К несчастью – у нее.
На вопрос, отчего он и на сей раз пришел на бровях, Алексей (назовем его так) признался, что махнул сто пятьдесят для храбрости. И еще с похмелья. Даже сложно сказать, для чего больше. И вообще, это он, можно сказать, как стеклышко. Ну мутное малость – но уж какое есть. В среднем же за год трезвых дней насчитывается от силы тридцать-сорок, а для прочих ноль пять – ноль восемь – это норма. Водочки, да, он же не совсем синяк, чтобы на бормотуху переходить! Вот только последние годы здоровье подводит, эпилепсия началась. Доктора говорят – алкогольная. Даже инвалидность дали.
С этой эпилепсией приключилась занятная история, Алексей даже месяцев восемь трезвый ходил. Нет-нет, не из-за припадков. Что припадок: отключился, проспался, ссадины обработал – и как огурчик, можно наливать! А в тот раз припадки пошли серией, и Алексея на скорой привезли в отделение неврологии. Вот тут-то на третью ночь и началось самое страшное. Как раз ночь была бессонной – здесь не наливают, а без стопки уснуть затруднительно. Сморщенный старичок в драном белом халате самоорганизовался из кучи тряпья в углу, неслышно пересек палату и присел на краешек кровати.
– Ты кто, дедуля?
– Больничный.
– А это как это?
– В домах бывают домовые, в овинах – овинники, в банях – банники. А я здесь, в больнице, поэтому – больничный.
– Слышь, больничный, у тебя выпить есть? – с надеждой спросил Алексей.
– Есть, как не быть, – дед извлек из-за пазухи флакон из-под раствора для внутривенных вливаний, на котором красной пожарной краской было выведено «СПИРТ», – только я тебе не советую.
– Это почему же?
– Ну ты же у нас тут на органы прибыл, а спирт может все дело испортить. Небось печенка-то уже и так того…
– КАК – НА ОРГАНЫ?!! – Алексея аж подбросило на койке.
– Тихо-тихо-тихо! Ишь, какой шебутной попался! Ты жизнь на что потратил? Правильно, на это (два удара ногтем о флакон). Пользы от тебя Родине никакой. Так что извиняй, ты людям пригодишься, но не в целом, а частями. КУДА???????
Алексей взял старт из положения лежа, который сделал бы честь любому кенийскому бегуну. Ночной коридор огласил вопль «НЕ ДАМСЯ!!!!», от чего дежурная сестра было заподозрила, что в отделении вдруг выявился активный гомосексуалист, который вышел на охоту. Еще некоторое время ушло на то, чтобы выяснить истинную причину такой ажитации, предпринять безуспешную попытку, уже в компании дежурного врача успокоить пациента (ага, сейчас, знаю я ваши приемчики, руки держать на виду!!!) и, наконец, вызвать спецбригаду.
Прибывшие гвардейцы сразу расположили к себе и внушили доверие, а уж когда доктор заявил, что у Алексея приключилась самая обычная белочка, он аж запрыгал от облегчения – белочка, белочка, слава отечественной психиатрии! Только заберите меня отсюда, для полной уверенности, а то дед этот, больничный, будь он неладен!.. В наркологию? Да с радостью, там все свое, родное!
Дежурный врач в приемном покое наркодиспансера подтвердил, что их организация органами не занимается – уж очень проспиртованы, разве что попросят фуагра или печеночный паштет на коньяке, но это штучный заказ, и на его памяти таковых не поступало. Шутки шутками, но Алексей после выписки долго ходил задумчивый и трезвый – так, на всякий случай.
Так был ли ежик?
Сидели тут на днях с нашим хорошим другом и коллегой Владиславом Юрьевичем, вспоминали легендарных личностей нашего доблестного заведения. Как оказалось, я знаю еще далеко не всех. Или, по крайней мере, далеко не все про наиболее одиозных из них.
Про санитара Бдительного я как-то уже рассказывал. Оказывается, второе его прозвище было – Бухалыч. Будучи человеком богатырской комплекции, он имел широкую душу, которая, в свое время, имела обыкновение гореть не хуже твоего торфяника – без сильных сполохов, но перманентно. Соответственно, требовалось русское народное огнетушительное средство, чтобы не сгореть на работе. Сообразно тоннажу водоизмещения и гектарам душевности, на суточное дежурство средства требовалось ни много ни мало три бутылки водки.
Сама история произошла почти лет двадцать назад. Психиатрическая больница как раз в полном составе переезжала с Федоровских лугов в Тольятти. Переезд такого заведения – само по себе событие эпохальное, поэтому, естественно, без казусов не обошлось.
Перевозил пациентов обычный «пазик». Рейсов было много, и водитель уже вошел в медитативный ритм, перестав шарахаться от больных и раздавать сигареты направо и налево. Прибыв за очередной партией переселенцев, он оставил двери автобуса открытыми – все равно загрузятся без его участия, под чутким присмотром санитаров, – а сам пошел прогуляться в лес, который окружал старую психбольницу. Во время своей прогулки он наткнулся на столь же праздношатающегося ежика, и настолько ему глянулся этот забавный фыркающий клубок с иглами, что решил он взять его с собой – небось домик в деревне всяко лучше, чем лес в окрестностях стремительно пустеющего дурдома.