– Сажаем, – просипела пересохшим горлом Бой-Баба.
Корабль задрожал сильнее.
– Да что за черт? – пальцы ее бегали по панели управления, глаза впились в экран. Двигатели натужно загудели.
– Я ничего не понимаю… – прошептал Живых. Потом: – Держи! Держи же!
– Чем держать, задницей? – огрызнулась она.
Корабль завис боком, так что оба они скользнули в удержавших их ремнях. Хорошо, что больных закрепили, подумала Бой-Баба. Пальцы Живых колотили, как по клавишам, по поверхности сенсорной консоли.
– Тут что-то… защитное поле, что ли… – он повернул к ней покрасневшее лицо. – Управление все вырубилось!
– Сама вижу. – Она еще пыталась переключиться на аварийку, но и аварийка сдохла. Корабль трясся и натужно гудел в паутине защитного поля.
– Во сволочи, – сквозь зубы проговорил он, – базу на защиту поставили, а никого не предупредили.
Лампы под потолком мигнули и погасли. Потухли экраны. Разноцветные пиктограммы консолей светились еще несколько мгновений.
– Ну че, молись, – успела сказать Бой-Баба. Все вокруг нее завертелось, загрохотало. Ее тряхнуло в ремнях, и больше она ничего не помнила.
Вокруг стояла тьма. Боли не было. Вот башка раскалывалась, но это хорошо – значит, еще на месте.
Что произошло? Она попыталась вспомнить, но память была пуста. Где она? На Земле? В училище? Это что, учебный полет? Наверное, симуляция аварии. Поэтому ей не больно.
Она протянула руку, ощупала странно гладкое бедро. Металл. Она что… модифицированная? Бой-Баба попыталась скосить глаза на ногу, но ее сразу замутило. Где она? Сколько ей сейчас лет? Что, вот так уже и прошла жизнь?
Память не успевала за остальным телом: дышалось уже легче, она нащупала ремни, определила свое положение. Она висела в кресле почти вниз головой. То-то башка и болит. А память все барахталась в пустоте, не в силах ни за что зацепиться, не находя знакомых воспоминаний.
Рядом кто-то застонал. Мужской голос. Знакомый.
Она вспомнила. Живых! А кто еще? Сколько их всего в команде?
– Идентификация экипажа, – произнесла она и поразилась чужому механическому голосу, который шел откуда-то из ее оплетенного металлом горла.
Живых опять застонал. Свет бы сюда! Кнопка аварийки… где кнопка аварийки? Осторожно, чтоб не стошнило, она скосила глаза вбок, на подлокотник. Непослушными пальцами откинула защитную крышку, нащупала под ней кнопку и нажала.
Ничего.
Затем что-то загудело, и через несколько секунд тьма немного рассеялась. Желтые аварийные лампы хило мерцали по окружности отсека. Ну да, мостик. Что за корабль? Выяснит, никуда не денется.
Рядом с ней в соседнем кресле обмяк модифицированный корпус получеловека. Неужели это Живых? Он висел, как и она, на натянувшихся ремнях в скособоченном кресле. Вытащить его будет непросто, тяжесть такую.
Бой-Баба ухватилась за подлокотник, отстегнула один ремень, и тело скользнуло, еле удерживаясь в кресле. Подтягиваясь на руках, она выскользнула из петли второго ремня, повисела и спрыгнула на наклонный пол. Вернее, потолок. Незнакомый ей корабль приземлился носом вперед.
Живых оказался легче, чем она думала. Он отпихивал ее, брыкался и больше мешал, чем помогал. Осторожно она положила его на пол, расстегнула костюм и стала осматривать повреждения. Стальные протезы, дай конструкторам бог здоровья, выдержали. Амортизационные кресла приняли на себя удар, но тряхнуло их обоих основательно.
Бой-Баба осторожно потрепала его по щеке.
– Эй! Ты меня слышишь?
Он что-то промычал. Она беспомощно огляделась.
– Я пойду проверю медблок, – сказала она. – Если повреждений нет, тебя туда перетащим. Идти сможешь?
Он разлепил глаза и опять замычал. В груди у него захрипело – как радиопомехи. Ах, ну да. Это аппарат искусственного воспроизведения голоса, наверное, отказал. Она сделала знак рукой: помолчи.
– Я быстро. – Она поднялась и, придерживаясь за перекошенные панели, на подкашивающихся ногах поплелась к двери.
Она ползла на четвереньках по наклонной поверхности, с трудом ориентируясь в переходах. Особых повреждений в коридорах не было заметно. Мерцали аварийные лампы. Надолго ли их хватит? И не заклинило ли выходные люки? Дышать было тяжело. Лишь бы медблок был открыт, о прочем можно побеспокоиться потом. Где весь экипаж? Где медик?
Люк в медблок был закрыт. Замирая от дурного предчувствия, она ухватилась за рычаг и потянула дверь в сторону. Та глухо загудела и со скрежетом подалась в сторону. Слава богу!
За дверью так же помаргивали аварийные лампы. Компьютер не работал. Она потерла лоб. Что надо при сотрясении? Вспоминай, учили же…
Раздался стон.
Она вздернулась.
– Медик? Ты тут? – Хоть бы вспомнить, кто у них сейчас медик…
Не слыша ответа, она подползла к двери в больничку, из-за которой прозвучал стон. Нажимая всем телом, толкнула дверь в сторону и сощурилась, рассматривая полутемное помещение.
Пристегнутые к койкам по рукам и ногам висели люди.
* * *
Вильсон ввалился к Илье вскоре после ухода Тимура. Посеревшая, бесформенная маска болталась на шее. Только что из-за Купола.
– Ты мне нужен, – скомандовал Вильсон, светя фонариком Илье в лицо. – Поедем на комбинат.
Илья прикрыл глаза от света рукой.
– Зачем?
– Нагнетатели встали. На комбинате есть запасы кислорода – продержаться хватит, пока снова не запустим, но без приказа ведь не поделятся. Теперь мы с тобой тут главное начальство, так что поехали, – Вильсон бросил взгляд в окно, где стоял его внедорожник.
Морщась от яркого света, Илья натянул куртку и сапоги. Хотел попрощаться с женой и передумал. Тихо вышел из дома и поджидал снаружи, пока Вильсон громогласно объяснялся с Эйлой. Ее нервный, сорванный голос. Наконец Вильсон вышел, светя уже ненужным фонариком себе под ноги.
– Садись, – скомандовал он, забираясь внутрь. – Не думал, что придется когда-нибудь снова на комбинат начальником ехать… – Он поправил куртку, пристегиваясь, и Илья успел заметил висящую у пояса кобуру.
Машину кидало на разбитой транспортерами трассе. Подачу кислорода Вильсон в целях экономии отключил, и ветровое стекло сразу запотело изнутри. Он ехал молча, не отрывая взгляда от дороги. Наконец Илья не выдержал:
– Что с нагнетателями-то?
Вильсон помолчал, пожевал губами.
– Не знаю, – наконец ответил он. – Я туда уже ездил. Вроде неисправностей нет. Должны качать.
Илья подумал.
– Может, сбой в компьютере? Баг какой-нибудь в команде.
– Возможно, – Вильсон оторвал руку от руля, рукавом протер ветровое стекло перед собой. – Я хотел проверить, да офис заперт, ключа ни у кого нет. Менеджмент весь разбежался. Как крысы, честное слово… – он помолчал. – Но ты прав. Надо проверить сервера. Должен быть какой-то след. Не бывает, чтоб все просто так взяло и отказало! – он стукнул кулаком по приборной панели.
Илья потер пульсирующий болью висок:
– Ты связывался со спасателями? Когда они тут будут?
Успеют ли они, чуть не добавил он, но удержался.
– Если нам кислорода хватит, то успеют, – ответил Вильсон на незаданный вопрос.
Дальше они ехали молча. Дорога петляла среди черных, оплавленных древней катастрофой скал – память о том, как в Сумитру миллионы лет назад чуть не врезалась бродячая планетка. Пролетела, срывая атмосферу, сжигая по пути все на поверхности – леса, скалы, города, – и сама раскололась на множество кусков в поле притяжения Сумитры, самый большой из которых – Киак – и стал с тех пор спутником планеты.
– По взрывам кораблей что-нибудь есть? – прервал молчание Илья. – Имена погибших удалось выяснить? Черные ящики нашли?
Вильсон не посмотрел на него:
– А хоть бы и нашли, что они дадут? Если бы один корабль, могла бы быть случайность. Все сразу – это кое-что похуже. Тут уже ясно, что дело не в ящиках… – он осекся.
Из-за поворота показались вдалеке трубы и купола комбината. Полнеба застилал сизый дым. Комбинат не останавливался никогда. Ради него и существовала колония на Сумитре. Ради него и вербовались сюда люди.
– Надо будет составить списки оставшихся, – глухо сказал Илья. – Всех обойти, переписать – наших в городке, рабочих на комбинате, фермеров-поселенцев… В компьютере есть информация обо всех выбывших ранее – кто уволился, заболел, вернулся на большую землю… – он помедлил. – Путем простого вычитания вторых из первых получим списки погибших на кораблях. Я скажу Эйле, у нее это лучше получится.
Вильсон кивнул. Илья отвернулся, глядя в окно. Утренний взбрык Тимура не давал ему покоя.
Он бросил взгляд на часы. Вот вернется – и вечером они поговорят. Не надо было Илье их везти на Сумитру. И сам как-нибудь справился бы. Тем более у Тимура такая травма – и отца убило, и сам чудом жив остался, а Илья и его сюда потащил. Права Эйла: вечно он думает только о себе.
Илья поерзал на жестком продавленном сиденье. Собираясь на Сумитру, он думал, что приближается к цели. И ничего подобного. Убийцы Булата, мучители Тимура были отсюда так же далеки, как и с Земли. Проникнуть на Бокс-бэ с Сумитры было решительно невозможно, будь Илья хоть один, хоть со своим экипажем. Тем и закончилось: нудная работа в космопорту, плохая школа для мальчишки и неутоленная – близок локоть, да не укусишь – жажда справедливости.
Так он теперь и унесет ее с собой в братскую могилу последних жителей Сумитры. И если бы он один… будущим самых дорогих людей заплатил Илья за свой дурацкий план.
Он качнул головой – и боль, улегшаяся как будто, стянула череп ремнем.
Ну ничего. Сейчас они договорятся с комбинатовскими, вернутся в городок – и сразу на стадион. Найдут Тимура и домой… как будто ничего не произошло.
Со скрежетом машина затормозила перед обшарпанной бетонной аркой у входа на комбинат. Все пространство вокруг было запружено грузовыми транспортерами. Похоже, на добычу сегодня не посылали.
– Приехали, – глухо сказал Вильсон.
Возле огромного проржавевшего люка стояли долго. Вильсон препирался с охранником. Наконец вернулся, сдернул маску, завел мотор.
– Не доверяют! – прокричал он. – Говорят, что все это подстроило руководство с Обществом Соцразвития. Что хотят закрывать комбинат, а от рабочих избавиться.
Люк заскрежетал, поплыл в сторону. Вильсон въехал в проем. Внутри стало темно.
Начальник охраны слез с табурета в своей будке и пошел с ними, позвякивая связкой ключей в опущенной руке. Илья оглядывался с любопытством. На комбинате он был лишь однажды, сразу после их приезда. Тогда его называли «новый комбинат». Но теперь ничего нового здесь не осталось: покрытые копотью стены, ряды труб, с которых капала вонючая жижа, заросшие липкой пылью оконные стекла высоко под потолком. Из глубины цеха доносились из громкоговорителя команды.
Они шли медленно, оттягивая момент, когда им придется говорить с представителями. Илья уже слышал, что во время аварии на старом комбинате Вильсон – тогда бригадир на добыче – полез в самое пекло, пытался спасти своих рабочих. Они все погибли. Выжил он один. И когда вышел из больницы, перевелся в космопорт, подальше от ненавидящих взглядов шахтеров, для которых он был такой же кровосос-начальник, как и благоухающие парфюмом менеджеры из Общества Соцразвития.
Он оглянулся на Вильсона. Тот шел вразвалочку, по-хозяйски осматриваясь вокруг. В гулком шуме их шагов не было слышно. То-то он голос себе и сорвал, работая тут, подумал Илья, морщась от грохота.
Вильсон наклонился к его уху:
– После аварии собирались комбинат закрывать! Но Соцразвитие уперлось рогом! Не хотели останавливать производство!
Вдали в отсветах пламени шевелились тени. Илья вытер рукавом взмокший лоб.
– Я слышал, они на выплатах жертвам чуть не разорились тогда.
Блестящее от пота лицо Вильсона повернулось к нему.
– Ну, ты Общество Соцразвития не жалей. Они знали, на что шли. Все им говорили, что открывать комбинат на Сумитре не рентабельно. Не поверили! Так что ж теперь слезы лить…
Грохот рос, лязг пробирал до печенок. Как же они тут работают? Вильсон помолчал. Потом тронул его за рукав и сказал в самое ухо:
– Ты с ними полегче. Народ тут уже ни богу, ни черту не верит. Считают, что их все бросили. Так что не сгущай краски, не порть картину.
Они спустились по широкой истертой лестнице к офисам. Из-за дверей столовой донесся запах прогорклого масла и хлорки. Здесь было потише. Вильсон остановился, повернулся к Илье.
– Это верно, что руководству и Обществу Соцразвития от комбината одни убытки. А остановить нельзя – они тогда вообще по миру пойдут. Все их деньги в него вложены. Слух пошел, что аварию они тогда сами и подстроили. Но это только слухи, имей в виду.
Илья кивнул и взялся за ручку двери:
– Так что говорить-то будем?
Вильсон не ответил.
Стены комбинатовской столовой были когда-то окрашены, но краска слезала клочьями, обнажая потемневшую от сырости кладку. Столы и стулья навалены друг на друга в углу. После грохота цехов тишина стояла такая, что разрывались уши.
Их уже поджидало с полтора десятка человек – грязных, закопченных, с белыми кругами чистой кожи вокруг ввалившихся глаз и поджатых ртов. На Вильсона и Илью смотрели враждебно. Здесь, похоже, их считали представителями компании.
Илья вытащил из груды колченогий стол, взобрался на него и, покачиваясь на шаткой поверхности, принялся объяснять. Кое-кто из рабочих придвинулся поближе. Разводя для убедительности руками, Илья рассказывал уже осипшим голосом, что ситуация под контролем, что спасатели уже в дороге, что нужно продержаться до починки нагнетателей в городке.
Прогремел оглушительный звонок. За распахнутыми дверьми столовой послышались шаги и голоса. Начали заходить новые слушатели – грязные, усталые и злые. Илья повысил голос, стараясь перекричать вошедших.
– Они и так на нашем горбу тут живут! – перекрыл гул толпы голос. – На всем готовом! А теперь им еще и кислород подавай? А мы можем и отходами из труб дышать?
В толпе одобрительно засвистели. Илья оглядел море лиц – злые, усталые взгляды.
– Начальство покрываете! – прорезался сквозь крики сиплый сорванный голос. – А они там все преступники! Вон Вильсон стоит – хватило совести, приперся! Убийцы вы там все! Вам человеческая жизнь – копейка!
Илья переступил с ноги на ногу. Люди подступали ближе. Один из рабочих облокотился на шаткий стол, на котором стоял Илья.
– Всех подорвать на старте не получилось? Нас решили задушить? – спросил он. Негромко спросил, но толпа замолкла. Все ждали его ответа.
– Это был несчастный случай, – выдавил Илья.
Тут загомонили все: «Диверсия это!» «Что его слушать, он сам ничего не знает!» Илья потерял нить и замолчал, глядя поверх голов. Скосил глаз на Вильсона. Тот стоял бледный, руки на поясе, поближе к кобуре.
Илью прохватило холодом. Он разлепил пересохшие губы. Стоящие сзади напирали, рабочие подступили ближе. Кто-то оттер Вильсона в сторону. Стол под Ильей качнулся.
– А спасатели точно летят? – выкрикнул голос.
Илья облизал губы. Огляделся. Напряженные, враждебные лица.
– Я не знаю, – признался он. – Но мы отсюда выберемся. Сами выберемся. Пошлем сигнал бедствия. Вон Вильсон и пошлет.
Он почти услышал вздох облегчения начальника охраны.
– И еще, – повысил голос Илья. – Мы приехали не отнимать у вас кислород или что вы там решили. Но в городке тоже остались люди – дети, – тут он вспомнил Тимура, – и они надеются на вашу помощь. Вместе мы выживем. По отдельности… что ж, может, тоже выживем. Но на хера нужна такая жизнь, друг от друга глоток кислорода прятать?
Толпа подалась, зашумела. Рабочие заспорили, размахивая руками. Илью уже никто не слушал. Он соскочил со стола и в гуле голосов махнул Вильсону: теперь пусть решают сами.
– Спасибо, что со мной поехал, – на обратном пути сказал Вильсон почти нормальным голосом. – Без тебя бы я не смог.