Шаркая вместе с очередью, Эйдан снял очки и закрыл бумажник. Потом, держа очки во рту за одну дужку, он снова открыл бумажник и пошарил в нем. Да. Два чека на тонкой бумаге теперь выглядели в точности как две банкноты – в двадцать фунтов и в десять. Эйдан с минуту глядел на них без очков – надеялся закрепить достижения, – а потом надел очки обратно. К его великому облегчению, чеки по-прежнему выглядели как деньги.
– Мне… мне надо в Мелстон, – сказал он таксисту, когда подошла его очередь. – Э-э… в Мелстон-Хаус в Мелстоне.
Таксиста совсем не тянуло уезжать от станции на десять миль в поля ради какого-то мальчишки. Он оглядел немытые каштановые волосы Эйдана, грязную флиску, мешковатые джинсы и потрепанные кроссовки, бледное испуганное лицо и дешевые очки.
– Двадцать миль, – буркнул он. – Дорого.
– Сколько? – спросил Эйдан.
При мысли о том, что придется идти двадцать миль пешком, у него подкосились ноги, но, может быть, удастся спросить дорогу. Только как он узнает дом, куда ему надо? Тоже можно спросить. На это уйдет весь день. За это время его настигнет погоня.
Таксист наклонил голову, прикидывая, каких денег у этого мальчишки точно не окажется.
– Тридцать фунтов, – брякнул он. – У тебя есть?
– Да, – кивнул Эйдан. И, к своему величайшему облегчению, забрался в такси, украдкой, чтобы таксист не видел, скрестив пальцы. Таксист раздраженно вздохнул и тронулся.
Да, было и вправду далеко. Такси урчало и рычало по городу долго-долго, и в конце концов Эйдан волей-неволей перестал затаивать дыхание от страха, что сейчас его перехватит погоня, но дышать спокойно он смог лишь тогда, когда такси, рыча и урча уже ровнее, покатило по дороге среди полей и лесов. Эйдан глядел в окно на обочины, отороченные кружевным купырем, и думал, что ему, наверное, полагается любоваться сельским пейзажем. Так далеко от Лондона он бывал редко. Однако от волнения он ничего толком не видел. Держал пальцы скрещенными и то и дело косился на счетчик. На счетчике было всего семнадцать шестьдесят, когда они подъехали к деревне – длинной, извилистой, где вдоль дороги виднелись старые дома и новые дома, сады и телеграфные столбы. Потом они поехали под гору, мимо паба и деревенского пастбища, где был пруд для уток и росли высокие деревья, потом снова в гору, мимо приземистой церквушки, тоже окруженной деревьями. Наконец они свернули на проселок, поросший мхом, и со скрежетом остановились у больших железных ворот, над которыми нависал раскидистый бук. На счетчике было восемнадцать сорок.
– Приехали, – объявил таксист, перекрывая пыхтение машины. – Мелстон-Хаус. Тридцать фунтов, пожалуйста.
От волнения у Эйдана застучали зубы.
– На счетчике во… во… восемнадцать… со… сорок, – выдавил он.
– Наценка на загородные поездки, – заявил таксист и даже не покраснел.
По-моему, он меня обманывает, думал Эйдан, вылезая из такси. Это немного смягчило угрызения совести из-за двух чеков, но не сильно. Эйдан от души надеялся, что бумажки не слишком скоро превратятся обратно.
– Чаевых не даете, да? – спросил таксист, забрав мнимые деньги.
– У меня… мне религия запрещает, – ответил Эйдан.
От страха у него плыло перед глазами, и пришлось уткнуться носом в самую каменную колонку ворот, чтобы прочитать глубоко вырезанные на ней слова «Мелстон-Хаус». «Да, я на месте!» – подумал Эйдан, когда такси с ревом укатило по проселку. Он толкнул кованую створку – раздался лязг и много ржавого скрежета – и скользнул на подъездную дорожку за воротами. Он до того разнервничался, что его всего трясло.
За воротами все, похоже, страшно заросло, но когда Эйдан свернул за угол за кустами, то очутился на ярком солнечном свете, а поросший травой изгиб подъездной дорожки вывел его к старому-старому осевшему каменному дому. «Красивый дом», – подумал Эйдан. В кособоких окнах словно бы сквозила улыбка, а за домом рос огромный дуб. Перед парадной дверью Эйдан заметил помятую и поцарапанную, но довольно новую машину – это вселяло надежду. Старый мистер Брендон, должно быть, дома.
Эйдан вошел под плющ, обвивавший входную дверь, и постучал дверным молотком.
Ничего не произошло, и тогда Эйдан нашел спрятавшийся среди плюща звонок и нажал кнопку. Где-то в глубине дома раздалось «блямс-блямс». Почти тут же дверь распахнула тощая женщина со сложной белокурой прической и в накрахмаленном голубом переднике.
– Да иду я, иду! – сказала тощая женщина. – Вот делать мне больше не… Ты кто такой? Я же договорилась, что возьмут нашего Шона!
Эйдану захотелось извиниться, что он не «наш Шон», но он не знал, как подобрать слова.
– Я… меня зовут Эйдан Кейн, – проговорил он. – Э-э… можно мне поговорить с мистером Джослином Брендоном?
– Сейчас за него профессор Хоуп, – не без злорадства сообщила тощая женщина. – Его внук. Старый мистер Брендон уже год как покойник.
Она не стала добавлять «А теперь убирайся», однако Эйдану было ясно: именно это она и имеет в виду.
Внутри у него разверзлась ужасная тошнотворная бездна, его окатила двойная волна стыда. Стыдно ему было, во-первых, что он не знал о смерти мистера Брендона, а во-вторых – что теперь ему приходится беспокоить даже-более-совершенно-чужого-человека. А кроме того, у него появилось чувство, будто он налетел на стену. Больше ему было некуда идти – буквально.
В отчаянии он спросил:
– Тогда можно мне увидеть профессора Хоупа?
Ничего другого ему в голову не пришло.
– Ну, наверное, можно, – неохотно согласилась миссис Сток. – Но я тебя предупреждаю, у него в голове один компотер, он, может, вообще не услышит, сколько ни ори ему. Я с утра пытаюсь до него докричаться, да без толку. Ладно, проходи. Сюда.
Она провела Эйдана по темному каменному коридору. Походка у нее была просто невероятная: вприскочку и с широко расставленными ногами, словно тощая собеседница Эйдана ступала по сторонам низкой стенки или чего-то в этом роде.
– Тут к вам пришли, – объявила тощая женщина. – Как бишь тебя? Эрвин Грей? В общем, вот он, – добавила она, адресуясь к Эйдану, и зашлепала прочь.
– Это я, Эйдан Кейн, – сказал Эйдан, моргая от яркого-яркого света, заливавшего тесный захламленный кабинет.
Человек, сидевший за компьютером у одного из двух больших окон, обернулся и заморгал на Эйдана в ответ. Он тоже был в очках. Может, все профессора очкарики? А в остальном – волосы у него были всклокоченные, светлые пополам с проседью, а одежда такая же мешковатая и поношенная, как у самого Эйдана. Эйдану сразу бросилось в глаза, что лицо у профессора Хоупа мягкое и немного овечье. Если человек претендует на право именоваться словом «внук», ему положено выглядеть гораздо моложе. Сердце у Эйдана упало еще глубже. Судя по всему, новый хозяин дома ничем ему не поможет.
Когда Эндрю Хоуп увидел Эйдана, он очень удивился. Мальчиков среди его знакомых было крайне мало, и Эйдан явно не входил в их число.
– Чем могу служить? – осведомился он.
«Хорошо хоть голос у него приятный», – подумал Эйдан. Глубоко вздохнул и изо всех сил постарался не дрожать.
– Я понимаю, вы меня не знаете, – начал он. – Просто моя бабушка… она меня вырастила… сказала… Она… она умерла на той неделе…
Тут Эйдан, к собственному ужасу, расплакался. Это совершенно выбило его из колеи. До сих пор он держался очень сдержанно и мужественно. Ни разу не заплакал – даже в ту кошмарную ночь, когда обнаружил бабушку мертвой в постели.
Эндрю испугался не меньше Эйдана. Все-таки плакали при нем редко. Однако он с первого взгляда понимал, когда дело серьезное, а когда нет, и сейчас дело было серьезнее некуда. Поэтому он вскочил и затараторил:
– Ну-ну, не надо… Тише, тише, тише… Мы что-нибудь обязательно придумаем. Сядь, Эйдан, сядь, отдышись, а потом все мне расскажи. – Он схватил Эйдана за локоть и усадил на единственный стул – жесткий, с прямой спинкой, стоявший в простенке между окнами, – не переставая тараторить: – Ты же не здешний, верно? Ты издалека приехал?
– Из Л-лондона, – выдавил Эйдан, упав на стул и неловко стягивая очки, чтобы их не залило солеными слезами.
– Тогда тебе нужно… нужно… – Эндрю совсем растерялся, бросился к двери, распахнул ее и завопил: – Миссис Сток! Миссис Сток! Принесите нам, пожалуйста, кофе с печеньем, скорее!
Издалека донесся ответ миссис Сток – кажется, она крикнула:
– Вот только переставлю это треклятое пианино!
– Нет! Прямо сейчас! – загремел Эндрю. – Оставьте, наконец, пианино в покое! Я вам раз и навсегда запрещаю двигать это несчастное пианино! Принесите, пожалуйста, кофе! Прямо сейчас!
Вдали настала потрясенная тишина.
Эндрю захлопнул дверь и вернулся к Эйдану, бурча себе под нос:
– Я бы и сам сварил кофе, да она мне плешь проест, если я что-нибудь трону в ее драгоценной кухне.
Эйдан уставился на Эндрю, зажав очки в руке. Без очков было видно, что на самом деле этот человек отнюдь не мягок и ничем не напоминает овцу. В нем была сила – мощная и добрая сила. Эйдан видел, как она мерцает и клубится вокруг. Такой, пожалуй, все же сумеет ему помочь.
Эндрю свалил две инструкции к компьютеру и целую лавину брошюр по истории с другого стула и поставил его лицом к Эйдану.
– Итак, что сказала твоя бабушка? – спросил он, усевшись.
Эйдан шмыгнул носом, потом с натугой сглотнул. Он твердо решил больше ни за что не плакать.
– Она… она сказала, – проговорил он, – что, если после ее смерти я попаду в трудное положение, надо поехать в Мелстон и обратиться к мистеру Джослину Брендону. Показала мне Мелстон на карте. Несколько раз повторила.
– Ага. Понятно, – кивнул Эндрю. – А ты приехал сюда и узнал, что Джослин умер. Теперь здесь всего лишь я. К сожалению. Выходит, твоя бабушка была очень дружна с моим дедом?
– Она много о нем рассказывала, – ответил Эйдан. – Говорила, его область попечения гораздо важнее, чем у нее, и она всегда с ним советуется. Они писали друг другу. Она даже один раз ему звонила, когда за две улицы от нас случилось чрезвычайное происшествие – принесли человеческую жертву, – и ваш дедушка сказал ей, что именно делать. Бабушка была ему очень благодарна.
Эндрю нахмурился. Да-да, когда он бывал здесь в детстве, дед часто консультировал всевозможных магов и волшебников по всей стране. Как-то раз у задней двери объявилась совершенно растерянная шотландская ведунья. Джослин поговорил с ней, и она ушла с улыбкой. Правда, приходил и бородатый шаман с безумным взглядом, и юный Эндрю жутко испугался, когда во время завтрака увидел сквозь фиолетовое стекло, как на него таращится жуткая физиономия. Старик Джослин очень рассердился на шамана. Эндрю вспомнилось, как дед возмущался: «Не желает передавать область попечения человеку в здравом уме и твердой памяти! Чему он тогда удивляется, в самом деле?!»
Эндрю совсем о них забыл. А ведь подобные визиты, непонятные и страшноватые, нарушали безмятежное течение его каникул. Тут ему пришло в голову, что среди посетителей вполне могла оказаться и бабушка Эйдана, и он спросил:
– А кто она была, твоя бабушка? Как ее звали?
– Адела Кейн, – ответил Эйдан. – Певица…
– Вот это да! Правда? – Эндрю просиял. – Я и не знал, что у нее была область попечения! Когда мне было лет пятнадцать, я собирал все ее пластинки. Чудесная была певица, а уж какая красавица!
– Когда я жил у нее, она почти не пела, – проговорил Эйдан. – Бросила, когда мама умерла, а я перебрался к ней. Говорила, смерть моей мамы была для нее слишком страшным ударом.
– Твоя мама тоже была миссис Кейн? – осторожно спросил Эндрю.
Тут Эйдан несколько растерялся.
– Не знаю, были ли они вообще замужем, – пояснил он. – Бабушка не любила чувствовать себя связанной. Но при этом постоянно жаловалась на маму. Говорила, отец у меня был выскочка и маме не стоило выходить замуж за такую знаменитость. Больше я, честно говоря, ничего не знаю.
– Ага, – протянул Эндрю. Он понял, что затронул деликатные материи, и поспешил сменить тему. – Выходит, когда бабушка умерла, ты остался один на всем белом свете…
– На той неделе. Да, – ответил Эйдан. – Социальные работники расспрашивали, нет ли у меня других родственников, и Аркрайты тоже – это приемная семья, куда меня отдали. Только на самом деле… на самом деле я приехал сюда не из-за этого, а из-за Преследователей.
Тут Эйдану пришлось прерваться. Он не огорчился. Последняя неделя была самой скверной в его жизни, а Преследователи стали в ней последней жуткой каплей. Прервала его миссис Сток – она открыла дверь пяткой и, медленно развернувшись вокруг своей оси, вошла в комнату с большим подносом.
– Вот уж не знаю, чем я заслужила подобное обращение! – говорила она, когда снова оказалась лицом к ним. – Прямо-таки нашествие. Сначала этот мальчик. А теперь еще вас желают видеть мистер Сток со своим одноногим жокеем и его воображулей-дочкой. А нашего Шона и в помине нету!
Похоже, миссис Сток не заботило, что все обсуждаемые персоны ее прекрасно слышат. Она водрузила поднос на ближайший стол, прямо на книги, а три визитера вошли в кабинет следом за ней. Эйдан поежился – ведь миссис Сток считала и его незваным гостем, – вжался в спинку стула и стал молча наблюдать за происходящим.
Первым вошел мистер Сток – само собой, в шляпе. Шляпа мистера Стока прямо-таки заворожила Эйдана. Некогда она была широкополая и фетровая. Вероятно, даже какого-то определенного цвета. Теперь же казалось, будто шляпа наросла на голове мистера Стока наподобие лишайника – мятая, потертая, тысячу раз пришлепнутая вымазанными в земле руками, и теперь ее запросто можно было принять за исполинский гриб, по капризу природы похожий на гномий колпак. У шляпы была выпуклая серединка и обвисшие края. И характерный запах.
После шляпы Эйдана ждало еще одно потрясение – крошечный одноногий человечек, который проворно и энергично прошагал в комнату на костылях. «Вот кому пошла бы эта шляпа», – подумал Эйдан. Одноногий был гном, тут сомневаться не приходилось, настоящий гном, даже с бородой. А седеющая голова у него была непокрытая и с залысинами.
– Таркин О'Коннор, мой свояк; вы знакомы? – объявил мистер Сток.
Нет, не гном. Он ирландец – значит лепрекон, решил Эйдан.
– Я о вас наслышан. Очень рад познакомиться, – сказал Эндрю и бросился расчищать очередное кресло, чтобы Таркин мог сесть – что Таркин и проделал, причем весьма ловко, одновременно приподняв культю, поставив костыли сбоку от кресла и благодарно улыбнувшись Эндрю.
– Тарк раньше был жокеем, – объяснил мистер Сток хозяину дома. – Дерби выигрывал. Он привел к вам на собеседование свою дочку, мою племянницу Стейси.
Тут Эйдана ждало третье потрясение – дочь Таркина О'Коннора. Она была прекрасна. Такие лица – с точеными высокими скулами и слегка раскосыми глазами – Эйдан раньше видел только на обложках модных журналов. И глаза у нее были зеленые-зеленые, будто у героини волшебной сказки, и тоненькая она была, будто тростинка – без преувеличения. Эйдан не мог взять в толк, как у гнома вроде Таркина О'Коннора могла родиться эта прекрасная принцесса. Семейное сходство прослеживалось только в том, что оба были маленького роста.
Стейси решительно прошагала в комнату, улыбнувшись всем сразу, даже Эйдану и миссис Сток, и бросив на отца взгляд, говоривший: «Папа, тебе удобно?» Светлые волосы у нее развевались, и вместе с ней в комнату словно бы хлынули все те чувства, которые и означают, что ты – человек и в жилах твоих бурлит горячая кровь. Характер у нее, очевидно, был отнюдь не эльфийский. На ней были джинсы, стеганая жилетка и резиновые сапоги. «Нет, она не из сказки», – подумал Эйдан.
Миссис Сток свирепо глянула на нее исподлобья.
Таркин только поднял бровь, словно бы говоря: «Нечего меня опекать, сам справлюсь!»
Эндрю был потрясен не меньше Эйдана. Он не понимал, как здесь очутилась эта красавица. Подошел к ней, по пути наклонив еще один стул, чтобы стряхнуть с него бумаги, и пожал протянутую Руку.