Наверное, я утомился за клавишами: у меня в голове раздались отзвуки тех, давних выстрелов – звенящих ударов по металлу – которые мне до сих пор иногда снятся. И еще холмы, слоновья трава, остро пахнущий ветер. И «хлоп-хлоп-хлоп» лопастей вертолетного пропеллера, как пару дней назад у трех сосен.
И тут, вздрогнув, я понял, что вертолет мне не снится. Этот звук шел эхом из ворот слева от меня.
И – принесенный ветерком чужой для этих мест запах. Запах авиационного керосина.
* * *
Я выскочил из своего угла и вынесся в арку под фасадом, глубиной метров в пятнадцать, перегороженную никогда не закрывающимися дубовыми воротами метра в четыре высотой.
Это был не сон: на том бугре, где раньше стояли уткнувшиеся друг в друга машины и мигали мигалки, сейчас сидел небольшой вертолет; какие-то люди шли сюда, к воротам, они уже близко. А чуть сзади них на дороге виднелись силуэты тех самых двух черных машин, как два носорога. Бампер прикрутили на место?
Я понял, что надо найти Альфредо, но от самых ворот обернулся и, из темноты арки, увидел нечто совсем странное.
Двое шествуют сюда – в черно-зеленом камуфляже (с кем война?). Но третий, третий… Он стоит на площадке у ворот, слева у него мой дом, перед носом – как раз ворота. А в руках… он что, подстригает у нас почти несуществующую траву?
Штанга, направленная под сорок пять градусов в землю. Проводочки, тянущиеся к наушникам.
Миноискатель? Миноискатель здесь – где никогда за последние столетия не было настоящей войны? В сердце Сицилии, на склоне Этны?
Я вернулся во двор, сделал пару шагов вправо, к скамейкам, – Альфредо или там, или под магнолией…
И эти двое ворвались, буквально наступая мне на пятки, и уверенно двинулись в центр двора.
То есть не так уж уверенно. Это был танец двух опасных зверей – они шли как бы на полусогнутых, походкой двух охотников в джунглях. Высокие ботинки на шнуровке (на Сицилии, в жарком сентябре!). Камуфляж со множеством карманов, перчатки без пальцев… я мгновенно оценил их экипировку – никакого автоматического оружия на виду, но очень много оттопыренных карманов… и витые прозрачные проводочки, тянущиеся к уху.
И сами, сами они. Это что – бронежилеты, или просто передо мной две горы мышц в пятнистом брезенте?
Тролли. Это же тролли из пещер.
Когда вот такое вламывается в ваш… в то место, где вы живете… не говорите, что это не страшно. Просто страх – такая штука, с которой каждый обращается по-разному.
А парочка уже прошла до середины двора (я оказался у них справа и почти сзади), приблизилась к магнолии.
И наткнулась на стоявшего под деревом Альфредо.
Альфредо – очень мягкий в обращении человек. Но как раз таких-то, с тихим голосом, и боятся, что подтвердит любой, работающий здесь, в кантине.
Каждый из троллей был на полголовы выше Альфредо. Они остановились от него в пяти метрах (классическая дистанция – вы можете попасть в человека, не целясь, а он не сможет в прыжке ударом ноги выбить у вас оружие из рук). Они замерли, чуть наклонившись вперед, в метре друг от друга, то есть чтобы не толкаться в случае чего локтями.
Альфредо, небольшой, аккуратный, в светлых льняных брюках и рубашке, замер перед ними, и казалось, что его ноги в замшевых туфлях… нет, он не принимал никаких боевых стоек. Это был просто человек, стоящий на своей земле, на старых камнях своего двора и никуда отсюда в данный момент не собирающийся идти.
Он что-то сказал им, я улавливал обрывки итальянских фраз в ответ, звук очень напряженных и неприятных голосов.
Альфредо приподнял светловолосую голову буквально на сантиметр, глядя на них в упор. И тихо произнес еще несколько слов, смысл которых мне, с моим уже окрепшим итальянским, был предельно ясен.
Двум троллям эти слова не понравились, оба синхронно изобразили очень характерное движение – какое? Угрожающий наклон корпуса? У меня не было времени подбирать тут слова.
Я сделал два шага влево, ближе к воротам. Чтобы тролли оказались почти между мной и Альфредо. И начал нести бред, громким, чуть скрипучим и гнусавым голосом – даже как бы чуть усталым:
– Вы находитесь на территории сельскохозяйственного предприятия федеральной провинции Катания, являющегося частной собственностью. Вы совершаете нарушение уголовного кодекса Итальянской Республики, статья двадцать восемь, пункты первый и второй. Перед вами законный владелец этой собственности, ясно и недвусмысленно выразивший свое отношение к вашему вторжению. Люди, которые сейчас находятся в галерее на втором этаже, только что вызвали полицию. Время прибытия патрульной машины – от трех до десяти минут.
Нет, я говорил это не на итальянском. И даже не на английском – это был американский язык в полном великолепии. Пусть и с возможными ошибками.
Я не думаю, что тролли знали уголовный кодекс Итальянской Республики – я тоже его не знал, и статья двадцать восемь могла касаться чего угодно или вообще не существовать. Но я хорошо понимал, что эти двое сейчас ощущают.
Они ощущают, что оказались между двумя мужчинами, второго из которых в данный момент не видят.
Как и ожидалось, не оба, а только один тролль мягко повернулся ко мне, и они встали валетиком в середине двора, всё очень грамотно и сыгранно.
Но еще я знал, что им не понравилось мое сообщение о том, что на втором этаже – да вдобавок в «галерее», в Америке этим словом означают тир, – кто-то еще есть, и неважно, звонит ли этот кто-то в полицию или нет.
Просто если вы профессионал и оказываетесь ровно в середине пустого пространства, с четырех сторон окруженного каменными стенами, у которых есть окна второго этажа, и вдобавок между парой недружественных личностей, спереди и сзади, то кожа ваша должна чувствовать только одно.
Вы в невыгодном положении. Фактически вы в ловушке.
Альфредо просто стоял на том конце двора, чуть приподняв подбородок. Я тоже застыл на своем месте.
Один быстро сказал что-то углом рта в свой микрофон. Тот, что высился лицом к Альфредо, развернулся. Оба мягкой походкой, непрерывно обводя двор взглядами, прошли к воротам. И скрылись за ними.
Один внимательно посмотрел на меня.
Секунд через девяносто звук вертолетного мотора там, за воротами, изменился, а потом и растаял в небесной тишине. Два черных носорога также исчезли с нашего бугра.
* * *
Их запах тяжело повис в середине двора – нос Альфредо не хуже моего, он его как раз сейчас морщил: военный запах, пластик и металл, брезент, сапоги на шнурках, плохой одеколон – всё вместе.
Мы с Альфредо стояли рядышком и ждали, когда и запах тоже исчезнет.
– Тролли, – сказал он наконец, и мы вместе посмеялись: смотрим одни и те же фильмы.
– И откуда они, такие – северяне, или… – неуверенно добавил он.
– Вы не поняли, Альфредо? – удивился я. – Они, конечно, в каком-то смысле итальянцы. Этнические. Но не отсюда. Это американские итальянцы. Спецназ.
– И подумать только, что в середине сороковых тут возникло политическое движение за отделение Сицилии от Италии и превращение ее в американский штат, – с непередаваемым выражением сказал он после паузы. – Во времена сразу после Муссолини и так далее… Сложно всё было.
– А кто это придумал и возглавлял такое движение?
– Мой дед, – уронил он две льдышки.
Но тут до него что-то дошло.
– А откуда вы знаете? – быстро отреагировал он. – Про спецназ и прочее?
– Ну, – начал загибать пальцы я. – Шеи, здоровенные. Бритые головы с хохолком. Микрофоны в ушах. То, как они стояли. Как двигались вместе. Американский спецназ – это их подготовка. Но вся экипировка – классический случай частной охранной структуры.
– Да?
– А иначе они бы так быстро не ушли. Их там, в Америке, много, этих частников. Есть целые армии. Творят что хотят по всему миру. Да вот хоть в Ираке.
– Так, так… – ему стало интересно, он повернулся ко мне. – Вы их, значит, узнаете по походке? И поэтому вы перешли на какую-то театральную версию английского?
– Техасскую или около того. Это язык, который они понимают.
Альфредо посмотрел на меня с еще большим интересом:
– И в таком случае что нам угрожало? Если бы дела пошли хуже? Или – что еще угрожает?
– А не так уж и много, – не очень уверенно начал я. – А в будущем и вовсе… Альфредо, вы ведь знаете, что живете в крепости? Она и сегодня – крепость. Допустим, в следующий раз мы ставим часового на холмике, под тремя соснами. Он видит приближение противника и звонит. И дежурный успевает закрыть вот эти дубовые ворота. А тогда – всё. Если они, конечно, не догадаются проникнуть во двор сзади, из цеха, через арку бывшего зернохранилища, там, где сейчас большая кухня, – но ее можно и забаррикадировать, это три минуты. А прочее – перед ними стены. Заряды от базук по таким стенам как бы расплескиваются. На окнах ставни или решетки, а это уменьшает вероятность от попадания снарядов внутрь комнат. Ну, а стрелковое оружие против этих стен…
Я пожал плечами.
– Вертолет, – подсказал Альфредо: ему, кажется, стало по-настоящему весело.
– А что – вертолет? Это же не боевой «Апач» или «Хоук». А что-то вроде «сикорского», «команч», что ли. Что там есть? Автоматическое оружие в кабине. Против тех же стен. Ну, не ракеты же – это как-то чересчур. Хотя неприятная штука… Вертолет можно использовать, чтобы высадить десант троллей, человека три, в этот двор. Больше там, в кабине, не поместится. Но двор для посадки тесноват, можно задеть хвостом за стену и упасть. Значит, он зависает на уровне крыши, и эти ребята скользят вниз по канатам. Но пока он висит, мы его жжем.
– Мы – жжем – вертолет?
– Ну, Альфредо, – улыбнулся я. – Знаете, мне всегда была приятнее ваша граппа из шардонне, а вот та, что из неро д’авола, на мой вкус чересчур мягкая. Вот ее, из неро, мы и возьмем. А граппы здесь производится сколько угодно, лучше та, что еще не разбавлена до этих самых сорока трех градусов. А чистая, только с перегонки. И еще бензин из баков, машины – на стоянке. Если заранее подготовиться… Ну, тряпочка, скотч…
– Коктейль Молотова! – начал беззвучно смеяться он. – Браво!
– Две бутылки об кабину и винт вертолета, пока он висит. Из окна второго этажа. Вашего окна. И во дворе станет очень мусорно и грязно. По паре бутылок – на эти их черные бегемотины, если они окажутся достаточно близко от внешних окон. Ну, и не будем забывать о том, что ваш отец – охотник. Пара ружей в его комнатах найдется? Наконец, я как-то сомневаюсь, что даже самый лучший спецназ найдет и уничтожит все ближайшие маячки для мобильной связи. Не говоря о том, что деревни-то они от связи точно не отключат. Если не отсюда, то оттуда, услышав грохот, позвонят в полицию, и всего-то надо продержаться чуть-чуть до прихода нашего вертолета. О чем нападающие, конечно, будут иметь представление. Так что если быть готовыми заранее…
Альфредо засмеялся в голос. Он, кажется, обошел бы меня по периметру, склонив голову и внимательно рассматривая – но тут начали, наконец, показываться те, кто не оказался, как мы с Альфредо, во дворе, встречая гостей. Может, попросту вообще только сейчас узнали, что происходит непонятное.
Он еще хотел что-то мне сказать, но его окружили люди.
А я совершенно не спешил рассказывать ему об этой странной штуке – миноискателе у ворот.
Уомо!
И вдруг в мире вокруг стало очень пусто и грустно, мне нечего было в нем делать. Во дворе звучали возбужденные голоса, а я – чтобы не геройствовать на публике – уже выходил из ворот и поворачивал направо, к своему флигелю.
Под кромкой черепицы горела лампочка, освещая в незаметно спустившейся темноте вход, мои окна были, конечно, темны – кто их будет за меня зажигать? А у моих ног, там, где начинался плавный спуск в долину, лежали темная пустота и далекие огоньки, утопающие в ней.
Солнце давно ушло вправо и вниз, туда, где невидимое отсюда море и Таормина. Колокол в долине, очень далеко, уже отзвонил. Только сверчки еще звенели из сизой темноты с огоньками, высоко над которой висели подсвеченные лиловым перья облаков.
Победы всегда немножко вот такие. Обычно, чтобы отпраздновать их, большие и не очень, я задумчиво выкуриваю сигару на той самой скамеечке в углу двора. Все обитатели хозяйства знают в таких случаях, что у блондина Рокотоффа опять, наверное, день победы, можно подойти к нему и узнать, что он хорошего сделал себе и людям.
К этой скамеечке, обратно, я бы через некоторое время и пошел, но сейчас не было сигар, просто не было, кончились. Ближайшая отсюда из числа годных к употреблению – в табачном бутике в Палермо или, если повезет, – гораздо ближе, в одном хорошем отеле в Таормине-верхней. Причем купить их там можно будет не сегодня, конечно, а завтра.
Здесь так тихо, особенно если войти и закрыть за собой дверь. Джоззи нет, у нас с ней договоренность – я не лезу в ее домик (полторы минуты хода от моего) без крайней необходимости, типа пожара. Только она – в мой, когда захочет. А с ней это случается не каждый день. Так, наверное, лучше.
Я один, я у себя.
Но приходит Дони, бессловесная Дони из деревни внизу и справа (огни отсюда не видны), она у нас официантка и уборщица, и работа ее – самая защищенная в мире. Потому что попробуй кто обидь девушку, вся многочисленная родня которой живет вон там, за поворотом, в сельской глуши Сицилии. А бессловесная она потому, что не знает даже итальянского – только сицилийский диалект.
И приходит Дони, она несет мне сеттембрины – крошечные полевые сентябрьские цветы, нежное зелено-голубое облако. И сама ставит в вазу.
Это моя награда, Альфредо, наверное, им всем что-то такое сказал. Но больше сегодня наград не будет, будет ночь.
* * *
– Вы ведь мне расскажете когда-нибудь про свою прошлую жизнь, правда? – сказал мне на прощание Альфредо. – О том, кем вы были раньше? Подозреваю, что это интересно. Но не сегодня, не сегодня! Просто как-нибудь.
Рассказать Альфредо? Я от него не скрываюсь. Вот только интересно, что он поймет?
Ну да, сегодня я винный аналитик с европейским именем, в очередной раз с удовлетворением сказал я себе, стоя под горячей струей душа. А что происходило в моей прежней жизни? Ведь итальянцу, пожалуй, не объяснишь, что раньше были войны, которых как бы и не было, о них не следовало говорить где попало. Потом – 1991 год, август, у Белого дома. И 1993 год, октябрь, у того же Белого дома – тут для Альфредо надо, наверное, добавить «в Москве». И очень долго что-то ему объяснять.
Да ведь не только итальянцу – уже и нашим всё надо объяснять долго и подробно, а совсем юные и не поймут ничего. Потому что когда это было – я даже не про ту странную войну, а про девяносто третий год? У нас сейчас какой год – 2008-й. То есть, получается, пятнадцать лет назад. Пятнадцать! А ведь уже почти никто не поймет и не вспомнит.
Значит, раз ужин съеден и дело к полуночи, надо полежать с закрытыми глазами, сон придет мгновенно, но он не приходит – звучат голоса.
– Майор, а закурить дашь? Как тогда, на площади во Фрайбурге?
Это же Иван. А может, Шура. Я всегда их путал, потому что они – неразлучная пара. Хотя совсем не похожи. У Ивана такие неприятные, близко посаженные серые глаза. А который со сломанным носом, вдавленной переносицей – это Шура. Или наоборот? Не помню.
– А красненькое, которое ты тогда нам выдал из запасов главного командования, очень даже было ничего. Больше нет?
Это точно Шура. Или Иван?
– Ребята, где же я вам его сейчас найду? Я не в Германии. Я на Сицилии. Да приезжайте сюда – тут сокровища. Ах, какие красные. Да вот хоть Lu Patri – потрясающее неро д’авола, но из крошечного хозяйства, такое не только в России, но и в прочей Италии – разве что для коллекционеров. Ну, а я тут… Для вас – сделаю. Ребята, приезжайте.