– Ты тогда с раннего утра до ночи не возвращалась домой, – вдруг вспомнил я, – обедала и ужинала у нас.
– А через неделю мама изменилась. – Нина зябко запахнула кофту. Хотя закатные лучи окутывали теплом, она не чувствовала их, все больше проваливаясь в прошлое. – У нас был домашний кот, и она, кхм, – Нина нервно хохотнула, – ну, погналась за ним. Кот дал деру, но тут из комнаты, к несчастью, вышла я. Мать, не останавливаясь, развернулась и кинулась на меня. Я еле успела захлопнуть дверь. Мать стала биться в дверь моей спальни, и тут раздался выстрел.
– Черт, – прошептал я.
– Вот именно. – Нина выругалась покрепче.
– И что потом?
– Отец взял свои и мои вещи и поджег коридор второго этажа, где лежало её тело. Мы сели в машину и поехали в дом бабушки, в этот дом.
– Так вот почему он горел, – сказал я, вспоминая наполовину сгоревший дом, черную крышу которого было видно с кладбища. – А что случилось с доктором Кротовым?
– Как-то ночью я подслушала разговор отца и начальника полиции. Из их слов и по тому, что делал отец, я поняла, что произошло. Отец нашел Кротова, который уже собирался уезжать в Москву; доктор попытался бежать, но отец стрелял в него – ранил в правую ногу, а потом убил. Начальник полиции, хороший друг отца, помог ему избавиться от тела, скинув докторишку в болото.
– Ух ты, а я и не знал, что твой отец на такое способен.
Я немного помолчал, а потом, поборов неловкость, спросил:
– А в вашем старом доме могли остаться эти таблетки?
– Ты что, так и не понял, что я тебе рассказала? Хочешь быть как она? Хочешь стать зомби?
Она, злясь, встала со скамьи и зашагала в сад. Я догнал её и, схватив за руку, остановил:
– Я другой, и я останусь человеком!
– Не обманывай себя.
– Дай мне хотя бы шанс, – мне не требовалось её разрешения, но я хотел, чтобы она одобрила мои действия. Мне хотелось, чтобы хоть кто-то был на моей стороне.
– Мы уехали, взяв только свои вещи, – сказала Нина. – И если туда не наведывались чужие, все осталось на своих местах.
Почерневшие от огня половицы подозрительно скрипели под ногами. На второй этаж подниматься было опасно, лестница сильно пострадала от пожара, она стала призрачной черной тенью без перил. Как только мы вошли в дом, Нина поджала губы и нахмурилась. Но я её с собой не тащил, она сама вызвалась, сказала, что, раз уж она разбудила призраков прошлого, пора ей столкнуться с ними.
Она сказала мне, что таблетки, скорее всего, находятся на кухне. Пока Нина бродила по грязным комнатам, я пошел туда.
На кухне отвратительно пахло, на столах лежал мышиный помет. Когда же я стал открывать шкафчики, увидел и самих хвостатых. Мыши и крысы подъели не только оставленную еду, но и коробки из-под продуктов, и даже мыло. Крышки у стеклянных банок с консервами отлетели, и тухлые овощи и варенье, растекшиеся по шкафам, хотя и засохли, но продолжали вонять.
Наконец в одном из ящичков я нашел пузырек, где лежали бледно-желтые таблетки. На ярлыке еле виднелась надпись, сделанная ручкой: «V.М.1» и подпись – д-р Кротов. Открыв крышку, я понюхал пузырек: легкий запах лекарства, ничего больше.
– Нашел? – в кухню вошла Нина. – Тогда идем скорее отсюда.
– А что там у тебя?
Она нехотя вытащила из-за пазухи маленького плюшевого мишку и тут же спрятала его обратно.
– Ни слова, – строго сказала она мне.
– Как и ты, – я хлопнул по карману, где звякнули таблетки.
Оставшиеся пять дней прошли слишком быстро. Дни заканчивались скорей, чем успевали начаться. Может, потому, что была осень, и солнца становилось все меньше.
Мы гуляли с Ниной то возле речки, то по кладбищу, навещая знакомые старые надгробия, и все это время таблетки были со мной и жгли сквозь карман мою ногу.
А в пятницу родители устроили прощальную вечеринку, позвав каких-то незнакомых людей, пару оставшихся родственников и Нину с отцом. Как я ни сопротивлялся этому празднику, мама настояла на своем. Видите ли, ей очень понравилось, что Харизовы устроили такой праздник своему Павлику на прошлой неделе.
– Теперь это модно, – поставила она точку в нашем «споре».
И вот я сижу на диване с бокалом шипучки и слушаю, как отец Нины рассказывает всем про ограду. Что надо её чинить, что вчера он насчитал двадцать плешей и даже успел пристрелить одного зомби.
– Хочу в воскресенье устроить общегородское собрание, – вид у отца Нины был, как всегда, мрачный и спокойный. – По-моему, стоит подумать о том, чтобы все перебрались в центр. Так нам будет легче себя защищать.
Все давно уже забыли, по какому поводу здесь собрались, и скучковались возле мэра.
– Придется нам опять доставать оружие, – сказал он.
Мне было скучно слушать эти разговоры, и я, оставив бокал на столе, ушел в другую комнату. Всюду было пусто, мэр собрал возле себя всех гостей, только с кухни доносился тихий бубнеж. Возле окна сидели отец и тот самый старик с седой бородой. Кепки на нем не было, но трость стояла, прислоненная к столу.
– …я уже все приготовил, – продолжал тихо говорить старик, – заменил экран, проверил бобины с пленкой. Оказалось, что все фильмы целы. Так что завтра открываюсь, – улыбка старика сияла сквозь бороду.
– Представляешь, Юрка, – кинул на меня веселый взгляд отец, – теперь по субботам у нас опять будут показывать кино, – отец вдруг нахмурился и тяжело вздохнул, – черт, ты же завтра… ну…
– Я могу сегодня устроить пробный запуск, – сказал дед. – Идем, – он уже встал и схватился за палку.
– Я только Нину позову, – воскликнул я и кинулся в гостиную.
По дороге к кинотеатру Алексей Степанович Полухин рассказывал нам про Москву и про то, как замучили его там зомби, – власти не могли ничего с ними сделать, так как следить за огромным городом с его бесконечно длинными улицами, где в каждой подворотне сидел зомби, было просто невозможно.
– Все бегут из больших городов. А мне, слава богу, было куда податься, здесь жили мои внуки.
– Почему вы такой старый, а еще живой? – вдруг спросила Нина.
– Хм, может потому, что пью много сладкого лимонаду? – засмеялся старик.
Кинотеатр был старым одноэтажным зданием с толстыми колоннами; он находился в центре поселка. Окна его были всегда заколочены, а на двери висел замок. Теперь за освобожденными стеклами белели шторы, но замок был все тот же.
Дед, склонившись над ним, долго кряхтел, подпинывал дверь и чертыхался.
– Какой красивый медальон, – сказала Нина, указывая на цепочку, что свесилась из выреза клетчатой рубашки деда.
Дед выпрямился, взял медальон, на серебряной крышке которого я успел заметить витую букву «К», и, хмурясь, опять спрятал его за пазуху.
– От внука остался, – буркнул он и наконец-то отпер дверь.
В кинотеатре стоял затхлый сырой запах, но всюду сияла чистота. Было видно, что все готово для открытия, даже шторы, хоть проеденные молью, тщательно выстираны и выглажены. Старик, оставив нас в зале, отправился в кинопроекционную комнатку. Спустя минут пять портьеры разъехались, и на белом экране запрыгали черные пятна. Кино было странным, совсем чужим: как и говорил отец, всюду были люди, они бестолково толпились на улицах, их было невообразимо много, словно муравьев в муравейнике.
За сюжетом фильма я не следил, – думал о том, что дело близится к ночи и вот-вот наступит суббота, день моей смерти. А я все еще решал, пить мне эти чертовы таблетки или нет.
Я очнулся от своих мыслей, когда почувствовал, что на мою ладонь легла рука Нины. Я перевернул кисть, и наши пальцы переплелись. После этого стало не важно, что случится со мной завтра; до конца кино мои мысли не покидали пределов настоящего.
В небе сияли звезды, и мы неспешно возвращались домой. Вдруг что-то стукнуло меня изнутри, дыхание на миг перехватило, и я пошатнулся.
– Что с тобой?
– Н-ничего, – соврал я. Но сердце принялось выделывать кульбиты, оно то бешено стучало, то замолкало совсем, будто исчезая из грудной клетки. Я сунул руку в карман и к своему ужасу не обнаружил там заветного пузырька. – Черт, я же в других брюках.
Я поспешил к своему дому, Нина рванула за мной.
– Постой, Юра. Пусть будет, как будет. Зачем тебе эти таблетки? Чтобы превратиться в зомби?
Легкие мои разрывал огонь, я остановился, чтобы отдышаться, чтобы сил хватило ответить Нине:
– Мне нужно хотя бы три дня. Я обещаю тебе, что через три дня сам покончу с жизнью, если, конечно, начну превращаться.
– Зачем тебе эти несчастные три дня?
Я молчал: признаться было трудно даже самому себе, не то что произнести вслух. Я зашагал к дому. Меня пробирал холодный пот, и, как я ни хватал ртом воздух, он никак не мог пробраться в легкие, как будто кто-то сжал мне горло.
– Ты не скажешь? – продолжала приставать Нина.
– Из-за тебя, – пробубнил я.
– Что? – то ли не услышала, то ли не поняла Нина.
– Чтобы быть с тобой! – крикнул я и прибавил шагу. Нина, наоборот, отстала.
В эти дни у меня постоянно вертелась мысль: хотелось бы мне так отчаянно жить, если бы я не любил? А может, это отговорка, не было бы любви, была бы недописанная картина или неисполненная мечта. Причины жить всегда найдутся. Может, потому-то и развелось столько зомби?
Окна были темные – видимо, гости давно разошлись. Я зашел в дом и пробрался в свою спальню. В старых джинсах нашел таблетки; руки тряслись, а перед глазами плыли круги. Сердце стукнуло в ребра так, что стало невыносимо больно. Я задохнулся и, понимая, что следующий удар будет последний, вытряхнул лекарство на ладонь, но промахнулся. Таблетки покатились по полу. Пытаясь их поймать, я уронил пузырек, и тот, глухо стукнув об пол, укатился под кровать.
Сил не было даже выругаться. Каждый клочок тела наполнился болью; я рухнул на колени, белые пятна таблеток смещались то влево, то вправо, я наугад шлепнул по пятну, соскреб две и кинул в рот. Теперь можно было и умереть – или, по крайней мере, стать живым мертвецом.
Растянувшись на полу, я слушал последние удары сердца, и вдруг оно ухнуло куда-то в пропасть, нервный ток пробежал по моим конечностям, и наступила удивительная тишина. Никогда я не был в такой поразительной тишине, даже когда прятался в чулане, накрывшись с головой одеялом. Это была ужасающе мертвая тишина, исходившая из меня самого. А потом на меня навалилась дикая усталость, и я, перебравшись в кровать, закрыл глаза и уснул.
Я проснулся от того, что надо мной шептались голоса.
– Я забыл, в каком костюме он хотел, чтобы его похоронили? – спросил отец.
– В джинсах, – тихо сказала мама.
Я открыл глаза, и мать взвизгнула.
– Ты не умер? – воскликнула она.
– Я просто спал.
– Но доктор сказал…
– Наверное, он ошибся дня на два-три, – ответил я, садясь.
– Так это же хорошо, – растерянно сказал отец.
Мать вроде бы тоже была с ним согласна, но, уходя из комнаты, тихо прошептала отцу:
– Второй раз я не переживу.
Наскоро позавтракав, я побежал к Нине. На пороге меня встретил её отец:
– Разве ты сегодня не должен был…
Вместо слова умереть он просто кхыкнул.
– Доктор ошибся на день, – сказал я, проклиная прощальную вечеринку, из-за которой теперь должен объяснять всему городу, почему не умер.
– Н-да? – Мэр подозрительно покосился на меня. – Что-то ты бледноват.
– А Нина дома?
Мэр отступил от двери, пропуская меня, но глядя по-прежнему подозрительно. Я видел, как рука его потянулась к поясу, но на полпути остановилась. Я знал, что он носит револьвер, и теперь вдруг понял, что мне надо быть чертовски осторожным, чтобы не выдать себя. Но я был такой же, как всегда, и потому не видел причины волноваться.
Нина поначалу тоже пыталась разглядеть во мне какого-то монстра, но потом забыла о моем новом состоянии, и мы провели весь день в обычной беззаботной ерунде. Вечером Нина отправилась на официальное открытие кинотеатра. Собрался почти весь город, и поэтому я туда не пошел: не хотел всем объяснять, почему я еще живой.
Я сидел на скамейке и ждал Нину. Но из кинотеатра она вышла с отцом и какими-то парнем и женщиной. Я вспомнил этого веснушчатого парня, мы часто дрались с ним в детстве. Это был Митька, он жил на другом конце города, а женщина, что, сутулясь, шагала рядом, была тетка, воспитывавшая его.
Они шли медленно и говорили о фильме, о завтрашнем собрании. Я спрятался в тени кустов и с болью подумал, что Нина уже подыскала мне замену. Неужели забыла, как в детстве Митька иногда поджидал за углом, чтобы кинуть в нас чем-нибудь или крикнуть обидные слова? Я отстал от них, когда они пошли по пустоши, ярко освещенной фонарями.
– Ну и ладно, – прошептал я и поплелся домой.
На следующий день Нина с каким-то упоением рассказывала о Мите, что ему семнадцать, а он уже устроился работать в полицейский участок. Было невыносимо слушать, какой он смелый и как дежурит по ночам у ограды вместе с другими добровольцами.
– Что с тобой? – вдруг спросила она меня.
– Ничего, а что?
– Вид у тебя какой-то чужой и… – она замялась, но все же сказала, – злой. Прошло уже два дня, так?
– При чем тут два дня? Намекаешь, что я уже не человек? – вспылил я. – Как будто сама поступаешь человечно. Давай, продолжай веселиться со своим жердяем.
Нина закусила губу, щеки её слегка покраснели. Я же, переполняясь ненавистью к Нине и за это еще больше злясь на себя, развернулся и утопал домой.
Но дома меня поджидал отец. Он остановил меня, не дав улизнуть в свою комнату.
– Постой, я хотел у тебя кое-что спросить, – сказал он.
Я зашел в зал и, скрестив руки на груди, уставился на отца. Ноты неловкости в его голосе говорили, что предстоял не очень-то приятный разговор.
– Юра, – вздохнул тяжело отец, – мы знаем, что ты выпил таблетки.
– Да где бы я их взял? – слишком энергично возмутился я.
– Ты умер позавчера, да? Не надо, не отпирайся. Я же вижу, какой ты стал. Такой же, как один мой сослуживец, Кузнецов. Когда он умер, он принял таблетку и стал постепенно превращаться в зомби. Его ловили всем городом. Сначала жена прятала его от соседей и родственников в сарае. Она таскала ему живых кур и кроликов. А потом пропала и сама.
– Да при чем тут эти байки, – в дверях возникла мать. – На вид ты такой же, как всегда. Просто я нашла пузырек от таблеток доктора Кротова под твоей кроватью.
Я затравленно дернулся, понимая, что меня разоблачили, но мать сделала ко мне шаг и крепко обняла за плечи.
– Ты правильно поступил, – прошептала она и поцеловала меня в макушку.
Но вид отца говорил о другом, он сомневался и смотрел на меня настороженно и внимательно, словно я опасный сумасшедший и из спокойного состояния могу неожиданно перейти в буйное и напасть на них.
Поэтому я нисколько не удивился, когда случайно увидел, как отец достал из чулана двустволку и, пряча её под махровым халатом, отнес в свою комнату. Когда же я лег спать, то услышал, что в двери родительской спальни щелкнул замок.
На следующий день с утра зарядил дождь. Идти куда-то совершенно не хотелось. Все мысли вертелись вокруг Нины, особенно мучила одна: пошла ли она сегодня гулять с Митей. Но после обеда в дверь постучали, и вошла Нина. Под мышкой она держала коробку со скраблом. Вопросительно посмотрела на меня.
– Идеальное занятие для дождливого дня, – улыбнулся я. И не нужно было просить друг у друга прощения, улыбки сделали все за нас.
Посреди игры мать крикнула, чтобы я вынес мусор.
– Рыбьи потроха ждать не любят, – добавила она.
Я нехотя подчинился и, накинув плащ, выскочил на улицу. Делов-то было – пробежать несколько метров до угла и кинуть мешок в бак.
На обратном пути что-то заставило меня остановиться у нашей калитки. Я повел носом и то ли почуял, то ли понял, что за высоким кустом ивы стоит человек. Куст был как раз напротив зального окна. Я подумал было про зомби, но запах был человеческий. Даже несмотря на скрадывавший запахи моросящий дождь я мог сказать, что там стоял мужчина. Мое вдруг странно обострившееся обоняние испугало меня самого.
– Эй, – крикнул я, – кто там?
Тень отделилась от куста, и я увидел отца Нины.