– Ты что, дурочка совсем? – удивилась Марина Степановна. – Какой еще служебный роман? Максим Леонидович хочет сделать тебе предложение. Не сразу, разумеется, а сначала поухаживает: в клуб тебя сводит, в театры… Как принято, так и будет. Потом ты познакомишь его со своими родителями.
– Со своими родителями я могу и вас познакомить, а вот насчет замужества…
– Ты, главное, подумай, – шепнула аудиторша. – Максим все знает про Гадсона, что тот к тебе тоже неровно дышит. Грановский – не дурак и прекрасно понимает, что в случае чего его могут попросить отсюда… Ну, если ты согласишься за него выйти, а Гадсон обидится. Но у Максима Леонидовича есть и своя собственная фирма – не такая, как этот фонд, разумеется, но очень прилично стоящая на ногах. Он там не работает, разумеется, но он единственный владелец и взял на работу хороших менеджеров. Ты подумай…
Наташа не собиралась ни о чем подобном думать. Мало ли что кому показалось? Потом, она, может быть, и хотела бы замуж, но – по любви. Конечно, и Максим Леонидович, и Джон Говардович – люди приятные и обходительные, с ними приятно беседовать, но в качестве супруга Наташа не могла представить себе никого из них. Мужа, как ей казалось, надо в первую очередь любить, а потом уж уважать. Хотя как это совмещается, она не знала.
В ее жизни были, разумеется, мужчины – двое, за которых Наташа собиралась замуж. Первый был сокурсником и передумал жениться в самый последний момент, когда они уже направились подавать заявление. А второй – коллега по работе. Тот был женат, но с женой не жил вместе и обещал развестись, вот только постоянно находил причину не подать заявление о разводе.
Об их романе знали на службе все, поэтому Наташе пришлось уйти и устроиться в финансовую компанию Григоряна. Со своим возлюбленным она встречалась теперь только дома. Вернее, в съемной однокомнатной квартирке. Убегала с работы, носилась по магазинам и спешила туда. Прежде-то они отправлялись вдвоем. Ехали в его машине, в салоне играла музыка, текла легкая беседа о чем-то, и Наташе казалось, что она влюблена.
Ее избранник был мужественным и малоулыбчивым. Но очень скоро после перемены места работы все изменилось. Приходя в ту квартиру, она уже не заставала его там. Любимый приходил поздно, придумывал всякие нелепые оправдания, и от него пахло вином, что было самым неприятным. Однажды Наташа сказала, что не может сидеть вечерами, дожидаясь его.
– Не можешь, и не надо, – ответил Малоулыбчивый и Мужественный.
Она тут же ушла. Любимый мужчина смотрел, как она собирает вещи, не пытался ее задержать, а потом и вовсе уселся перед телевизором, на экране которого два накачанных американца дубасили друг друга. Наташа ушла тогда, уверенная, что Малоулыбчивый и Мужественный завтра же примчится за ней, попросит прощения. Но тот даже не позвонил. С тех пор она решила малоулыбчивым не доверять. Понимала прекрасно, что это полная чушь, но ничего не могла с собой поделать: опыт есть опыт, сын ошибок трудных.
Джон Кеннеди Говард Хадсон улыбался часто и ослепительно, а Грановский чаще всего молчал. Оставаясь с Наташей на не очень продолжительное время наедине, Максим Леонидович еще пытался разговаривать на разные экономические темы, а вот в присутствии других сотрудников фонда на все ее вопросы только кивал или качал головой, словно хранил какую-то огромную тайну фирмы и боялся ненароком проговориться.
Тайна у фирмы была одна – многомиллиардные обороты. И прибыль, соответственно, такая же. Большую часть прибыли иностранные владельцы уводили на Запад, а то, что оставалось, снова шло в дело. Конечно же, огромная часть средств, находившихся в обороте, принадлежала западным инвесторам, но помимо ее на счета фонда были закачены деньги различных российских бюджетных и коммерческих организаций, например пенсионных негосударственных фондов, рассчитывающих на высокий процент от своих инвестиций. А какова была прибыль самого предприятия, наверняка знали лишь несколько человек – в том числе и Грановский, разумеется.
Наташа этим вопросом интересовалась мало – знала то, что ей положено было знать, а в другие дела старалась нос не совать. Она больше думала о собственной квартире, о том, как будет обустраивать ее, какую мебель купит. Думала: «Через год я буду жить самостоятельно. Тогда у меня будет настоящая личная жизнь, и наверняка удастся познакомиться с настоящим, очень порядочным и добрым человеком. Желательно, разумеется, чтобы тот оказался молодым и красивым…»
Иногда, правда, ей звонила домой Марина Степановна с единственной целью помочь образумиться.
– Ты подумай, – шептала аудиторша в трубку, – реши для себя главное и сделай правильный выбор. Никто тебя не осудит, конечно, но хватит мечтать о журавлях в небе, когда синица у тебя в кулаке. А Максим Леонидович, как ты понимаешь, даже и не синица – он далеко пойдет. Его в минфин давно уже зовут, Грановский же предпочитает трудиться в нашем фонде…
Однажды вечером, ложась в постель, Наташа подумала: «Хорошо бы проснуться, открыть глаза и увидеть, что ты в своей собственной квартире. За это можно отдать полгода жизни. Нет, лучше никому ничего не отдавать. Просто проснуться и увидеть за огромным окном лес или парк, над которым летают птицы, а рядом красивого и обаятельного мужчину. Нет, за такое стоит отдать полгода… пожалуй, даже год жизни».
Глава 2
Ровно через год Наташа проснулась и посмотрела на Центральный парк, на желтые и красные верхушки кленов, над которыми кружила стая голубей. Дверь ее спальни стояла приоткрытой, слышно было, как Джон негромко разговаривает с кем-то по телефону. Наташа не хотела вслушиваться, но все же до нее донеслось:
– Ты точно знаешь? Значит, все-таки Иван. Мы так и предполагали. Я всегда подозревал, что тот прекрасно владеет английским. Не случайно же он так старательно прикидывался глухим деревенским дурачком, контуженным в Чечне. Значит, нужную нам информацию русские через него все-таки получили…
Наташа поднялась, накинула на плечи халатик и подошла к окну. Небо было чистым и – чужим. Неужели все вот это – мечта многих? Мягкий ковер под ногами, интерьер спальни и мебель, стилизованные под времена Людовика Шестнадцатого… А на стене картина Ватто, вывезенная Джоном из России. Он отдал за нее восемьдесят тысяч, а по приезде показал специалистам, которые назвали аукционную цену – полтора миллиона. Но Джон не собирается ее продавать, это его подарок Наташе.
…Перед Первым мая весь коллектив собрался за накрытыми столами в столовой офиса. Три десятка человек, из которых пятеро американцы и один англичанин, имеющий еще и израильский паспорт – он занимался обеспечением безопасности предприятия. Произносились тосты и спичи. Русские пили за день международной солидарности трудящихся, американцы – за день благословения велосипедов, который в Штатах отмечают как раз первого мая, а начальник службы безопасности слушал всех внимательно, поскольку был непьющий. Мистер Хадсон опять усадил Наташу рядом с собой. Он снова ухаживал за ней – наполнял бокал шампанским и шептал комплименты. Шепот был громкий, и Грановский, сидевший через два человека от Наташи, наверняка его слова слышал. Но Максим Леонидович виду не подавал и даже улыбался руководству приветливо и скромно.
Мистер Хадсон вызвался довезти Наташу до дому. Он опустился рядом с ней на заднее сиденье. В салоне «Мерседеса» было свежо, пахло зелеными яблоками, за окном проносился в прошлое последний день апреля, из динамиков лился голос Барбары Стрейзанд.
– Love is the moment in space…
– Иван, сделай музыку погромче! – приказал Джон.
Но водитель не пошевелился.
– Он же глухой, – почему-то шепотом напомнила Наташа.
Вообще-то все в офисе знали, что новый водитель президента фонда – бывший сержант, контуженный в Чечне. Комиссованный Иван вернулся на второй курс Политехнического, но учиться уже не смог.
Прежнего водителя мистер Хадсон уволил непонятно за что. Наташе он, правда, объяснил с улыбкой, будто бы наказал его за тот случай с лужей. Но, судя по всему, причина была другая – прежний шофер был красив и элегантен.
– Мне нравится Барбара Стрейзанд, – объяснил Джон.
– Мне тоже, – призналась Наташа.
– Вообще мне по сердцу талантливые и увлеченные женщины, – продолжил мистер Хадсон. – С ними приятно общаться: они не ощущают себя униженными, не потому, что феминистки, а оттого только, что знают себе цену. И цену своего таланта, трудолюбия. Я всегда думал, что если женюсь когда-нибудь, то только на такой.
– Пока ждали, Барбара Стрейзанд уже успела состариться, – улыбнулась Наташа.
– Это так, – подтвердил Джон.
И без всякой паузы перешел на английский.
– Мне кажется… может быть… я даже уверен, что сейчас встретил такую женщину. Это вы, Наташа.
– Вы произнесли слова «может быть», – вздохнула она, – а значит, уверенности-то у вас нет.
– Нет, я уверен в этом более, чем в том, что именно Колумб открыл Америку. И вообще, все, что я знаю теперь, ничтожно мало по сравнению с ощущением того, что я впервые в жизни полюбил. Полюбил ту, о ком мечтал долгие годы. Вы не откажете, если я вам сделаю предложение?
Наташа растерялась. И смогла лишь оттянуть время:
– Мне кажется, вы таким образом уже делаете мне предложение.
– Именно, – подтвердил мистер Хадсон, – здесь и сейчас я прошу вашей руки.
Теперь до нее дошло все-таки, что происходит. После телефонного разговора с Мариной Степановной Наташа была готова ко всему: к проявлению особого внимания, к приглашению посетить ресторан или какую-нибудь вечеринку в посольстве, но чтобы так запросто, в машине…
– Я должна подумать, – произнесла она тихо, – все так неожиданно.
– Конечно, – согласился Джон, – подумайте, вспомните, как вы ко мне относитесь. Если я противен вам, то можете отказать…
– Нет, конечно… – попыталась успокоить его Наташа.
– Нет – это отказ? – выдохнул глава фонда.
– Что вы! – испугалась Наташа, видя его лицо. – Это совсем не отказ, я не собиралась вам сейчас отказывать.
– Уф… – выдохнул мистер Хадсон. И снова перешел на русский: – Вот и славненько!
Он полез в карман и достал из него небольшую коробочку.
– Целый день таскаю ее с собой. У нас так принято на помолвку…
Джон протянул коробочку Наташе. Она уже знала, что в ней лежит, хотела отказаться, но – взяла. Пришлось открыть. Внутри было кольцо с крупным розовым камнем.
– Какая красота! – вырвалось невольно. Почему-то шептом.
Подняла глаза на мистера Хадсона, а тот уже подставлял щеку для поцелуя.
Она вошла в квартиру, прошагала на кухню и увидела родителей. Мать резала колбасу для оливье, а папа крутил ручку мясорубки.
– Что такая красная? – крикнул отец.
– От шампанского, вероятно, – ответила Наташа, – мы на работе праздник отметили.
Конечно, это от шампанского, иначе Джон не застал бы ее врасплох. А теперь, когда она приняла его кольцо, вероятно, уже поздно отказываться. Хотя кто знает? И вообще, любит ли она мистера Хадсона? Понятно, что не любит. Но Джон ей не противен, даже наоборот, бывают моменты, что нравится, – когда она смотрит, как тот двигается, как при встрече с мужчинами протягивает руку для рукопожатия… это выглядит так по-мужски и так одновременно грациозно. Но если она ему откажет, вдруг никто и никогда больше не сделает ей предложения? Тогда Наташа на всю жизнь останется одна, превратится в злобную и вечно чем-то недовольную старую деву, и все будут знать, что она старая дева, и судачить на сей счет. К тому же мистер Хадсон богат. Вероятно, даже очень богат. У него в собственности треть акций фонда «Рашен райз», и, значит, его ежегодный доход сотня-другая миллионов долларов. А это уже серьезно.
Она зашла в свою комнатку и снова открыла коробочку с кольцом. Посмотрела, как переливаются в камне огоньки – отблеск потолочной люстры, и вздохнула. Замуж, конечно, хочется, но…
Наташа так и не поняла, что означает ее мысленное «но». Решила рассказать все родителям. И если они не будут отговаривать, то тогда предложение она примет.
Мама резала на кубики вареную картошку, а отец мыл мясорубку.
Наташа села за стол и спросила:
– Помощь нужна?
– Мы уже заканчиваем, – ответила мама. Посмотрела на дочь внимательно и спросила негромко: – У тебя что-то произошло?
Наташа вздохнула и призналась:
– Мне сегодня предложение сделали.
– Какое? – не поняла мама. – Повышение предлагают?
– Ее замуж позвали, – догадался отец.
Он вытирал полотенцем руки и тоже смотрел на Наташу.
– Правда, что ли? – не поверила мама.
Дочь кивнула и поставила на стол коробочку. Открыла, подвинула ближе к маме.
– Прелесть какая! – восхитилась та. – А что это за камень?
– Розовый бриллиант, три карата. На свадьбу Джон обещал подарить еще больше.
– Джон? – не поняла мама. – Он что…
– Не что, а кто, – поправил отец. – Американец, видать.
Он посмотрел на дочь.
– С тобой вместе в фонде работает?
– Да, первое лицо. А ты против того, чтобы я выходила замуж за американца?
– Мне-то что, – пожал плечами отец, – мне главное, чтобы ты была счастлива. Но лично я замуж за иностранца не пошел бы.
– А тебе никто и не предлагает, – хмыкнула мама.
– Откуда ты знаешь? Может, я с тобой не всем делюсь, чтобы не травмировать твою психику.
Но мама уже не слушала мужа, а смотрела на дочь.
– Ты-то сама как к нему? У вас уже что-то…
Она обернулась к отцу.
– Ну, что встал здесь? Иди поделай что-нибудь, нам поговорить надо.
– Да я вроде тоже не посторонний. Может, и мне интересно узнать, за кого не чужая мне дочь замуж идет.
– Ничего у нас не было, – призналась Наташа, – Джон подвозил меня до дома и в машине сделал предложение.
– В машине в самый раз, – кивнул отец. – А вот в метро или в трамвае было бы неудобно, особенно в часы пик, когда ты возле одной двери, а жених у другой. Или вообще на платформе остался без ботинка и с оторванными пуговицами.
Отец ухаживал за мамой почти три года. Та была студенткой, а он реставратором – работал в Царском Селе. Заканчивал поздно и ехал к ее дому, чтобы только увидеть. Стоял под окнами, надеясь, что она выглянет. Если это происходило, то махал рукой, садился за руль и уезжал. А будущая жена, даже зная, что ухажер внизу, не спешила выглядывать, а уж тем более спускаться во двор. И вообще, за ней ухаживали и другие. Особенно был настойчив один из сокурсников – мастер спорта по бадминтону, высокий и стройный. Парень провожал ее домой и каждый раз лез целоваться. Однажды бадминтонист столкнулся с молодым реставратором, о котором был наслышан. Уверенный в своей физической подготовке, спортсмен полез драться и – получил очень даже неплохо. Мама рассказывала Наташе, что испугалась тогда, а главное, сразу поняла, за кого так волнуется. Будущий муж уложил соперника двумя ударами, причем по лицу не бил, хотя и предупредил, что в следующий раз все будет по-настоящему. После того случая бадминтонист как-то сам собой улетучился.
Предложение отец сделал утром того дня, когда объявили о смерти Брежнева. Вся страна напряглась в испуганном ожидании – что же дальше, как жить без мудрого руководства? А отец приехал и позвонил в дверь. Будущая жена выскочила на площадку, и реставратор пригласил ее в кафе. Там было пустынно и тихо, потому что запретили исполнять в общественных местах и передавать по радио эстрадную музыку. Отец взял бутылку шампанского. Буфетчица посмотрела на него косо и, несмотря на пустой зал, шепотом попросила не радоваться громко. И сама же испугалась своих слов. Пробка вылетела из горлышка почти беззвучно, и, разливая вино по бокалам, отец сказал: