– Ничем не могу обрадовать, – сказал Лешка. – Больше не пели. Одна польза, что химию как следует выучил.
– Может, тебе все-таки вчера показалось? – забрезжила надежда у Олега.
– Ни фига, – возразил Пашков. – Я ведь не чокнутый.
– Советую тебе на всякий пожарный Сашка как следует прощупать, – не оставляли подозрения Олега.
– Это мы можем, – сказал Пашков.
– Полагаю, что это он со своими друзьями, – теперь почти не сомневался Олег.
– Может, ты и прав, – неожиданно согласился Лешка.
– Почти уверен, что прав, – повторил Олег.
– Ну, тогда я Сашку устрою, – угрожающе произнес Лешка.
– Твое дело, – не стал вмешиваться в отношения братьев Олег. – Только рекомендую сперва убедиться на все сто процентов, что это и впрямь Сашок.
– Убедюсь. То есть убежусь. Или убеждусь, – совсем запутался Лешка. – Слушай, Олег, как правильно-то, а?
– Убегусь, – засмеялся Олег.
– Издеваться над человеком легче всего, – не разделил его веселого настроения Лешка.
– Ой, извини, – по-прежнему хохотал Олег. – У тебя же вчера в башке хором пели…
– Зря я тебе рассказал, – обозлился Лешка.
– Да ладно тебе, – примиряюще проговорил Олег. – Правильно будет: убежусь.
– Давно бы так, – проворчал Пашков. – Ладно. До завтра…
На следующее утро Компания с Большой Спасской встретилась, как обычно, во дворе у Олега. Его дом стоял совсем рядом с родной две тысячи первой школой, где в десятом «Б» классе и учились семеро друзей. Три года назад они самостоятельно расследовали самое настоящее преступление. Затем еще одно и еще…[1] Как с ужасом повторяли их любимый классный руководитель Андрей Станиславович и его фронтовой друг по Афганистану, а ныне майор милиции Владимир Иванович Василенко, «эти семеро словно притягивают к себе криминал». Правы они были или нет, но Компания с Большой Спасской всего неделю назад блестяще завершила свое восемнадцатое по счету расследование. Вот почему Олег и Лешка так вчера встревожились. Богатый опыт подсказывал обоим мальчикам, что таинственный хор мог и впрямь быть каким-то предзнаменованием. Впрочем, Олег не исключал, что всему виной – богатое Лешкино воображение. Тем более что таинственные голоса больше в голове у Пашкова не звучали.
– Ну? – едва выйдя из подъезда, обратился Олег к Пашкову.
Лешка мигом прижал палец к губам и покосился на стоящую рядом пухлую Машу Школьникову, в которую уже давно был влюблен.
– Что это с тобой, Ребенок? – не укрылись его маневры от девочки.
– Да это я, Машка, просто так, – покраснел Пашков.
– Кажется, у Олежки с Лешенькой от нас появились секретики, – иронично сощурилась стройная темноволосая Катя.
– Какие секретики? – навис над Пашковым долговязый Женька. – Говори быстро.
– Отстань, – пихнул его Пашков. – Никаких у нас нет секретов, – показывая украдкой кулак Олегу, добавил он.
– Отстаньте от человека, – проворчал маленький щуплый Темыч.
– Правозащитник ты наш, – поглядела на него сверху вниз Катя.
Темыч надулся и обиженно засопел. Катя над ним подтрунивала еще в младшей группе детского сада.
– Микроспора у нас не правозащитник, а будущий писатель, – хохотнула Машка.
Темыч и впрямь готовился после одиннадцатого класса поступать в литературный институт и уже вынашивал замысел «большой серьезной книги», которая прославит его не только на родине, но и далеко за ее пределами.
– Так что у нас там за секретики? – снова пристала Катя к Пашкову.
– Отвяжись от него, – завел свое Темыч.
– Обойдемся как-нибудь без твоих советов, – ответила Катя.
– Прекратите, – вмешался Олег, которому вечно приходилось разнимать эту «сладкую парочку».
– И вообще уже пора в школу, – тихо произнесла светловолосая голубоглазая Таня.
Все семеро направились вниз по Портняжному переулку, где за железным забором стояло старое четырехэтажное здание из красного кирпича. У самого входа в школу Пашков, пропустив вперед остальных, задержал Олега.
– Разговор есть.
– Ну? – посмотрел на него мальчик в очках.
– Сашок ведет себя как-то странно, – сразу перешел к сути Лешка.
– То есть? – поинтересовался Олег.
– Он не такой, как всегда, – принялся объяснять Лешка. – Виляет и уклоняется.
– От чего уклоняется? – не понял Олег.
– От всех моих вопросов, – даже с какой-то обидой произнес Лешка. – Раньше такого никогда не было. Он от меня ничего не скрывал.
– Бывает, – усмехнулся Олег.
– Это все Санька, – ревниво изрек Пашков. – Она Ромку с Сашком постоянно заводит. Боюсь, вляпаются они в какую-нибудь историю.
– Ну, ты прямо как Темыч, – подмигнул другу Олег. – Может, у тебя и сердце что-нибудь чует?
– Нет, – угрюмо откликнулся Лешка. – Зато голова поет.
– Опять поет? – встревожился Олег.
– Да пока нет, – разочарованно сказал Лешка. – Но братан мой вел себя очень подозрительно.
– Ты ясней выражаться не можешь? – надоело ходить вокруг да около Олегу.
– Ясней некуда, – продолжал Лешка. – Думаю, ты был прав. Это пение у меня в башке – Сашковы проделки. А если и не его, то он все равно как-то с этим связан.
– А почему ты так уверен? – хотелось еще до начала уроков установить истину Олегу.
– Потому что Сашок ни на один мой вопрос не ответил, – отозвался Лешка. – А вопросы я задавал очень хитрые.
– Ребята! – показался из дверей долговязый Женька. – Куда вы пропали? Уже первый звонок был.
– Ладно. Потом расскажу, – махнул рукой Пашков.
Они с Олегом поспешили в школу.
Глава 2
Мы идем на премьеру
На первых двух уроках Пашкову так и не удалось рассказать Олегу, в чем заключается подозрительное поведение Сашка. Рядом все время кто-нибудь был. Наконец началась история. Ее вел Андрей Станиславович. Едва войдя в класс, учитель торжественным тоном объявил:
– Завтра мы все идем в театр. И не просто, а на премьеру.
– Это что, приказ? – хохотнул Вадик Богданов.
– Ни в коем случае, – нахмурился Андрей Станиславович. – Насильно никого не принуждаем.
– Без таких, как ты, в театре будет легче дышать, – подхватил с задней парты Марат Ахметов.
Половина класса поддержала реплику Ахметова одобрительным гулом. Другая половина, относившаяся к группировке Богданова, напряженно ждала, как отреагирует Вадик. Тот, смерив Марата насмешливым взглядом, спокойно проговорил:
– Вообще-то в театр ходят не дышать, а смотреть. По-моему, ты театр со спортзалом путаешь.
Богдановские захихикали.
– А он, кроме своего бокса, вообще ничего не знает! – преданно глядя на Вадика, подхватила рыжая Дуська Смирнова.
– Сейчас про мой бокс еще кто-то узнает! – мигом оказался Марат перед Вадиком.
– Ахметов, сядь! – вынужден был вмешаться Андрей Станиславович.
– Только можно я сперва ему один раз врежу? – взмолился Ахметов.
– Нельзя! – отрезал учитель. – Кому сказано: сядь на место.
Марат нехотя вернулся за парту.
– Надо было не спрашивать, а сразу бить, – сказал ему сосед по парте и соратник по секции бокса Боря Савушкин.
– Конечно, надо было, – вздохнул Марат. – Но теперь уже поздно.
Тут Школьникова, состроив глазки любимому учителю, проворковала:
– В какой же мы театр идем, Андрей Станиславович?
– В Центральный российский театр современного концептуального авангарда, – отозвался учитель.
– Улет! – воскликнула Машка. – Туда ведь билетов не достанешь. Это самая крутая тусовка в Москве.
– Именно, – усмехнулся классный руководитель десятого «Б». – Благодарите папу Олега. Это он нам устроил.
– И ты молчал? – ткнул Пашков локтем в бок Олега.
– Почему молчал? – перегнулся к ним сидевший позади Женька.
– Да я сам в первый раз слышу, – искренне изумился Олег.
Беляев-старший ходил в школу чрезвычайно редко. Он был целиком и полностью занят делами собственной фирмы, которую они совместно с женой, Ниной Ивановной, неимоверными усилиями держали на плаву. Когда Борис Олегович успел организовать поход в театр, для Олега оставалось совершенной загадкой. И еще Олегу было неясно, почему отец ничего ему не рассказал.
– А на какой мы идем спектакль? – полюбопытствовала Катя.
– «Нет повестей печальнее на свете», – ответил Андрей Станиславович.
– Что за такие печальные повести? – с кокетливым видом спросила Школьникова.
– Кажется, это что-то из Шекспира, – не слишком уверенно произнес Марат Ахметов.
– Ну и ну! – воскликнул Вадик Богданов. – Шекспир входит в массы!
– Вот сейчас я кому-то массу испорчу! – взвился на ноги здоровяк Ахметов.
– Сядь! – коротко распорядился Андрей Станиславович. – Спектакль действительно по мотивам произведений Шекспира.
Марат, так и не достигнув Богданова, уныло опустился за парту. Впрочем, при этом он не преминул заметить, что «печальная повесть Богданову будет в самом скором времени обеспечена». Вадик невольно поежился. Встреча один на один с Ахметовым могла достичь поистине шекспировского драматизма.
Тут Дуська Смирнова воскликнула:
– А кто видел новый фильм «Ромео и Джульетта»? Там Леонардо Ди Каприо такой лапочка!
– Дурак твой Леонардо Ди Каприо! – отрезала Школьникова. – И фильм совершенно левый. Надо же, испохабить такую любовь!
– Много ты понимаешь в любви, – не осталась в долгу Смирнова.
– Уж как-нибудь не меньше других, – повела мощными плечами Школьникова.
– Кажется, назревают серьезные боевые действия, – шепнула Катя на ухо Тане.
Светловолосая девочка молча кивнула.
– Леонардо Ди Каприо обсудите на перемене, – крайне вовремя вмешался классный руководитель. – А сейчас речь о другом. Борис Олегович просил меня сегодня вечером сообщить, сколько человек реально пойдет на спектакль. Так что вам надо до конца уроков определиться.
– Ах, Андрей Станиславович, – состроила ему глазки Школьникова. – Мы уже определились. Все пойдем.
– Я не пойду, – тут же сказал Вадик Богданов. – Решай, Школьникова, за себя, а не за других.
– Я тоже пас, – немедленно подхватил Вовка Бочкарев, которого в десятом «Б» чаще всего именовали «богдановской шестеркой».
Дуська, взглянув на Богданова, тяжело вздохнула и с явной неохотою произнесла:
– И я не пойду. Чего я там, в этом авангарде, забыла?
– Смотри своего Ди Каприо с пулеметами и базуками, – процедила сквозь зубы Школьникова.
– Без тебя разберусь, что смотреть, – огрызнулась Дуська.
– Вот сейчас я кому-то массу испорчу! – взвился на ноги здоровяк Ахметов.
– Теперь начнем урок, – торопливо проговорил Андрей Станиславович.
Школьникова, сидевшая за первой партой, раскрыла конспект, одновременно стараясь, чтобы от взора любимого учителя не укрылся ее новый костюм из розовой кожи, приобретенный в бутике «Гуччи».
– Сядь нормально, Школьникова, – сказал Андрей Станиславович. – Иначе у тебя будет искривление позвоночника.
И он принялся диктовать новую тему.
Все последующие перемены Олег тщетно пытался довести до конца начатый утром разговор с Пашковым. Отделаться от друзей не удавалось. Во всяком случае настолько, чтобы не вызвать их подозрений. Лешка же, в свою очередь, категорически не желал ставить в известность никого, кроме Олега, по поводу странного происшествия, случившегося позавчера. Он боялся, как бы его не подняли на смех.
Однако Лешка сейчас, похоже, мало кого интересовал. И Компания с Большой Спасской, и остальной десятый «Б» бурно интересовались предстоящим походом в театр. Особенно этот вопрос волновал Школьникову. Ей приспичило выяснить, каким образом Беляев-старший «затесался в такую крутую тусовку».
– Да просто эти Прошечкины – старые друзья предков, – безо всякого почтения к деятелям авангардного концептуального театра проговорил Олег. – Кстати, еще большой вопрос, как вам это понравится, – выразительно глянул он на друзей.
– Обязательно понравится, – воскликнула Школьникова. – В этом театре такая крутая публика! И цена на билеты в партер до ста баксов доходит.
– Ну и дерут! – мрачно изрек экономный Темыч.
– Молчи, Микроспора, – никогда не воспринимала его всерьез Школьникова. – Раз платят, значит, стоит того. Закон рынка.
– Может, конечно, и закон, – пожал плечами Олег. – Но прошлый спектакль Прошечкиных ста долларов за билет явно не стоил. Правда, мы с предками ходили по приглашениям. Но отец и за бесплатно заснул.
– Именно потому и заснул, что бесплатно, – сказала Школьникова. – А вот если бы выложил за всех вас триста баксов, то и сам бы не спал, и вам бы не позволил.
– Кто же спит за свои кровные триста баксов? – на сей раз согласился с ней Темыч.
– Нет, – покачал головой Олег, – мой предок и за триста баксов на этом спектакле заснул бы. Там актеры всю дорогу в аквариуме плавали, а другие, снаружи, за них текст произносили. В общем, жуткая чушь.
– Ну, «Ромео и Джульетту» они, положим, так не испортят, – сказала Катя. – Шекспир есть Шекспир.
– Не зарекайся, – ответил Олег. – Генрих Прошечкин способен на все. К тому же я не уверен, что там будет именно «Ромео и Джульетта».
– Слова названия, во всяком случае, оттуда, – заметил Темыч.
– Не совсем, – заспорила Катя. – В «Ромео и Джульетте» слово «повесть» в единственном числе. «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте!» – с драматическим пафосом продекламировала она. – А у Прошечкиных спектакль почему-то называется «Нет повестей печальнее на свете». А это, как говорят в Одессе, «две большие разницы».
– Действительно, настораживает, – тихо проговорила Таня. – Неужели они снова в аквариуме будут плавать?
– Сомневаюсь, – отозвался Олег. – При всем занудстве, Генрих Прошечкин любит оригинальные решения и никогда не повторяется. Кстати, – вспомнилось мальчику, – мать про этот спектакль что-то нам с отцом говорила. Ну да. Вроде там действительно будут Ромео и Джульетта. Только в очень современной трактовке.
– Ну, твой предок гигант! – восхитилась Школьникова. – Чтобы на такую крутую премьеру обеспечить места для всего нашего класса, да еще на полную халяву… Это надо уметь.
– Если моему предку что-нибудь придет в голову, то он своего добьется, – заверил Олег.
– Отлично! – воскликнула Женька. – Наверное, весело будет.
– Я бы на твоем месте не загадывал, – был куда осторожней Олег.
В конце учебного дня выяснилось, что практически вся группировка Богданова решила культурное мероприятие проигнорировать. Другая половина класса, включая Компанию с Большой Спасской, пожелала ознакомиться с концептуальным авангардом. Сообщив об этом Андрею Станиславовичу, ребята покинули школу.
Пашков, объяснив остальным, что ему нужна какая-то книга для реферата по истории, увязался за Олегом, у которого якобы эта книга была.
– Фу-у, – выдохнул Лешка уже в лифте. – Я думал, нам с тобой уже никогда поговорить не удастся.
– Лучше не причитай, а рассказывай, – ответил Олег.
– Ну, во-первых, братан тут же полез в магнитофон и заметил чистую кассету, – откликнулся Лешка.
– Это еще не аргумент, – покачал головой Олег.
– Так Сашок ведь не просто заметил, – продолжал Лешка. – Он меня весь остаток вечера изводил вопросами: «Зачем тебе чистая кассета? Что собирался записывать?» Ну и все в таком же роде.
– Это уже интересней, – оживился Олег.
– А я о чем, – снова заговорил Лешка. – Чего моему братану из-за какой-то чистой ленты волноваться? Обычно его подобные мелочи не интересуют.
Тут лифт прибыл на этаж Олега. Ребята прошли в квартиру, выдержав бурное приветствие Вульфа, разделись и пошли прямиком на кухню.
– Дай бутербродик, – попросил Пашков.
– Ну ты прямо как Женька, – засмеялся Олег.
– Ничего подобного, – возразил Пашков. – Стал бы у тебя Женька спрашивать. Он бы сам в холодильник полез.
– Можешь тоже слазить. Сделаешь сам себе бутерброд, – разрешил хозяин квартиры. – А я пока покормлю вот этого троглодита, – посмотрел он на Вульфа.
Вскоре все трое уже жевали.
– А потом Сашок, – чавкая, проговорил Пашков, – чего-то сделал у меня под кроватью.
– Не понял, – с удивлением воззрился на друга Олег.
– Вот и я тоже не понял, – многозначительно изрек Лешка. – Я на пять минут вышел из комнаты. Возвращаюсь, а братан копается у меня под кроватью. Я спрашиваю: «Чего ты там забыл?» А Сашок говорит: «У меня туда монетка закатилась». Ну, я хотел помочь ему. А он говорит: «Не надо. Монетка все равно паршивая. Убираться будем, тогда найду».