– Где отмечаете? – спросил Рублев, дабы заполнить паузу.
– Как всегда. Дома, с сыном. Если не сбежит стервец. Пятнадцать исполнилось. Так что – может, и вовсе одна.
Рублев скосился влево и вдруг – столь резко вывернул машину к обочине, что едва не врезался в ползущий впереди «Жигуленок».
– Это к чему бы так? – желчно поинтересовалась повисшая на ремне безопасности Осипян. – Может, я и была с вами недостаточно вежлива. Но не настолько, чтоб мордой о стекло.
Она проследила за взглядом своего спутника и – прервалась обескураженно.
– Неужели…Второв? – глазищи ее широко раскрылись. На заиндевевшей бульварной скамейке спиной к ним нахохлилась одинокая рыхлая фигура.
– Думаете, это он? – Манана почему-то перешла на шёпот.
Рублев неуверенно кивнул. Еще какое-то время посидел за рулем, словно сомневаясь: – У него через месяц после…ухода из банка обширный инсульт случился. – Да, я слышала.
– Похоже, недавно выписали. Хотите подойти?
– Нет. Боюсь, – Манану передернуло. – Я лучше здесь.
Рублев кивнул, перебежал дорогу, перебрался через низенькую витую решетку и принялся со спины подступать к сидящему: сначала – стараясь окончательно убедиться, что не ошибся, затем – колеблясь, стоит ли затевать разговор. Но уже знал, что не удержится и все равно подойдет. Он выбрался на аллею и остановился перед опершимся на трость, углубленным в себя человеком.
Ни хруст снега, ни громкое дыхание рядом не вывели сидящего из состояния задумчивости. Лишь после паузы он неохотно, с усилием поднял лобастую голову.
– Т-ты? – вяловато удивился он. – З-зачем? Слова давались ему с трудом. Левая, перекошенная книзу половина рта не поспевала за правой.
Рублев сглотнул слюну: инсульт совершенно изуродовал знакомое до деталей лицо.
– Проезжал мимо. Увидел. Ну, как ты, Володя? Слышал, что болел. Чем сейчас занимаешься?
– С Б-богом беседую. А вы, з-знаю, все там же. Об-борону держите, – сквозь гримасу пробилась знакомая усмешка. – Держим, – коротко подтвердил Иван Васильевич.
– Страстот-терп-пец ты наш. Не устал т-треп-пыхаться-то?
– Кому-то надо.
Второв раздраженно насупился:
– И как?
– Непросто, конечно. Но – появились перспективы. За тебя у нас Керзон.
Иван Васильевич принялся было рассказывать о банковских событиях, но заметил, что собеседник нахмурился, и – прервался.
– Про наших что знаешь? – спохватился Рублев. – Рассказать, кто где?
– Н-нет. И… не инт-тересно.
Глаза Второва в самом деле подернулись пленкой безразличия.
Разговор не заладился. Рублев переступил ногами, собираясь попрощаться.
От Москвы-реки донесся тугой гул церковного колокола Храма Христа Спасителя.
Взгляды обоих пересеклись. И оба поняли, что припомнилось им одно и то же: заливистый звон церкви Всех Святых на Кулишках – под банковскими окнами.
– Да-а, – выдохнул Второв. – Част-то в-вот думаю: для ч-чего все б-было? Для чего столько всего, чтобы вот так кончилось?..
Он потряс головой, раздраженный внезапной для самого себя откровенностью, и, боясь услышать ответ, нетерпеливо замахал здоровой рукой:
– Н-ну, иди, Иван В-васильич. П-поговорили и…иди.
Рублев повернулся.
– Ив-ван В. в… – окликнул его Второв. – Ты в-вот что…д-держись т-там.
– Постараюсь, – благодарно кивнул Рублев. – Может, тебе что надо? Помочь хоть чем?
– Иди же ты, н-наконец! Что ж так н-не п-понимаешь-то?! – с ненавистью выкрикнул Второв.
Рублев кивнул тягостно и пошел к машине.
Возле ограды обернулся на громкий женский крик. – Нашла-таки! – с противоположной стороны к скамейке спешила женщина в накинутом пальто. Рублев вгляделся: это была бывшая жена Второва. – И что ж ты такой непослушный! Как дорогу-то перешел, Господи? Ведь задавили бы. Как свят, задавили бы!
Она подбежала к сидящему, который, откинув в сторону негнущуюся ногу и навалившись на трость, с усилием поднимался.
– Да не мучайся, помогу. Пойдем потихоньку. Там и бульончик готов. И сериал твой скоро начнется.
В хлопотливом голосе ее причудливо перемешались страдание и радость. Когда-то они разошлись, потому что на неё его не хватало. Теперь он принадлежал ей – без остатка.
Вернувшийся в машину Рублев склонился на руль.
– Страшно-то как, – пробормотала Осипян. – Вчера еще глыба. А сегодня – вот так. У него хоть деньги на жизнь остались?
– Что? – Рублев поднял голову. Он был захвачен своими мыслями. – Да, конечно. Для чего только? Вот есть миллион, есть десять, есть сто! Ведь, строго говоря, прожить безбедно достаточно и миллиона. Но нет, ты стремишься к десяти. А лучше – к ста и более! И так бесконечно. Почему?!
Он требовательно посмотрел на Осипян.
– Деньги. Вечная цель человечества, – пожала плечиком та. Банальный вопрос вызвал банальный ответ.
– Да вот не цель же! – Рублев рассердился. – Вот плохо и мелочно, если цель. И заведомо обречено. Потому что тебя же они и сожрут. Никто не рождается шлаком! Шлаком становятся! Понимаете?
Увидел, что она не понимает.
– Да где тебе! Баба и есть баба, – раздраженно выкрикнул человек, еще за минуту до того бывший безукоризненно вежливым профессором. – Мы вот с ним, с Володей начинали. И цель-то была! – не находя слов, Рублев потряс руками. – Великая! Империю финансовую создать! Чтоб на всю страну! Технологии научные поднять и через банк – запускать в промышленность! Вроде как обновление через стволовые клетки. Как американцы через автомобили поднялись, а мы чтоб через инновационное финансирование! И в роли сердечника наш банк. Над нами сперва смеялись. А мы-то двигались! И вполне могли достичь своего. Могли же! – он с невольным укором глянул на ковыляющую по бульвару фигуру. – Вот где цель! А деньги что? Средство. А потом у Володи произошла вроде как подмена цели. Захватило его всевластие. Все больше и больше захотелось! Уже неважно, для чего. Важно достичь. И как с высоты рухнул, так сразу и надломился. Я так про эту его болезнь думаю. Денег-то на дожитие у него преизрядно.
Он виновато повернулся к спутнице. На него с живым интересом смотрели огромные глаза-маслины.
– Что-то я тут в запале брякнул лишнего?
– Да. И слава Богу. – Она успокоительно положила ладонь на его руку. – Даже не думала. Недооценила я вас. Не замполит вы. Политрук. Мне только любопытно: как же вы дальше-то с таким замахом жить собираетесь? – Да все то же. Буду держать позицию. И ради того, чтоб сохранить банк, на все пойду!
– На всё? – Осипян вновь насупилась. – И мой холдинг продать?! Только начистоту.
– А что остается? Чтоб не утонуть, нам придется сбрасывать балласт.
– Балласт! – выкрикнула она с прежней злостью. – Лихо! Цель у него, видишь ли, великая! А что со мной будет, и в голове не лежит? А то, что холдинг мой – это пятьдесят процентов росийской кондитерки? Причем лучшие пятьдесят. Это вам невдомек? У меня только на «Юном коммунаре» оборот по двадцать миллионов рублей в день. Рентабельность десять процентов! И это когда весь рынок рухнул!
Рублев обескураженно тряхнул головой:
– Манана Юзефовна, успокойтесь. Заверяю, что переговоры с покупателем будем проводить цивилизованно, с вашим участием. Еще и получше нас хозяина вам подберем!
– Да уж хуже некуда! – огрызнулась Манана. – Слушайте, вы что, всерьез полагаете, что без вас на мою кондитерку женишков не хватает? Зарятся. Каждый день обхаживают. Факсами и любовными телеграммами засыпают. Между прочим, у вас за спиной. Другого боюсь, чего вы, похоже, не знаете или вам до того дела нет. Она ухватила его за пуговицу.
– Обаяют-то заграничные «кондитеры». «Марсле», не к ночи будь помянут, особенно домогается. Только нужно им на самом деле уничтожить всё, что нами наработано, да на моих площадях свои «Сникерсы» да «Марсы» паленые гнать. Еще бы – такой рынок на халяву под себя подмять! А я, милостивцы мои, всю жизнь на российскую кондитерку проработала. У нас такие эксклюзивы, какие Западу и не снились. Только раскручивай. Еще девятнадцатого века технологии сохранились. Да хоть сливу в шоколаде возьмите. А халва взрывная, что во рту тает? Я сама над ней десяток лет работала, прежде чем до секрета дошла. А грильяж в шоколаде? Основу до сих пор старухи месят. Ни весов, ни дозаторов. Пробовали секретец утянуть, ан – хрена с два! Вся рецептура на кончиках пальцев. И что? Всё в утиль прикажете? Цель у него, видишь ли, великая! А не получится если? Затравит вас Онлиевский. Порвет на куски. И – нет цели! А то, что за это время российскую кондитерку за здорово живешь уничтожите, так это ничего? Спишется? Да? Хотели как лучше? Да?… Да оставьте себе свой дурацкий платок!
Она зарыдала, уткнувшись лицом в «бардачок». Обескураженный Рублев погладил ее по подрагивающей спине.
– Да ладно вам. Еще же ничего не случилось, – бормотал он. – Пока только наметки. Еще раз просчитаем, прикинем. Не чужие!
Осипян подняла опухшее лицо.
– Я просто оглашенная баба, – всхлипнула она. – С мужем разошлась. Вот такой муж был! Вам такого черта с два найти. Известный на всю страну человек. И то – не выдержал. Бросил. И дурак был бы, если б не бросил. Ведь по шестнадцать-двадцать часов на производстве. Сыну пятнадцать лет. И – что? Много он меня видит? Иногда, впрочем, видел, пока я его в Англию в колледж не загнала! Так он там какой-то ноотбук спёр. Специально, понимаете? Чтоб в тюрьму посадили. Чтоб мамочка родная о нем вспомнила. Мамаша! Всем мамашам мамаша. А вы фабрику продать хотите. Сволочи вы после этого! Не хочу ни в какое министерство. Везите меня назад. Мне еще совещание с технологами провести надо.
– Знаете что, – предложил Рублев. – Я завтра вылетаю на переговоры с западными кредиторами. А по возвращении подъеду. Может, что и придумаем! Добро?
Он примирительно протянул руку.
– Придумает он! – проворчала Осипян. – Чтоб придумать, мозги иметь надо.
Иван Васильевич лишь покачал головой, – к ее взбрыкам он, кажется, начал привыкать.
В тот же вечер Рублев дал указание Дерясину переговоры о продаже кондитерского холдинга приостановить.
6
– Как фамилия?! Лобанов? – Керзон вскочил. – А представляется как Дэни?
– Как господин Лобанов, – буркнул Дерясин. Переглянулся с Кичуем. Керзон, до того вяловатый, придавленный ожиданием неизбежной встречи с Суслопаровым, при упоминании Лобанова вспыхнул радостью. Как отчаявшийся человек, для которого внезапно забрезжила надежда. – Черт! Выходит, есть еще фортуна. А когда обещал придти? Главное, чтоб не передумал. У него ведь ветер в голове гуляет.
Керзон схватился за трубку связи с секретаршей:
– Немедленно позвоните в бюро пропусков. Как только подойдет такой – Лобанов, тут же чтоб проводили ко мне… Нет, пожалуй, проверьте прямо сейчас. По параллельной связи. Ага! Жду.
Оживление его было неестественным. Кичуй глазами спросил Андрея, понимает ли он что-то. Но тот, и упоминувший-то про шалого морячка вскользь, в связи с Жуковичем, скроил недоуменную гримасу.
Дородный Керзон грохнулся в кресло, шумно откинулся.
– Как раз оформляет пропуск. Хоть одна хорошая новость. Чего переглядываетесь, юные други? Решили, что не в себе? Так будешь не в себе. Не каждый день на тебя «заказ» оформляют, – с поддельной веселостью объявил он.
– Как это «заказ»? В смысле?… – синхронно отреагировали Кичуй и Дерясин. – В том самом, – с мазохистским удовлетворением подтвердил Керзон.
– Но откуда известно? – оба вытянули шеи.
– Сами понимаете, не из официального сообщения ТАСС. Служба безопасности установила еще неделю назад. А вчера получили сведения о заказчике, – похоже, работа моего друга Суслопарова.
– Но это странно все-таки, – Дерясин вскочил и принялся раскачиваться, как делал всегда в минуты крайнего волнения. – Конечно, Суслопаров, чего говорить, как бы не подарок. – В рафинированном воспитании его точно не упрекнешь, – ввернул Кичуй. – Но все-таки не «браток» тамбовский. Существуют же цивилизованные правила. – Заказ – штука серьезная. Его еще заслужить надо, – изрек Кичуй. – А то не заслужил, – Керзон обиделся. – Он же на триста пятьдесят миллионов налетел. И меня считает прямым виновником. Какие после этого правила? Тут любой в разгон пойдет.
– Но смысл, Александр Павлович? Смысл! – Кичуй нервно снял очочки и принялся протирать их галстуком. – Заказывают, чтоб деньги отбить или там не возвращать. А тут – в чем логика? Ну, убьют вас…Тьфу-тьфу, конечно, – он заметил, как метнулся взгляд Керзона. – Но деньги-то тем не вытащишь.
– О, рациональные компьютерные чада! Во всем им логическое зерно подавай. Да без всякого зерна прихлопнут и – спасибо не скажут. Закусил мужик удила – не верну, так сотру! Кстати, в этом как раз и есть логика. Этого убью, следующий, глядишь, порасторопней начнет искать способ рассчитаться. Да и сколько раз грозил напрямую. Не, заказал! Непременно – заказал.
Кичуй и Дерясин попритихли. Никому из них прежде не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. И вот смерть пахнула холодом совсем рядом. Но от того, что острие косы ее направлено на другого, каждый из них почувствовал наряду с состраданием невольное, подленькое облегчение.
– Дайте Подлесному команду срочно увеличить охрану! – спохватился Кичуй. – И семью бы, Александр Павлович…
– Да сделано. Только, сами понимаете, против хорошего киллера – все это семечки. Найдет, где и как ущучить, – со смешком отреагировал Керзон. Но голос, впрочем, подрагивал.
Дверь распахнулась, и Дерясин увидел вчерашнего морячка. Был он неправдоподобно свеж, небрежно изящен и – неожиданно – молод. Несмотря на декабрьский мороз, в узконосых «лодочках». Свободный голубоватый джемпер обтекал атлетический торс. И даже вчерашняя небритость за ночь преобразовалась в зарождающуюся шелковистую бороду.
От «морского» его вида остались лишь глаза. Муть в них осела, и теперь они отливали пронзительной голубизной. Будто море наутро после шторма.
– Здорово, Палыч, друг старинный, – нараспев произнес он.
– Дэнька Лобанов, собственной персоной! – Керзон вскочил с невиданной для тучного тела быстротой, устремился навстречу, едва не споткнувшись, и обхватил руками за плечи. – Объявился-таки чертяка блудный. Садись же, садись.
Он с силой усадил Лобанова у края стола, рядом с Андреем. Сам уселся напротив. Спохватился. – Ох, я ж вас не познакомил.
– Вчера уже схлопотал это удовольствие, – холодно отреагировал Дерясин.
– Кичуй, – оказавшийся напротив Игорь даже не привстал. Просто протянул через стол длинную, как коромысло, руку. – Но мы ждали Олега Жуковича. Где он? – Завтра появится. Приводит себя в порядок, – Лобанов хмыкнул. – Появится, приступит. Бог с ним пока, – нетерпеливо вклинился Керзон. Ему явно было не до Жуковича и не до проблем с восстановлением реестра.
Кичуй и Дерясин удивленно переглянулись.
– О себе лучше давай. Где ты? Что? – президент все не мог успокоиться. – Я ведь тебя, подлеца, разыскивал…Рассказывай же, куда запропал, Что будешь? Чай? Кофе?
– Потанцевать. Не суетись, Палыч, – Лобанов осмотрелся. Втянул воздух. Хмыкнул. – Надо же – Второвым до сих пор пахнет. А случилась со мной, Палыч, незадача. Подписался под Владивостоком рыбные финансовые потоки отследить. За приличные вроде «бабки». Отследил на свою голову. Заказ-то мэрия сделала, – вроде как для борьбы с браконьерством. А на самом деле – чтоб поторговаться. Ну, и сторговались на моем материале. И так складненько у них сошлось, что лишним для всех я сам как бы оказался. Вот и пришлось мне прямо по морозцу сигануть в гавань и с километр вплавь – до ближайшего сейнера. Тот как раз уходил в путину. Выбирать не приходилось: либо в путину, либо… Он спикировал рукой вниз. – В пучину, – почти любовно закончил за него каламбур Керзон. – Так что и порыбачить случилось. Даже профессию судового механика освоил.
Лобанов подмигнул Дерясину.
– Да, в чем тебе не откажешь: всегда умел найти на свою задницу приключения, – восхитился Керзон. – Погоди, так это получается, что тебя тоже как бы «заказали». – Не как бы. А более чем. Но почему собственно – «тоже»?
– А потому что мы с тобой, похоже, товарищи по несчастью. А товарищи должны друг друга что?… Ты мне очень нужен, Дэни! Да что мне? Банку, – спохватился Керзон. – Статус – вице-президент с соответствующим окладом!
Заметил, как нахмурились Кичуй с Дерясиным.
– Вот тоже – вице. Головастые ребята. Очень серьезная подбирается у нас команда. Заряженная общей идеей. Сам убедишься – жив еще корпоративный дух! А?
Но патетический его тон Лобанова, похоже, не впечатлил.