– Оперы и по радио хорошо слушать. А футбол? Это какого же размера ящик нужен?
– Футбол у нас средненький. Поместится.
– А здорово было бы. Кино – прямо дома. «Волга-Волга», «Три мушкетера»… Жаль, не доживем до такой сказки.
– Доживешь.
– Наверное, в клубах ящики поставят…
– Везде поставят. За деньги, правда. Пенсионерам скидка…
– Почему пенсионерам? – удивился лейтенант. – Они что, отдельно смотреть будут?
– Отстань, – взмолилась Катрин. – После войны будешь смотреть телевизор. С вот такущим экраном, – она развела руки во всю ширь. – Пятьдесят программ. И футбол, и хоккей, и пленумы ЦК, и порнуха…
– Что?
– Обедать, говорю, пойдем, товарищ лейтенант.
Лейтенант-пограничник и водитель терпеливо дожидались спутников. Импровизированный стол украшал тщательно разделенный «бутерброд», кроме того, у водителя нашлась банка рыбных консервов и с десяток видавших виды карамелек. Запивали пиршество колодезной водой.
– Вот уж никогда не думал, что действительно из дамских рук есть буду, – невесело произнес пограничник. В своих «варежках» он с трудом мог удерживать ложку, а уж с такими деликатными вещами, как маленькие ломтики хлеба, справиться совсем не мог. Катрин вкладывала кусочки ему в рот, лейтенант жевал. Свои клешни держал разведенными, бинт от пропитавшей его грязи и ожоговой мази стал серо-желтым.
– Сладкая жизнь, – сказал пограничник, разгрызая карамельку, – девушки, река, хорошая погода. Пикник. А что-то каверзно на душе.
– Подлечиться нужно. А там снова на фронт, – утешил его повеселевший после перевязки Любимов.
– Понятное дело. Я не про это. Сидим мы как-то… легко. Вам-то хорошо. А я, если что, прямиком в плен. Даже пулю в висок не пустишь, – лейтенант прижал локтем бесполезную кобуру с «наганом». – Эх, надо было ноги тренировать. Несут – ничего, не жалуюсь. А стрелять не обучены.
– Зубы у тебя тоже ничего, – Катрин вытащила из кармана комбинезона порядком набившую бедро «лимонку». – Кольцо выдернешь, а швырнуть и забинтованной лапой можно.
– Спасибо. Швырять придется под ноги. Можно и зубами.
– Но-но, дешево отделаться хочешь. Тебе еще до Берлина тащиться. Воюй, – Катрин достала и вторую гранату.
– Честное слово, никогда мне девушки подарков не делали, – серьезно заявил пограничник. – Я бы на вас, Екатерина, после войны женился. Характер советский, выдержка железная. О внешности я не говорю, вам бы в кино сниматься.
– Ой, я счас краснеть начну, – пробурчала Катрин.
– Скромная, заботливая. А кругозор какой! Языки иностранные знаете. И русский особенно… Откуда комсомольский работник такие термины знать может?
– Что, так слышно было?
– Ну, на той стороне реки, может быть, и нет, а нам очень даже отчетливо.
– Засмущали вы меня. Пойду я умоюсь. Вы, пока на мне не женились, здесь посидите, пожалуйста.
Сбрасывая комбинезон, Катрин воровато поглядывала по сторонам. Вот неймется тебе, подождать не можешь. Разоблачилась под носом у товарищей по оружию. Девушка вынырнула из заскорузлого комбинезона и принялась стягивать с себя остатки гимнастерки. Распавшаяся на отдельные куски бывшая форменная рубашка местами просто прилипла к телу. С ненавистью отдирая от себя ветхие клочки, Катрин зашла по колено в воду. Уф, хорошо как! Пряча почти незагорелую, сияющую попку, девушка погрузилась, проплыла несколько метров, окунулась с головой. Хотелось бы хоть каплю шампуня.
«И фен, и так далее… Ты и вправду до Берлина дойти собралась?»
Ноги вязли в илистом дне, но выходить из прохлады все равно не хотелось. Катрин повернула к берегу. Храбрые лягушки неохотно уступили дорогу, глазели с неодобрением.
Катрин ступила в комбинезон, начала натягивать. Грязная грубая ткань царапала кожу. Хуже, чем кольчугу на голое тело напяливать. Катрин дернулась – на нее смотрел Любимов.
– Ты чего? – возмутилась девушка, с некоторым опозданием поворачиваясь спиной. – Эротики в жизни не хватает? Вылупился…
– Я это… думал, умываешься, – лейтенант выглядел искренне ошарашенным, и Катрин смилостивилась.
– Думай, глядя в другую сторону, – потребовала она, извиваясь в попытках засунуть руки в рукава.
Любимов торопливо отвернулся, охнул от боли в боку.
Катрин, наконец, втиснулась в рукава, с облегчением начала застегивать ремень.
– Катя, а ты—…нерешительно начал лейтенант.
– Если ты насчет отсутствия моего нижнего белья, то это трагическое стечение обстоятельств. Следствие вероломного нападения немецко-фашистских захватчиков.
– Да нет. Извини, у тебя правда на руке наколка? Ты что, оттуда?
– Откуда? С зоны, что ли? Нет. Вряд ли там так рисуют.
– Можно посмотреть?
– Ты, Любимов, наверное, выздоровел, если искусством интересуешься. У меня не Третьяковка. – Катрин без особой охоты закатала рукав.
Лейтенант смотрел, смотрел, потом глаза его начали обморочно расширяться.
– Тихо, – девушка придержала его за гимнастерку.
– Засасывает, – озадаченно прошептал Любимов. – Никогда такого не видел. Там правда сказочный замок и феи есть?
– Там все что хочешь имеется, – вздохнула Катрин. – Ты чего пришел? Спинку мне потереть?
– С мостом глухо. Думаем в объезд двинуть. Километров тридцать, но, наверное, быстрее будет…
Катрин с предчувствием пытки обулась. Мокрый пластырь держался плохо. Вот дура, – сначала надо было водные процедуры проводить, потом лечение.
Лейтенант обернулся на далекое жужжание. Отсюда, от реки, открывалась широкая панорама. Едва различимые самолеты шли на запад. Вроде бы бомбардировщики, но чьи – не разглядишь.
– Поехали, пока кто-нибудь из них сюда не завернул, – сказала Катрин. Она чувствовала некоторую вину за несвоевременное купание.
– Значит, объедем через Темчино, – сказал лейтенант, аккуратно пристраивая на плечо винтовку. – Водитель вроде дорогу знает. Нужно вернуться до просеки и дальше вдоль опушки…
Водитель уже завел машину. Пограничник что-то ему говорил. Катрин окинула взглядом гостеприимный берег, сельскую улочку. По-прежнему курили у машин водители. От леса спускалась колонна машин. Вроде даже танки. Куда в «пробку» прутся? Сейчас придется им навстречу ехать, пылью дышать.
Странно…
Шедший впереди Любимов замер. Медленно-медленно повернулся. Катрин увидела его недоуменные, неверящие глаза. Поняла сама.
– Немцы!
Пограничник резко обернулся на ее крик. Водитель, не расслышав, смотрел с удивлением.
Все происходило мучительно медленно.
Катрин скинула с плеча винтовку. Еще оставалась доля сомнений, хотя она видела высокие морды «Опелей»[33], длинный полугусеничный тягач. Возглавлял колонну «PZ-II»[34] с оторванным левым «крылом». На броне сидели несколько фрицев. Катрин показалось, что палец потянул спуск раньше, чем глаза определили характерную форму глубоких немецких касок.
Даже сквозь гул приближающихся двигателей «СВТ» выстрелила удивительно громко.
Пограничник с матом выдернул из кабины замешкавшегося водителя. Любимов, припав на колено, целился из трехлинейки. Катрин выпускала по танку пулю за пулей. Из-за башни, вскинув руки, выпрямился и упал один из пехотинцев. Остальные прыгали на землю.
И почти сразу же немцы открыли огонь. Очередь автоматической пушки прошила полуторку, от которой едва успели отбежать лейтенант и водитель. Из немецких грузовиков, остановившихся на взгорке, выпрыгивала пехота, рассыпалась по склону. Меняя обойму, Катрин успела удивиться тому, как много немцев помещаются в одну машину. «T-III»[35], волочивший на буксире еще один «PZ-II», ушел с дороги в сторону, развернул башню и выстрелил по стоящим на сельской улице русским грузовикам.
– Уходим! Уходим! – орал пограничник. Полуторка уже горела, выбрасывая почти невидимые в солнечном свете оранжевые языки пламени. Катрин выстрелила еще раз, дернула за сапог Любимова. – Отходи, убьют!
Немцы вели густой огонь с полутора сотен метров. В основном били по селу, по улице. Но пули часто свистели и над головами отползающих назад, к лодочному сараю, девушки и лейтенанта. Водитель придержал дверь, и Катрин с Любимовым укрылись внутри.
– Во попали, – пробормотал, морщась, лейтенант-пограничник. Он задел о дверь машины обожженными ладонями и теперь едва не подпрыгивал от боли. – Откуда сволочи взялись? Мы же в тылу.
– В каком, на хрен, тылу? – Любимов лихорадочно заталкивал в винтовку обойму. – Их там не меньше батальона.
– Не психуй. Еще наорешься, – пробормотала Катрин. Она смотрела в щель между досками. Немцы стреляли по селу. Их полуторка разгорелась. От нее теперь валили клубы черного дыма. Больше всего Катрин нервировала уверенность немцев. Они действовали спокойно, деловито. Девушка видела, как расчет устанавливает станковый «МГ». Рядом сидел командир расчета, внимательно разглядывал село в бинокль.
– Все машины сожгли, гады, – сообщил пограничник, наблюдавший за улицей. – Один «ЗИС» пытался вырваться, так прямым попаданием кабину снесло. Моста отсюда не видно…
– Товарищ лейтенант, нас-то они не засекли? – спросил водитель, в пятый раз проверяя затвор винтовки.
– Черт его знает, – неохотно пробурчал лейтенант. – Они пока селом заняты. Да ты прекрати затвором клацать, а то шарахнешь мне в спину.
– Да вы шо, – несмотря на страх, обиделся красноармеец, – я присягу не порушу.
– Иди ты к черту, Егор, – засмеялся пограничник, – я не про присягу, а про неосторожность. Дернется палец… Мало ли…
Катрин их почти не слушала. Только мимоходом удивилась, что вот лейтенант знает, как зовут водителя, с которым и знаком-то меньше двух часов. А она не знает даже фамилии пограничника, с которым идет от самой батареи. Почти день знакомы…
Немцы прекратили огонь. Вперед выдвинулся «PZ-II», к нему стянулся взвод пехоты.
– Слышишь, лейтенант, на том берегу вроде бы наши саперы были? – спросил отдышавшийся Любимов. – Что-то молчат…
– Не вижу никого. Хаты отсюда мост закрывают. А так никакого движения. Одни мы остались, что ли?
– Сейчас немцы в село войдут и доложат, – сказала Катрин.
Немцы, под прикрытием танка, вошли в село. На улице горел десяток машин.
«PZ-II» прошел вдоль домов, аккуратно подминая заборы, кусты смородины и мальвы. Пехотинцы цепочкой двигались за ним. Пощелкивали редкие выстрелы – это в одной из горящих машин рвались патроны.
– Нам бы сюда пулемет, – мрачно проговорил пограничник. – Мы бы этих «камрадов»… Мост им, считай, целеньким достался. Не через Днепр, конечно, переправа, но все равно…
Грохнуло. Пограничник и сидящий рядом с ним Любимов ахнули в один голос. В селе мгновенно и часто застучало: длинные пулеметные очереди, трескотня винтовок…
– Во дают! – в восторге крикнул лейтенант.
Катрин не выдержала, скомандовала водителю:
– Понаблюдай, Егор! – и, перепрыгивая через упавшие с просевшей крыши доски, перебежала к офицерам.
Замерший на сельской улице «PZ-II» дымил. Выбросив густой клуб дыма, открылся люк, показался танкист. Не вылез – повис на броне. Пехотинцы пятились, стреляя вдоль улицы, в сторону невидимого моста. Оттуда гремели длинные очереди. Еще несколько немцев упали. Остальные спрятались за углом хаты. Видно было, как машет офицер, указывая в сторону соседних дворов.
– «Т-28» бьет, прямо с моста, – радостно сообщил Любимов. – Слышите, у пулеметов звук какой глухой? Точно, танковые.
– А саперы-то с ним. Вон, смотри, где клуня, – пограничник потыкал грязной клешней на тот берег, но Катрин ничего не разглядела.
Снова бухнула 76-мм пушка советского танка. Хата, за которой прятались немцы, скрылась в дыму и пыли. Не успело осесть облако, как из дыма выскочили с десяток отступающих немцев. Они бросились удирать прямо по улице. Задние волокли раненого.
Видя, как мелькают они в дыму горящих машин, Катрин ощутила приступ непреодолимой ненависти.
На девушку глянул Любимов.
– Давай, лейтенант! – хрипло выкрикнула Катрин. – В дыму не заметят.
Она вышибла ногой дряхлые доски в выходящей к реке стене. Обдирая руки, протиснулась в дыру, проломила крапивные заросли. Теперь улицу не заслоняли ивовые кусты. Катрин упала на одно колено. Бегущие немцы были видны как на ладони. Рядом с девушкой присел Любимов.
– Поехали, – выдохнула Катрин.
«СВТ» слала пулю за пулей. Лейтенант со своей трехлинейкой почти не отставал. Немцы падали один за другим. До крайних хат не добрался ни один. Катрин смотрела на усеянную телами и горящими машинами улицу. Слабо шевелился только раненый, лежащий между своими павшими спасателями. Добить бы и его, но магазин «СВТ» опустел. Девушка вслед за лейтенантом нырнула в пролом.
– Черт! Лихо вы их, как в кино, – сказал пограничник.
Катрин меняла магазин. Снаружи загрохали орудия. «T-III» обстреливал центр села и невидимый мост. Неподвижная танкетка поддерживала, выкладывая свои 20-мм снаряды по зарослям на противоположном берегу.
– Ни хрена они не видят, – проронил Любимов. – И рассказать некому, – лейтенант злорадно хихикнул.
– Товарищ лейтенант, – тревожно прошептал водитель, – кажись, сюда идут.
Любимов и пограничник кинулись к щелям у двери. К сараю бегом направлялись трое немцев.
– Отсюда не только нам хорошо видно, – сказала Катрин. – НП[36] хороший. Уходить нужно.
– Куда? – резонно поинтересовался пограничник. – Пока до того берега доберемся, подстрелят раз двадцать, да и поздно драпать.
Немцы были шагах в пятидесяти.
– Не стрелять, – прошептала Катрин, прислоняя свою «СВТ» к стене.
– Как—…заикнулся было пограничник, но видевший Катрин в деле Любимов махнул ему, и лейтенанты притихли в углу. Красноармеец, выставив винтовку, затаился у другой стены.
Вынув из ножен штык, Катрин встряхнула руками, на секунду расслабилась. Она стояла спиной к стене, справа от двери. Глухие шаги приближающихся немцев, озабоченное сопение. Непонятная хриплая команда. Один немец, тяжело дыша, присел на колено, вглядываясь в берег вдоль камышовых зарослей.
«Не получится. Снаружи останется, гад», – подумала Катрин. Глубоко вдохнула запах старой, перепревшей соломы, солнечных пыльных лучей, бьющих в прорехи крыши…
Немец ударил прикладом карабина в дверь, она распахнулась.
– Wer hier? Komm heraus[37]—…явно для проформы скомандовал немец и шагнул за порог.
Левой рукой Катрин ударила сверху, выбивая оружие. Еще полшага, клинок штыка коротко полоснул немца по горлу. Девушка откинула еще стоявшего на ногах солдата себе за спину. Дверь закрыться не успела. Катрин шагнула на солнце, отвела от груди автоматный ствол, обхватила за шею унтер-офицера. Штык снизу-вверх вошел в грудную клетку. Прижимая немца к себе, девушка отступила в тень сарая.
– Mein Gott, – прошептал унтер, в ужасе глядя в зеленые глаза убийцы. Колени немца подогнулись. Катрин вырвала штык из тела. Обернулась. Первый немец перестал хрипеть. Добивший его ударом в висок пограничник с омерзением вытирал о солому сапог.
Оставшийся у сарая немец завертел головой. Движение у двери он не уловил, но тишина в сарае казалась странной.
– Hans, was mit Ihnen? Was innen?[38] – тревожно крикнул он.
Катрин стиснула зубы. Ох, не те языки ты учила. Заманить бы козла.
Немец сделал нерешительный шаг к двери.
– Hans?! – солдат попятился, вскинул винтовку. Пуля прошила доски рядом с локтем девушки.
Немец побежал.
– Стреляй, лейтенант, – спокойно сказала Катрин. От ее пинка дверь распахнулась. Любимов выстрелил. Немец каким-то приветственным жестом вскинул руки, упал. Далеко отлетела винтовка.
Если винтовочный выстрел и был заглушен очередью танкового пулемета, то уж упавшего в пятнадцати метрах от сарая солдата немцы заметили.
– Теперь нам достанется, – сказал пограничник, – ложитесь.
– У меня патронов мало, – Любимов на четвереньках пополз к лежащим немцам.