– Джоани Такер?
– Теперь она Джоани Найт. Три года назад вышла замуж за Джека Найта-младшего. У них чудесный ребенок.
– Джоани, – пробормотала Ванесса. Джоани Такер была ее лучшей подругой с тех пор, как она себя помнила, – ее наперсницей, которой плакалась в жилетку, ее сообщницей в проделках. – У нее ребенок…
– Да, девочка Лара. Они живут на ферме неподалеку. Вот она обрадуется, если ты приедешь.
– Наверное. – Впервые за целый день у Ванессы проснулись какие-то чувства. – Я, пожалуй, съезжу к ней. А ее родители? Как они поживают?
– Эмили уж восемь лет как умерла.
– Ой… – Эмили Такер была лучшей подругой матери, как Джоани была ее лучшей подругой. – Извини.
Лоретта потупилась, глядя на свои руки.
– Мне до сих пор ее не хватает.
– Женщины добрее ее я не знала. Жаль, что… – Она не договорила, понимая, что время сожалений прошло. – А доктор Такер? Как он?
– Неплохо. – Лоретта заморгала, прогоняя слезы. – Дети, работа… В общем, он справился. Он тоже будет рад видеть тебя, Ван.
Ванесса и не помнила, когда ее в последний раз так называли, и это ее даже тронуло.
– Он все так же принимает у себя дома?
– Конечно. А ты совсем ничего не ешь.
Ванесса заставила себя проглотить немного салата.
– Почему же ты не спрашиваешь о Брэди? Неужели тебе неинтересно?
– Нет, – поморщилась Ванесса, ковыряя вилкой в тарелке. – Не особенно.
Лоретта узнала эту гримасу – надутые губы, складку меж бровей, и на сердце у нее стало теплее.
– Брэди Такер пошел по стопам отца.
Ванесса едва не поперхнулась.
– Неужели он тоже врач?
– Да, и переехал в Нью-Йорк. Состоит консультантом в нескольких клиниках. Мне Хэм рассказывал.
– Вот это да! Я-то думала, он пойдет коровам хвосты крутить или сядет в тюрьму.
Лоретта рассмеялась:
– Он теперь уважаемый человек. Все такой же красавчик – высокий, темноволосый. Это всегда не давало ему жить спокойно.
– И другим тоже, – пробормотала Ванесса, а ее мать улыбнулась и сказала:
– Он никому не сделал зла. Разве что родителям помотал нервы. Но о сестре он всегда заботился – вот это мне в нем нравилось. А уж за тобой как ухлестывал!
– Брэди бегал за каждой юбкой! – фыркнула Ванесса.
– А Эмили говорила мне, что когда ты… когда вы с отцом уехали в Европу, он места себе не находил, слонялся по дому как неприкаянный несколько недель.
– Это было давно! – отмахнулась Ванесса, давая понять, что продолжать этот разговор она не собирается.
– Я сама помою посуду. – Лоретта начала собирать тарелки. – А ты, может быть, сыграешь что-нибудь? Мне бы хотелось услышать, что ты снова играешь здесь, в этом доме.
– Хорошо. – Ванесса шагнула к дверям.
– Ван?
– Да?
Интересно, назовет ли она ее когда-нибудь мамой.
– Я хочу, чтобы ты знала, что я очень горжусь твоими достижениями.
– Вот как?
– Да. – Лоретта внимательно посмотрела на дочь, жалея, что у нее недостает смелости обнять ее. – А у тебя какой-то несчастный вид.
– Я вполне счастлива.
– А если нет – ты ведь не скажешь?
– Вряд ли. Мы ведь совсем друг друга не знаем.
«Что ж, по крайней мере, это честно, – подумала Лоретта. – Больно, но без обмана».
– Надеюсь, до твоего отъезда мы успеем познакомиться поближе.
– Я приехала, чтобы получить ответы на некоторые вопросы, но я пока не готова их задать.
– Ничего, мы подождем, Ван. И поверь: я всегда желала тебе самого лучшего.
– И отец всегда так говорил, – тихо заметила Ванесса. – Теперь, когда я стала взрослой, я все-таки не понимаю, что это значит. Забавно, не правда ли?
Она вышла из кухни и направилась в музыкальную комнату, чувствуя грызущую боль ниже груди. Прежде чем сесть за пианино, ей пришлось достать из кармана юбки пузырек и проглотить одну таблетку.
Она начала с «Лунной сонаты» Бетховена, играя по памяти сердца, отдаваясь тихой власти музыки. Сколько всего она переиграла в этой комнате! Час за часом, день за днем. По любви, но большей частью оттого, что так было нужно. К музыке она всегда питала смешанные чувства. С одной стороны, это была серьезная страсть, потребность творить и совершенствовать свое мастерство. Но в то же время над Ванессой довлел долг угодить отцу, который ожидал от нее невиданных достижений. И безуспешно – как она догадывалась.
Он так и не понял, что музыка для нее любовь, а не профессия. Утешение, способ самовыражения, а не средство удовлетворить свои амбиции. Но всякий раз, когда она пыталась объ яснить ему это, она нарывалась на злость и раздражение. Со временем желание разговаривать на эту тему у нее пропало. Известная как страстная и темпераментная артистка, в присутствии отца она становилась покорным ребенком. Она никогда не осмеливалась ослушаться его.
Ванесса заиграла Баха и отрешенно закрыла глаза. Больше часа она пребывала во власти красоты и нежности и гениальной музыки. Отец этого не понимал. Он не понимал, что она может играть для себя, для собственного наслаждения, и ненавидит выходить на освещенную сцену и играть для публики.
Затем ее чувства взбодрились, и она перешла к Моцарту, заиграла быстрее и оживленнее. Пылкая, почти неистовая музыка струилась сквозь нее. Когда затих последний аккорд, она ощутила почти забытое удовлетворение.
Аплодисменты у нее за спиной заставили ее резко обернуться. На одном из хрупких стульев сидел мужчина. Несмотря на солнце, слепившее глаза, и двенадцать прошедших лет, она узнала его почти сразу.
– Потрясающе!
Брэди Такер поднялся и подошел к ней. На мгновение его высокая худощавая фигура закрыла солнце, и свет засиял вокруг его головы, точно нимб.
– Изумительно!
Она молча смотрела на него.
– С возвращением, Ван. – Он протянул ей руку.
– Брэди, – пробормотала Ванесса, вставая со стула, а затем вдруг ударила его кулаком в живот. – Ах ты, негодник!
Он со всхлипом плюхнулся на банкетку возле пианино. Этот звук был ей так же сладок, как и музыка. Сморщившись, он поднял голову и сипло проговорил:
– Я тоже рад тебя видеть.
– Как ты здесь очутился?
– Твоя мамочка меня впустила.
Когда он встал, ей пришлось откинуть голову, чтобы заглянуть ему в глаза – в его потрясающие синие глаза.
– Я не хотел мешать и потому присел тут на стульчик. Не ожидал от тебя такого удара.
– Вот и напрасно! – Она была рада, что ей удалось застать его врасплох. Таким образом она хоть немного отплатила ему за ту боль, которую он ей когда-то причинил. Когда она услышала его по-прежнему глубокий обольстительный голос, ей снова захотелось его ударить. – Она не говорила, что ты в городе.
– Я вообще-то здесь живу. Вернулся год назад.
Ванесса капризно надула губы. Он надеялся, что хоть это в ней изменилось, потому что когда она так делала, то становилась совершенно неотразимой.
– Можно мне сказать тебе, что ты потрясающе выглядишь, или мне лучше защищаться?
Скрывать волнение Ванесса научилась хорошо. Она села, разгладила юбку и разрешила:
– Что ж, валяй.
– Ладно. Ты потрясающе выглядишь. Правда, немного отощала.
Она снова обиженно надула губы:
– Таков ваш диагноз, доктор Такер?
– В общем да, – ответил он, пристраиваясь рядом с ней на банкетке и вдыхая манящий и тонкий, точно лунный свет, аромат ее духов. Ее притяжение было не то чтобы неожиданным, но оно разочаровало его. Пусть они и сидели рядом, она осталась далекой, будто их по-прежнему разделял океан.
– Ты тоже неплохо выглядишь, – сказала она, сожалея, что это правда. Он был худощав и спортивен, как в юности. Его нежное прежде лицо приобрело зрелую мужественность, которая делала его еще более привлекательным. У него были волосы цвета воронова крыла и длинные густые ресницы, а руки такие же сильные и красивые, как и тогда, когда он впервые коснулся ее. «Сто лет назад», – подумала она, складывая свои руки на коленях. – Мать сказала, что ты работаешь в Нью-Йорке.
– Да, верно. – Он чувствовал себя смущенным, точно влюбленный школьник. Двенадцать лет назад он знал, как себя с ней вести. По крайней мере, ему казалось, что знает. – Я приехал помочь отцу. Он собирается оставить практику через год-два.
– Просто не верится… Ты здесь… А доктор Такер уходит на пенсию…
– Времена меняются.
– Это точно, – согласилась Ванесса, ощущая какую-то детскую неловкость оттого, что они сидят рядом. Она тут же мысленно себя одернула, но тем не менее встала. – Еще мне не верится, что ты врач.
– Пока я учился, мне тоже не верилось.
Она нахмурилась. Брэди был в джинсах, свитере и кроссовках – точно школьник.
– Кстати, и внешне ты не похож на врача.
– Показать тебе стетоскоп?
– Не надо. – Ванесса сунула руки в карманы. – Мама сказала мне, что Джоани вышла замуж.
– Ну да – за Джека Найта. Никого лучше не нашла. Помнишь его?
– Смутно.
– Он на год старше меня. Звезда футбола. Года два он играл в профессиональной команде, потом получил травму колена и бросил. – Брэди усмехнулся. Щербинка на одном из передних зубов всегда казалась ей очень милой. – А Джоани будет очень рада видеть тебя, Ван. Я бы тоже хотел к ней наведаться. У меня пара пациентов, но к шести я освобожусь. Почему бы нам не съездить куда-нибудь поужинать, а потом к ней?
– Что-то не хочется.
– Почему?
– Потому что в последний раз, когда ты обещал за мной приехать, ты так и не явился.
Он сунул руки в карманы:
– А ты злопамятная.
– А ты как думал?
– Мне было восемнадцать лет, Ван, и у меня были причины.
– Сейчас все это не важно, – отрезала она, чувствуя жжение в желудке. – Я просто не хочу начинать там, где мы закончили.
Он задумчиво взглянул на нее:
– Да я и не собирался…
– Отлично, – поддержала она с внутренней ненавистью. – У нас у каждого своя жизнь, Брэди. Давай оставим все как есть.
Он медленно кивнул.
– А ты больше изменилась, чем я думал.
– Да. Мы оба изменились. – Она поднялась и вышла из комнаты, по пути бросив ему: – Ты помнишь, где тут выход.
– Ага, – ответил он себе, когда остался один. Он помнил, где выход. Но он забыл, что стоит ей надуть губы, и он обо всем забывает.
Глава 2
Ферма стояла на холмах, среди бурых и зеленых полей. Ванесса отметила, как хорошо поднялись травы и как весело зеленеют ростки кукурузы. Три больших квадратных загона были огорожены у коровника. Рядом суетились цыплята, склевывая с земли зерна. Тучные коровы лежали на склоне холма, не беспокоясь шумом подъезжающей машины. Но гуси у ручья испуганно бросились прочь. К дому вела ухабистая дорога, посыпанная гравием. Подъехав поближе, Ванесса остановила машину и вышла. Вдалеке пыхтел трактор, поскуливала собака, а вокруг оглушительно щебетали птицы, чьи музыкальные пересуды напоминали ей соседскую болтовню через изгородь.
Отчего-то ее охватило волнение. Это было глупо, но она ничего не могла с собой поделать. Здесь, в этом трехэтажном доме с многочисленными пристройками, кривыми трубами и шаткими крыльцами, жила ее лучшая и самая близкая подруга, с которой она, бывало, делилась всеми чувствами, мыслями, мечтами и разочаровани ями.
Но тогда они были детьми. А дети, как известно, существа эмоциональные и впечатлительные – особенно девочки-подростки. Их дружба не успела охладеть сама собой, поскольку произошел внезапный и полный разрыв. И столько воды утекло с тех пор, что надеяться на восстановление прежних связей и чувств было бы наивно и слишком оптимистично.
Так говорила себе Ванесса, поднимаясь по скрипучим деревянным ступеням крыльца.
Дверь распахнулась. Вид женщины, вышедшей на крыльцо, вызвал в памяти Ванессы целый рой воспоминаний, однако сейчас она не чувствовала ни тени смущения или сожаления, как во время встречи с матерью. «Она совсем не изменилась», – только и могла подумать Ванесса. Джоани как была, так и осталась крепко сбитой брюнеткой с формами, которым Ванесса всегда завидовала. Ее короткие волосы непослушно топорщились вокруг миловидного лица. Черные волосы, голубые глаза и губки бантиком сводили с ума мальчишек в школе.
Ванесса забормотала что-то, неловко подыскивая слова, но Джоани с громким воплем бросилась к ней, и в следующий миг они уже обнимались, щипали и тискали друг друга, и двенадцать лет, разделявшие их, растаяли среди смеха, слез и потока бессвязных слов.
– Да ты ли это? Ты…
– Как я по тебе скучала… слушай…
– Подожди…
– Прости меня… я…
– Да когда я узнала, что ты… – Джоани, покачав головой, вырвалась из объятий подруги. – О боже, как я рада тебя видеть, Ван!
– Поверишь, мне страшно было к тебе заявиться, – сказала Ванесса.
– Почему?
– Я боялась, что ты вежливо предложишь мне чаю и не будешь знать, о чем со мной говорить.
Джоани достала из кармана скомканный платок и высморкалась.
– А я тоже боялась, что ты приедешь чисто из вежливости – вся в мехах и бриллиантах.
– Свои меха я оставила дома, – усмехнулась Ванесса.
Джоани схватила ее за руку и потащила в дом.
– Пойдем! Может быть, я и правда угощу тебя чаем.
Они вошли в светлую и чистую прихожую, а оттуда в гостиную с диванами блестящего красного дерева, с выцветшей обивкой, ситцевыми занавесками и плетеными ковриками. О том, что в доме есть маленький ребенок, говорили детские зубные кольца, погремушки и мягкие игрушки. Ванесса не сдержалась и взяла в руки бело-розовую погремушку.
– У тебя девочка.
– Лара, – просияла Джоани. – Она просто чудо. Она скоро проснется, и ты ее увидишь.
– С ума сойти, – Ванесса тряхнула погремушку, – ты – мама.
– Я почти привыкла. – Джоани взяла Ванессу за руку и усадила на диван. – А мне не верится, что ты здесь. Ванесса Секстон, концертирующая пианистка и мировая знаменитость.
– Ой, не надо, – поморщилась Ванесса. – Это не я. Она осталась в Вашингтоне.
– Перестань, – рассмеялась Джоани, блестя синими, как у брата, глазами. – Ты – наша гордость. Бывает, промелькнешь в новостях, а в городе только и разговоров об этом. Ты ведь нас прославила.
– Как же, – улыбнулась Ванесса. – А у тебя прелестное гнездышко, Джоани.
– Не понимаю, как это случилось! Я всегда думала, что буду жить где-нибудь в Нью-Йорке, ловить на улицах такси, ездить на бизнес-ланчи, все в таком роде.
– Здесь лучше, – Ванесса откинулась на подушки дивана, – гораздо лучше.
– Теперь я и сама так считаю. – Джоани скинула туфли и спрятала ноги под диван. – А ты, наверное, не помнишь Джека?
– Совершенно не помню. Ты никогда о нем не говорила.
– В школе мы с ним не были знакомы, потому что он учился в старших классах. Ну и вот, сижу я как-то у папы в офисе… Ах да – тогда я работала помощником адвоката в Хагерстауне.
– Чего-чего?
– Это все в прошлом, – отмахнулась Джоани. – Ну так вот: дело было в субботу, а Милли как раз заболела, ну я и пришла помочь папе вместо нее. Помнишь Милли?
– Конечно. – Ванесса улыбнулась, представив себе суровую ассистентку доктора Такера.
– Сижу я, значит, записываю кого-то по телефону, – продолжала Джоани, – и тут вваливается Джек – шесть футов три дюйма роста, двести пятьдесят фунтов веса и ларингит. И этот медведь, жестами, как ковбой индейцу, толкует мне, что нет, мол, он не записан, но ему срочно нужно к доктору. Я и втиснула его между ветрянкой и воспалением среднего уха. Папа принял его и выписал рецепт. А через два часа смотрю – опять он! Сует мне какие-то жухлые фиалки и записку – приглашаю, мол, в кино. Ну как я могла отказать?
– Ты – не могла! – рассмеялась Ванесса. – Добрая душа.
Джоани закатила глаза:
– Ну и вот, не успела я опомниться, как купила свадебное платье и научилась разбираться в видах удобрений. Лучшие четыре года моей жизни. – Она покачала головой. – А теперь расскажи мне о себе. Я хочу знать все!
Ванесса, пожав плечами, ответила:
– Занятия, выступления, переезды – вокзалы, аэропорты, гостиницы. Не так уж это шикарно, как выглядит со стороны.
– То есть тебе надоело встречать на вечеринках звезд Голливуда, играть для королевы Англии и злословить о том о сем с миллионерами?
– Злословить? – подняла брови Ванесса. – Никогда этим не занималась.
– Ты мне весь кайф портишь. – Джоани подвинулась ближе и погладила Ванессу по руке. – Я столько раз представляла себе, как ты вращаешься в самом блестящем обществе.