Как пришло, так и ушло. Кажется, остальные ничего и не заметили. Но уже легче. Память не исчезла. Срабатывает на ключевые слова. Все еще проявится!
И появилось ощущение четкой нелюбви к десантникам, сидящей в душе. Даже скорее недоверие. Не свои. Чужие. Прыгают, прыгают, а никому в грош не сдалось.
Теперь по штату в мотострелковой дивизии имелось по одной эскадрилье вертолетов. Мелочь, а удобно. Проще (вернее – не нужно) налаживать взаимодействие с командованием фронтовой авиации в простых случаях. И авиаразведку можно проводить оперативнее, и прикрытие движущейся колонны с воздуха. И эвакуацию раненых своевременно легче проводить. А цена? Час полета В-22[1] – аж 800 рублей? За этот час можно перевезти 24 десантника на 120 километров и вернуться обратно (не обязательно пустым, но пусть). 27 копеек пассажирокилометр. Как в такси прокатиться. А десантники, как и все прочие, на вертолетах передвигаются.
При них лучше кликухи не упоминать. Считается оскорблением, и моментально в драку лезут. Таких полуофициальных названий много. Все знают, но далеко не везде рекомендуется употреблять. Гробокопатели (саперы), дурни (танкисты), вертухаи (внутренние)…
Откуда-то выплыло название «зеленые». Точно. Он и есть «зеленый». Вроде нормально звучит. Не просто зеленый, еще и борзый. Пес его знает, что это значит. Граница? Зеленые фуражки? Ни черта не вспоминается.
– Обе ноги до колена ампутированы. Написал домой, а девчонка и ответила: не нужен ей такой. Депрессуха у парня. Целыми днями лежит и молчит, – игнорируя раненого, сообщил Вячеслав. Похоже, парень простой, как угол дома, и без наличия стеснительности.
– А врача как зовут, и что за деятель?
– Майор Пазенко, – доложил молодой Женька, торопливо зажигая спичку и давая прикурить обоим. Себе в последнюю очередь. – Начальник отделения. Хрен его знает имя и отчество. Здесь место хорошее, не Душанбе. Привозят немногих. Время есть, вот вечно и занимается придирками вместо работы. А так любит к кому придраться, – он посмотрел на лежащего и сделал резкий жест, – или вот тебя мучить возьмется.
– Да плевать, – перебил его мордатый, – не хуже остальных. Все они одинаковые. Офицерье поганое. Вот сестрички у нас… – Он причмокнул. – Что Люба, что Гульнара. Так и просятся на…
– Майор сказал – Галя.
– Какая из нее Галя. Натуральная Гульнара от рождения. Вот как в шестерки пролезла, так и стала по паспорту Галя. Все равно за километр видно, – в голосе была непонятная злоба. – Передком категорию заработала – и туда же. Нос воротит.
Опять категория, не слушая Славиных косноязычных разглагольствований о наличии (отсутствии) белья под халатами у медсестер и машинально кивая в соответствующих местах, размышлял Саша. Ну заклинило бугая на приличных харчах и от безделья. Бывает. Мало он, что ли, слышал такого раньше. Обычный солдатский треп. Какие они все из себя любовники-ухари. А бабы голой еще ни разу в жизни не видели. Сплошное вранье.
Интересно, тело болит, а голова работает. Это прекрасно. Без руки или ноги паршиво, но хуже некуда без мозгов. А память… Буду надеяться на возвращение. А что мне еще остается.
Итак… Шестерка – это шестая категория? А всего сколько… Нехорошо. Явно все в курсе, один я дурак дураком. И не спросишь теперь. Сказал, все знаю, кроме собственной биографии, на этом и стоять надо. Ладно, меньше трепаться, больше слушать. Выйти из армии с белым билетом и соответствующим диагнозом – это приговор. Ни на одну серьезную работу не возьмут, и водительские права можно смело засунуть… Стоп. Откуда я знаю? Точно. Есть у меня права. Класс «В», «С» и «Д». Еще до армии получил.
– Слушайте, а вещи мои привезли? – перебивая Славу на очередной фразе про прошлые его гуляния по покладистым девкам, спросил вслух.
– Вроде не было ничего, – неуверенно ответил Женька, – в каптерке надо спросить. Там баба Вера заведует.
– Не кусок?[2]
– Нет. Тут и офицеры лечатся. Еще не хватало, чтобы вещи пропадали.
– Сидит афганец в засаде с винтовкой, – обрадовано сообщил Слава. – Смотрит в прицел, появляется наш с одной лычкой. Афганец достает справочник и читает: «С одной полоской – ефрейтор. Премия 25 афгани».
Пока прицелился, ефрейтор скрылся. Появляется с двумя лычками. Афганец достает справочник, читает: «С двумя полосками – младший сержант. Премия 30 афгани».
Пока прицелился, младший сержант скрылся. Появляется с двумя звездами. Афганец не заглядывая в книгу прицелился и убил. Достает справочник, читает: «Две маленькие звезды – прапорщик, враг Советской Армии. Штраф 50 афгани».
Саша вежливо улыбнулся. Этот дурацкий анекдот он услышал еще в учебке. Да, наверное, и нет в армии кого-то, не присутствовавшего при очередном пересказе. Разве глухие от рождения. Народный армейско-солдатский неумирающий фольклор.
Опа! Учебка в Паневежисе. А где этот самый Паневежис, и чему там учили? По названию Прибалтика. Жуть. Выскакивает неизвестно откуда. С другой стороны, если появляется, где-то в архивной памяти хранится. Уже неплохо.
– Пойду полежу, – не дослушав очередной саги про поход на танцульки и кучу покладистых девок с вот такими буферами, сказал вслух.
– Еще одну оставь, – четко отделяя себя от молодого, попросил Слава и, не дожидаясь разрешения, полез в пачку.
Он еще и наглый, понял Саша. Прекрасно ведь понял, нет у меня ничего, и норовит лишнее взять. С фильтром, блин, желает. Одна – по-товарищески, две – перебор. Совесть желательно иметь. Ладно. Всему свое время. Надо осмотреться.
– На! На! На! – каждый выкрик сопровождался ударом головы о бронетранспортер.
Избиваемый уже не сопротивлялся и даже не кричал.
– Спорим, не пробьет? – весело сказал голос за спиной.
– Да там уже нечем, – возразил другой, – мозги через уши полезли. Голова хоть и дубовая, супротив брони не потянула.
Он бросил тело, упавшее так, как не падает живой – просто куча, а не парень лет пятнадцати еще несколько минут назад, – и всем телом развернулся к весельчакам.
На обочине дороги, скособочившись стоял маленький пикапчик с кузовом, разукрашенный надписями на арабском языке и картинками. Передние колеса в кювете, серьезная вмятина в боку. Возле него на коленях, с руками за головой, стояли трое афганцев. Взрослый мужик с седой бородой, женщина в непременном мешке, закрывающем сверху донизу, только глаза блестят из-под сетки, и еще один мальчишка. Тот явственно дрожал, и по грязным щекам текли слезы.
Из люка бронетранспортера высовывалась незнакомая голова в шлемофоне. Вокруг стояло еще четверо в полевой форме. Ему не требовалось вспоминать имена. Он прекрасно знал их и так. Рыжий – Самойленко, Казак – Миронов, Цыган – Коновалов, Пшебыславский… У последнего прозвища не имелось. Не заработал еще.
– Зачем? – гортанно, но вполне разборчиво крикнул старик. – Он же совсем мальчишка!
Ухо молча шагнул вперед, одним движением сорвал с плеча Пшебыславского свой автомат, передернул затвор и прошил говорливого очередью. Мальчишка с диким визгом метнулся прочь, окончательно ополоумев. Еще одно рефлекторное движение – и тот рухнул на землю, поймав три пули спиной. Баба завыла без слов, качаясь из стороны в сторону. Миронов с диким ржанием пнул ее ногой в спину, затыкая. Не помогло. Она упала лицом вперед и продолжала подвывать на той же ноте.
– Ухо, ты что, совсем сбрендил? – орал разъяренный Рыжий. – Я же с ним рядом стоял! А если бы зацепил?
Ухо – это он, Низин. Он заведовал связью в роте, и кличка приклеилась недаром. Да и остальные имели под собой почву. В бою некогда произносить «разрешите обратиться, товарищ…». Проще орать «Ухо, давай связь!». Бывали и другие причины. Цыган, например, свел лошадь в кишлаке. Без причины. Покататься захотелось. Проделал все настолько чисто, что пропажу хозяева обнаружили только утром. Местный ротный юмор, посторонним непонятный.
Пшебыславский стоял с отвисшей челюстью. С таким он еще не сталкивался и не понимал, как реагировать. Недавно прибыл.
Рядом остановился еще один бронетранспортер. С брони посыпались озирающиеся солдаты.
– В чем дело? – грозно спросил, продолжая сидеть сверху, капитан Соколовский.
Рыжий что-то невнятно пробурчал.
– Смирна! – увесисто уронил капитан. – Доложить, как положено. Сержант Самойленко!
– Ну это… Ехали… Навстречу машина. Зацепили. Ухо говорит, остановись, посмотрим. Поперся проверить. А пацан ему в лицо плюнул… Сука… Ну вот… Он их и замочил.
– Молодцы, герои! По возвращении всем непременно выпишу награду. «За боевые заслуги». Или нет. Сразу орден «Красного Знамени». Мы где находимся?!! – заорал. – В рейде на вражеской территории или в замиренном районе?! Да я вас, гнид, в яму посажу! Будете сидеть в зиндане, пока не посинеете, и под себя ходить!
– А мы при чем? – угрюмо спросил Миронов. – С Уха спрашивайте.
– А вы при всем. Отвечаете друг за друга. Круговая порука называется. Приходилось слышать? Ладно, – помолчав, сказал капитан. – Слушай команду. Низин!
– Я!
– Сам нагадил – сам и убирай. Взял – и всех этих трупаков в машину. Ручками. Самостоятельно. Лично. Сложил в барбухайку. Потом мину поставишь и подорвешь. Типа случайность. Ясно?
– Так точно!
– Выполнять, сука!
– А с бабой что? – жадно спросил Цыган. – Ее ведь нельзя отпускать.
– Тоже верно, – спрыгивая на землю, согласился Соколовский. – Ну-ка, открой, Гюльчатай, личико.
Цыган схватил женщину за голову, с силой нажал, поднимая, и одним движением ножа разрезал балахон. Та застонала от боли, когда он, ухватив ее за волосы, повернул лицом к капитану.
– О! – недовольно воскликнул Соколовский, – старая уже. Негодная. Придется кончать: пользоваться противно. Гуманная все-таки нация афганцы – рожи своим бабам закрывают, чтобы не пугать гостей. – Потом уж к остальным: – Отпусти.
Капитан вынул пистолет и выстелил женщине в голову.
– Остальные проштрафившиеся – в боевое охранение, пока этот долбень Низин трудится. Не кидать же идиотов реально в зиндан или под трибунал. Вы у меня и так попляшете. Из наряда в наряд. Что стоим?! Делом занялись!
Низин вздохнул и нагнулся к старику. Ухватил за ноги и потащил его к грузовичку. Вспышка ненависти прошла, и осталось исключительно недовольство. Нет, он не жалел о происшедшем. Просто в очередной раз сорвался с нарезки, и это начинало всерьез беспокоить. Нервы ни к черту. На хрена было остальных убивать…
Сашка дернулся и проснулся, пытаясь сообразить, что его подняло. Звук… Давно не удивлял вечный мгновенный переход от сна к бодрствованию. Что-то изменилось в окружающей обстановке – и моментальная реакция. Вокруг могут ходить, говорить, стрелять, он будет продолжать спать. Зато стоит в шуме появится новым ноткам – и сна ни в одном глазу. Вроде здесь никаких опасностей не предвидится, а все равно на краю сознания ждешь подвоха.
Ага… Вот опять. В ночной тишине визгливый звук пружин кровати неприятно резал слух. Он сел, настороженно осмотрелся. На соседней койке мотострелок вновь подтянулся на одних руках и, зацепившись за подоконник, утвердился на нем. Видимо, в прошлый раз не удержался и рухнул назад. Вот и дернуло из сна.
Он без особого интереса посмотрел и пошарил под подушкой в поисках сигарет. Раз проснулся, неплохо бы подымить. Заодно и познакомиться. Его койка не визжала. Пружины в порядке, не растянутые. Тогда ему не показалось. Действительно, под тонким матрацем лежала самая натуральная доска. До него на койке «отдыхал» кто-то с травмой позвоночника. Ему необходимо было лежать на твердом. Как избавился от лишнего предмета, будто в импортной кровати оказался. Ничто не мешает. В принципе он мог спать практически в любом положении, даже в строю и на ящиках со снарядами, проверено жизнью, однако на мягком приятнее.
Парень, как его – Степной, – сидя боком, принялся дергать шпингалет. Левой рукой он держался за ручку рамы, иначе мог слететь от рывка. Поворачиваться ему было неудобно, и вообще смотрелся он странно. Укороченным. В темноте белели повязки на ногах, и выглядел парень донельзя странно. Вроде к игрушке нормального размера воткнули несоответствующие конечности. Не в первый раз Сашка видел людей с оторванными конечностями, но тогда это было по-другому. В горячке и не особенно задумываясь, затягиваешь жгут или бегом тащишь носилки. Каждый знает: чем быстрее раненый попадет в вертолет, тем больше шансов у товарища выжить. А что потом с ним будет, как-то не думаешь.
В душе каждый верит – его пронесет. Или уж лучше сразу. Чик – и ты на небесах. Хуже некуда вот так. Жизнь ломается пополам, и впереди ничего приятного не ожидает. Лучше не задумываться. И уж не прикидывать на себя, не придется ли корчиться с вывалившимися наружу кишками. Кто всерьез начинает размышлять о таких вещах, долго не протянет.
Степной наконец отжал шпингалет и распахнул вторую половину окна. Дернул со своей стороны – она не поддалась. Он со злостью ударил кулаком в стекло. Оно выдержало. Там толщина была дай бог, Сашка еще вечером обратил внимание. Что-то неприятно царапнуло. Парень точно не покурить полез. А что ему надо? Сашка хотел окликнуть, и внезапно дошло. Тот принялся перемещаться на руках в сторону открытой створки.
Низин вскочил, забыв про боль в спине и в ноге, и в три дерганых прыжка доскакал до окна, матерясь в голос. Ухватил за плечо уже добравшегося до цели парня, примеривающегося оттолкнуться, и сдернул его вниз с окна. Ногу пробило болью, и он сам свалился вслед за Степным на его койку.
– Зачем? – закричал тот. – Чего влез?
– Ты что удумал, идиот! – ответно заорал Сашка. – У тебя мозги вообще имеются?
– Пошел ты, – с точным указанием адреса пожелал мотострелок, – все равно выброшусь. Мне терять нечего.
– Идиот, – обнимая его за плечи и притягивая к себе легкое тело, сказал Сашка, – ты что, не понимаешь? Ты остался жить!
Господи, как же его зовут. Фамилию помню, а имя выскочило. Игорь!
– За себя и за других. Они лежат под звездочкой, а ты – нет. Зачем выкидывать себя на помойку? Сколько наших там осталось – ты жив! Можно подумать, ты один такой. Неужели другим легче? Мне, что ли, хорошо со сквозной дырой в голове?! Здесь помню, здесь не помню! Я вообще пустое место. Неизвестно кто. Даже не пустота, а просто дырка. Понимаешь? Меня нет. А ты – человек! Ты – русский солдат!
Господи, что я несу! Ему исключительно нотации о патриотизме не хватает.
– На хрена тебе эта… Развел трагедию. Мало ли девок на свете! Их охмурять не ноги нужны – уверенность в себе. Чтоб чувствовали и млели. Деньги тоже… Чинить ЭВМ ног не требуется, а зашибают там будь здоров. Мастер всем необходим. Подумаешь – ноги. Чего другого ведь не отрезали. Тем более что у тебя и колени на месте. Сможешь…
Он молол языком, не особо задумываясь о произносимом. В части он бы просто дал по морде сорвавшемуся. Пара оплеух – и любая истерика пройдет. Отвести к бабе – еще лучше. Клин вышибают клином. А здесь что. Только слова. Только дружеское плечо. Ничего другого нет. Он продолжал обнимать, почти укачивая глухо рыдающего парня. Не выставляясь напоказ, молча и давясь слезами. Это хорошо. Может, теперь пронесет. Выдавить из себя всю дурь. Вот так, через кризис.
– Цель, – говорил Сашка, – необходима цель. Я, Степной Игорь, не хуже других – я лучше. Научиться ходить. Да, на протезах. Хрен ли, я точно знаю, сейчас делают очень приличные. Не деревяшка гребаная… У кого колени сохранились – вообще прекрасно. Нормально на шарнирах гнутся, со стороны и не поймешь. Человек ничем не выделяется. А потом идти дальше. Назло всем. Учиться. Тебе направление дать обязаны. И машину бесплатную. О… своя машина! Да любая девка твоя будет!
– Заткнулся бы, – недовольно сказал Слава.
– Закрой рот!