Хуже всего неспособным рожать по медицинским причинам. Далеко не все лечится. Страшное дело творится иногда в гинекологии. Подменяла пару раз – насмотрелась на всю жизнь. Не дай бог. Случалось, вены резали или вешались. Муж бросает. А она в чем виновата? В государственном постановлении и потере статуса для семьи? Какая сука озаботилась расширенным воспроизводством русского населения столь оригинальным способом?! Мужиков вот не касается.
Да, за бездетность налог берут. Зато гуляй себе сколько угодно. Никаких алиментов, кроме как для официальных жен. Походы налево даже поощряются. А презервативов в продаже днем с огнем не найдешь. Отсутствие в продаже изделия номер два за четыре копейки со стойким запахом резины повышает рождаемость и не считается дефицитом.
Единственное хорошо – профилактику венерических заболеваний после первоначальной вспышки поставили на высший уровень. Осмотры для всех регулярные. Это только в медицинских журналах можно и найти, в «Правде» или «Огоньке» столь низменными вещами не озабочены. А что? Мужикам хорошо. Всегда найдется готовая. Ей рожать пора, а последствия мужика не колышут.
Солдаты им нужны, а про чувства кто подумал? Ей вот повезло с Васей. Была любовь. Летала, а не ходила. И он не побоялся против родительской воли пойти. Все официально. Не просто так – жена. И Надька вышла на загляденье. От нее – ничего, кроме волос, вся в отца. Говорят, так и должно быть. От любви красивые дети получаются. Умные, удачливые.
Господи, чего меня опять понесло, да еще в эту сторону. Два с лишним года обходилась. Так возраст, сказала сама себе. Двадцать восемь стукнуло. Пора и задуматься. Совсем не хочется назад, в негражданство. Я еще проживу, но Надька чем виновата. Вот и выходит – думать пора о втором. А на горизонте никого приличного. Один Титаренко еще так-сяк, но от алкаша в жизни рожать не буду, да и он страшно правильный. Женке изменять не захочет. А больше – жок[4]. Не с первым же попавшимся. Противно. И в гарнизоне назавтра все знать будут, – и так косятся.
Не успели вернуться с обхода, как взвыл телефон. Какой-то юморист установил в сестринской не обычный аппарат, а с диким ревом. Не иначе, в детстве уколы больно ставили. Надо ж было постараться и найти с таким звуком. Единственный на весь корпус сумасшедший телефон. Все остальные трезвонили вполне благопристойно и имели на днище рычажок, уменьшающий звук. Этот был из каких-то старых военных запасов. Видимо, спящих на боевом посту у баллистической ракеты военнослужащих по-другому было не поднять. Завхоз категорически отказывался менять. Работает – вот и пользуйтесь. Новые модели он приберегал для ублажения высокого начальства.
– Хирургия, – с придыханием сообщила Люба, снимая трубку. – А… понятно. Конечно. Брякнула трубку на рычаг. – Зайди к Пазенко, у него список лекарств. Еще чего-то по мелочи. Надо отнести их в психушку.
– С какой стати? – возмутилась Калина. – Пусть получают в аптечном складе.
– Воскресенье сегодня. Закрыто. Завтра вернут.
– А расписываться кто будет?
– Вот он и будет. Начальник. Твое дело с краю. Выполняй указания.
Талина мысленно плюнула и, бросив ручку на стол, поднялась. Вечная история. В армии гоняют молодых, в хирургическом отделении – ее. Что толку, что она Любе до сих пор вынуждена объяснять простейшие вещи, а когда у той очередь уколы ставить, заслуженные офицеры, побывавшие за речкой, норовят спрятаться в туалете. Старшая сестра – именно она. И быть Любе старшей, пока четвертая категория в виде чуда не упадет Галине с неба. То есть никогда.
Через час, получив все необходимое и соответствующую бумажку с оригинальной подписью (вот пусть начальник и отвечает за нарушение инструкции), она вышла в коридор и быстро осмотрела бредущих с обеда из столовой. Рожи, как всегда в таких случаях, одухотворенные. Половина, набив брюхо, размышляет на тему покурить, вторая собирается завалиться вновь на койки.
Так… офицеры нам без надобности, на костылях и скособоченные тоже ни к чему. Опа… На ловца и зверь бежит. Экспонат с сопровождением. С чего это он парнишку под защиту взял?
– Низин, – окликнула хромающего по коридору сержанта с подносом в руках, – отнесешь тарелки и возвращайся. Евгений накормит, – в ответ на недовольный взгляд дала указания. – Евгений, ты понял?
– Так точно, – бодро согласился тот. Женька никогда не спорил и всегда готов был услужить. Через денек-другой пора гипс снимать, и ему очень не хотелось назад в часть. Очень прозрачно не прочь задержаться подольше.
Сашка тоже не стал проявлять возмущения. Быстро вернулся к нетерпеливо поджидающей медсестре, взял в руку тяжелый металлический чемоданчик и послушно двинулся следом. В другое время и в другом месте он бы еще подумал, но сейчас совершенно не тянуло качать права и кричать про тяжкие ранения и горькую судьбу.
Первые дни он занимался исключительно отсыпанием. Вставал на жрачку, забегал в туалет и опять валился на койку. Может, виной потеря крови, а может, просто наверстывал все многочисленные недосыпы за три предыдущих года. Без разницы.
Он был способен давить подушку круглые сутки. Благо не казарма и над ухом не орут. Даже в столовку ходить не заставляют, но этого уж пропустить никак нельзя. Денег все едино нет, и купить на стороне не получится. Да и кормят вполне прилично. Не ресторан, но и не армейская пересылка, где имел в свое время удовольствие куковать две недели. Там был нечто страшное.
Рассказов он наслушался еще до армии предостаточно, однако видел такое только в одном месте. Есть старослужащие, есть молодые. У каждого свое четкое понимание обстановки, и живут по писаным и неписаным правилам. Есть устав – и параллельно существуют понятия. Нормально. Все через это проходят. Довести до скотского состояния или петли запросто любого, но это редчайший случай. ЧП никому не хотелось, и определенную границу переходили очень редко. Особенно в частях, участвующих в боевых действиях. Недолго ведь и пулю в спину словить от слетевшего с нарезки.
Там было не так. Долго на пересылке никто не задерживался, многие шли на пополнение или из больниц. Соответственно всем на всех было начхать. Куча молодых, все из разных частей, на кухне безбожно воровали продукты. Что там творилось, вошло в черные легенды, и никто никогда не посмеет напечатать в газете. Это вам не сладенький «Армейский вестник» в ящике по выходным. Беспредел.
Регулярно кого-то били, могли навешать и офицерам. Даже трибунал не останавливал. Все, на самом деле, запросто делается чисто. В лицо тебя не знают, а если устроить темную, то и концов никаких. Офицеры знали и боялись. Старались ни во что не вмешиваться. Кроме парочки реальных зверей, самих готовых без всякой причины порвать первого встречного. Приходилось присутствовать.
Раз в неделю обязательно обнаруживался труп, и его списывали на несчастный случай. Разбираться желающих не обнаруживалось. Почти наверняка убийца уже ушел с пересылки и проделал фокус напоследок, а свидетелей не было никогда.
Еще на пересылке бесконечно воровали. Люди сбивались в команды по родам войск, по возрастам и просто по личным симпатиям. Это называлось «кушать вместе». Кучей и защищаться легче, и самим… хм… при случае воровать.
Его давно не удивляли подобные воспоминания. Во сне много чего приходило, но как бы со стороны. Он присутствовал, но про себя по-прежнему очень мало знал. Хорошенько покумекав, сообразил: возвращаются самые яркие воспоминания. Хорошие и плохие вперемешку. Хотя хороших кот наплакал: ни про то, ни про другое выворачиваться перед врачами не тянуло.
При расспросах послушно рассказывал, не подчеркивая подробностей. Ну его… Главное, процесс амнезированных событий носит обратимый характер. Формулировку он запомнил и старательно подтверждал диагноз, выдавая информацию дозированно и тщательно следя, чтобы не сказать чего лишнего на тему дыр в памяти. Не каждый день сны приходили, а врачам требуется положительная динамика. Не стоит их разочаровывать. Да и задерживаться дольше необходимого ни к чему.
Вчера проснулся и неожиданно понял – все. Состояние, когда готов спать в любое время и в любом положении, хоть вниз головой, прошло. Пробудилось желание осмотреться. Пора начинать опять жить. Предложение пройти неизвестно куда даже порадовало. Припахивание солдат для разнообразный помощи медперсоналом – в порядке вещей. Их бы и полы мыть заставляли, да все-таки в большинстве раненые, и этим занимались вольнонаемные. «Черные» в госпиталь могли попасть разве чудом – здесь трудились на полах люди со вполне славянской внешностью. Не часто такое увидишь. А для него подобное предложение – еще и возможность вырваться из осточертевших стен. В соседнее здание? Прекрасно! На солнышко выйти.
Он шел на шаг позади и с интересом поглядывал в спину Кале. Когда они стояли рядом, было видно – она ниже него на голову. При этом прямая осанка и постоянно гордо поднятая голова создавали иллюзию высокого роста. Тонкая шейка и вечно выбивающийся локон волос из-под сестринской шапочки давали ощущение беззащитности и притягательности. Это только казалось. При желании она могла и обрезать любого. Причем прямо не ругалась, но потом весь в дерьме. А при всей привлекательности, по отзывам, была самой знающей из здешних медсестер и на работе страшно деловитая.
– Я закурю, – придерживая дверь, сказал вопросительно-утвердительно. Не дожидаясь ответа, он поставил чемоданчик и чиркнул спичкой, прикрываясь от ветра.
– А сигареты откуда? – поинтересовалась Галина. – У Женьки отобрал?
– Шмонать молодых на предмет пайки и курева – западло, – сердито ответил Сашка. – В долг взял. И не у него. Он сам голый.
Галина кивнула. Вячеслав-десантник стесняться не станет. Это было известно всему отделению. У кого брал в долг, она тоже настаивать не стала. Прекрасно знала. Личный бизнес Татьяны. Совсем у бабы совести нет. Любую вещь достанет и принесет. С двойной ресторанной наценкой. Иногда и больше. Половина солдат у нее в кабале и летают по указаниям. И не всегда безобидным. Она всерьез подозревала, что пропавший морфий в прошлом месяце не случайно сперли. Ровно столько, чтобы до расследования не дошло и замели под ковер, списав. Майору скандал ни к чему. А два десятка ампул легко продать на черном рынке. При желании там все достать легко. И опиум продается.
Да и по другим надобностям она их использовала. Пятеро ее детей имели разные отчества, и Татьяна этого совершенно не скрывала. Попробуй при ее внешности найти нормального мужчинку. А здесь за год полк перебывает. Выбирай по вкусу. Некоторые еще и рады стараться.
– Не бери больше. Хуже некуда отдавать, если взять неоткуда. А долги – дело чести, не так ли? С первого числа прибудут тебе твои одиннадцать рублей. Я видела перевод денежного довольствия на госпиталь.
– Тринадцать, – автоматически отреагировал Сашка. – За специальность надбавка.
– И какая у тебя специализация? – бровь вопросительно поднялась.
Он запнулся и беспомощно улыбнулся. Очередная дыра.
– Я связист.
– Ладно, – небрежно отмахнулась, – голова имеется – думай. Я сказала – ты услышал. Пошли дальше.
У отдельно стоящего корпуса с железными решетками на окнах она нажала на звонок. Дверь тоже была стальная, с окошком-глазком. Сашка никогда не видел тюрьмы, гауптвахта не в счет, однако вид очень напоминал его представления о соответствующем учреждении. Стало любопытно, куда они пришли. На их корпусе висела соответствующая табличка с пояснениями, и на этажах тоже. А здесь – пустота.
– Кто? – спросил висящий сбоку динамик.
– Прапорщик Дмитриева, с лекарствами.
– Ничего не сказали, – неуверенно ответил голос.
– Давай открывай! Ваши звонили. А то развернусь и уйду. А благодарности тебе прилетят.
Зажужжало, и Галина толкнула дверь.
– Это со мной, – сообщила она сидевшему у входа за столом дежурному. Обычный вертухай. Ничего оригинального. Форма армейская. Одна лычка. Год на службе.
– Здесь подождет, – твердо сказал солдат. – Не положено.
– Ладно, постой, – забирая у Сашки чемоданчик, согласилась. – Не уходи.
Вертухай довольно хохотнул. Без слов понятно, шутка юмора. Дверь заперта, и без Гали не выпустит. И внутрь не пустит.
Сквозь зарешеченную дверь был виден обычный больничный коридор. В глубине двое в стандартных пижамах энергично махали руками. То ли спорили, то ли обсуждали жрачку в столовой. Издалека не разберешь. Торопливо пробежал невысокий парнишка и нырнул в туалет. Догадаться было несложно. Все корпуса строились по одному плану. В одном побывал – во втором не заблудишься.
– Закуришь? – доставая пачку из кармана, спросил Сашка.
– Запрещено, – с тоской в голосе поведал вертухай. – Спрячь. Выйдешь – на улице закуришь. Здесь… Такие суки, мля…
– Паршивая служба? – недоумевая, с сочувствием спросил. Первый раз обнаружил на входе в больничное отделение часового. У них двери просто запирали на ночь, а днем во двор или на другой этаж – никаких сложностей. Понятное дело, не во время процедур и обхода. В свободные часы.
– Хуже не бывает! Все на цырлах ходят. Хоть дедушка, хоть грач. Поверишь, возбухает кто – прямо праздник. Можно повеселиться. Навешать дурику по самое не могу. А ты с хирургии?
– Ага. Из-за речки привезли.
– Вам там весело, – позавидовал ефрейтор.
Тебя бы туда, подумал Сашка со злостью. АБМ[5] в руки – да под обстрел. Там тебе не тут. Сразу назад в скуку захочется.
Парнишка выскочил из туалета, держа руки перед собой, проскочил десяток шагов, внимательно изучил ладони, крутя туда-сюда, и, решительно развернувшись, бегом кинулся обратно.
– Чего это он?
– Руки мыть поскакал.
– А что у него с руками? Вроде красные.
– Ничего, – с удовольствием сообщил вертухай. Ему явно не так часто выпадала возможность потрепаться, и он был рад слушателю. – Самые обычные руки. Правда, если тереть долго, еще и не такими красными станут. Иногда до крови раздирает. И это еще хуже. Ему ведь все отмыть хочется. Кровь отмыть, – видя недоумение Сашки, пояснил. – Ему кажется, руки грязные. Не отмывается. С утра до вечера трет. А так безобидное чмо. Тихий.
– Так это дурка? – дошло до Сашки.
– А ты думал, секретная база! – ефрейтор обрадованно заржал. – Нет. Здесь шизанутых держат. Или с серьезными черепно-мозговыми нарушениями. Осколок в башку прилетит – и привет. Хотя по-разному бывает. Одного привозили, представляешь, насквозь мозги пуля прошла. А он нормальный. Видимо, вполне способен обходиться без этого, – вертухай постучал себе по голове.
– Ты на себе-то не показывай.
– А! Я не суеверный. Точно говорю – судьба у каждого своя. На роду написано – не минуешь. С ранением в голову выживают редко. Это уж как повезет. Физические нарушения не в счет. А у подавляющего большинства наших клиентов винтиков от рождения не хватает. Ерунда, что с аномалиями развития аборт делают.
Выставляется, понял Сашка. Нахватался и перед благодарным слушателем выпендривается.
– Не все определить возможно, – проникновенно сообщил ефрейтор. – Человек с виду правильный, а где-то чего-то не хватает. Тут его по башке и раз! Оно и лезет наружу. Ты людей убивал? Своими руками?
– Да.
– И много?
– Не считал. Много. И что?
– Но ведь не тянет руки мыть беспрерывно? – с торжеством воскликнул ефрейтор. – Психика в порядке. А он бы все одно сорвался. Рано или поздно. Курицу бы зарезал – и сорвался. Чмо.