– Это древний китайский император сказал, – поспешно отказался Тульчинский.
Чем отличаются в этом смысле русские от прочих правоверных, Ян прекрасно знал. Странно было бы прожить всю жизнь в мусульманской стране и не быть в курсе, почему они друг с другом вечно ссорятся, и остальные саклавитов именуют не иначе как еретиками.
К тому времени, когда собирались и записывались устные традиции, мусульманское сообщество выросло, и каждая секта имела собственную, иногда конфликтную с другими, версию того, что сказал и сделал Мухаммад и его соратники. Поэтому ранние мусульманские ученые, исследуя хадисы, отсортировали их на более и менее надежные. Традиционалисты полагаются на их усилия, но скептики заявили, что вопрос требует более серьезного изучения.
Практически все мусульманские ученые соглашались, что в собрании хадисов есть недостоверные традиции о жизни Мухаммада. Большинство таких традиций были признаны мусульманскими духовными авторитетами как слабые. Лишь небольшая часть традиций считается надежной всеми мусульманскими учеными.
Саклавиты этих «ученых» поголовно категорически не уважали. Они рассматривали весь Хадис как ненадежный и предпочитали руководствоваться старыми обычаями. Как анекдот рассказывали о Хазрат Ахмад ибн-Ханбале[9]. Он, например, перед тем как приняться за арбуз, долго листал книги преданий о Пророке и выспрашивал знатоков шариата, желая узнать, ел ли арбузы святой Мухаммад, защитник ислама, посланник господа и попечитель грешных рабов божьих. Поскольку он не смог нигде найти и малейшего намека на интересующий вопрос, то так и отправился на тот свет, ни разу не отведав арбуза.
У русских собственная гордость, и они открыто говорили о недопустимости большинства хадисов. Якобы они нередко выдумывались на злобу дня и к реальным словам и действиям отношения не имели. Двадцатилетняя жена Пророка Аиша сразу после смерти Мухаммада была объявлена великим толкователем его слов, затеяла немало интриг, мусульмане разделились не без ее участия на суннитов и шиитов, между единоверцами произошла даже гражданская война.
Об ее жизни сохранилось достаточно записей, и с тех самых пор известно, что Аиша не стесняясь говорила: «Бог сразу ниспосылает Пророку то, в чем он нуждается». Такой неприятный намек. Уж ей-то без сомнений Аллах для откровений не требовался. Прожив после смерти Пророка сорок с лишним лет, она «вспомнила» больше двух тысяч его высказываний. И слишком многие были ей на пользу, а некоторые вполне реальны, но смотрятся очень неприятно. Где там правда, а где ложь, не разобрать. Проще вычеркнуть все.
Сам Мухаммад всегда подчеркивал, что он всего лишь посланник и человек[10], но посмотришь в хадисы и обнаруживаешь: «При рытье рва люди наталкивались на большие камни. Тогда они жаловались Пророку. Он просил принести ему сосуд с водой, поплевывал на нее, потом читал какую-то одному Аллаху известную молитву, выливал эту воду на тот камень. Присутствовавший при этом человек рассказывал: клянусь Тем, Кто послал его с истиной, самим Пророком, камень рассыпался и превращался в песок, так что ни топор, ни кирка не отскакивали». Люди не могут жить без чудес, решили русские толкователи, но руководствоваться лучше не их дуростью, а первоисточником – Кораном.
Собственно, это никогда и не скрывалось, однако большинство мусульман и не подозревало, откуда взялась разница в верованиях. Давно известно, что меньше всех знают историю религии и религиозных обрядов именно представители духовенства, которые боятся научных книг, как порох боится огня. А простой народ особо не разбирался в тонкостях толкований. На то существуют мулла. У каждого своя вера лучше всего, и местный авторитет запросто переплюнет ничего не соображающих «умников» из любой другой страны.
– Все претендующие на истину одинаковы, – сообщил между тем Юнаков. – Как ни называй хадисы, или, блин, изречения. Сто тысяч рассказов – и все друг другу противоречат. Кому какой нравится, тот такой и использует. Нет уж. Жить надо по совести, блюдя честь. Делай, что положено, и плевать на последствия. А этим дерьмом пусть богословы занимаются. Тем не менее, – он задумался, – хорошо сказано. Вот именно ты за все и ответишь. Вопросы есть?
– А почему мы? – подозрительно спросил Зибров.
– А это армия, курсант. Пора усвоить. В первом взводе или роте всегда стараются собрать лучших, и первыми же ими дырки затыкают. Из командира отделения лихо прыгаешь в командиры взвода. Так тебе не повезло или, наоборот, счастье привалило. Потом посмотрим.
– А ключи от каптерки кому? – спросил Ян. – Тут вещи чужие, не хочу потом отвечать.
– Мне отдашь. Считай, ревизия проведена. Все равно вещмешки под замком, а больше и тырить нечего. Идите собирайтесь, вместе пойдем. Представлю вас новым… хм… подчиненным.
– Ты вообще что-то понимаешь? – спросил уже за дверью Ян. – Оружие он чистил!
– Не наше дело, – отмахнулся Зибров. – Хотят замять – пусть. Ходил слушок, что он любил мальчиков потрогать. Вот и доигрался. Кто-то не промах оказался.
– Вы это о чем? – не понял Гусев.
– Не стреляются в сердце нормальные офицеры. В голову – верю, а тут очень странно. И время больно удачное. На улице палят, никто не прислушается и выскакивать посмотреть не станет. Плевать. Господин майор сказал: случайность, – кто я такой ставить его слова под сомнение?
* * *
Генерал Чанталов, начальник оперативного управления Генштаба, тихо закрыл тяжелую дверь и смачно плюнул прямо перед собой. Офицеры в приемной уставились на него с изумлением. Он даже не ругался никогда. Всегда корректен и образец для окружающих.
– Можете не ждать, – с явно сочащейся в голосе желчью сказал Чанталов. – Это полный… паралич воли и маразм. Дорошин, Тарасов, Федько, Кулаков – ко мне в кабинет.
– Это еще что? – спросил он на ходу, разворачивая протянутую бумажку.
– Очередной манифест Кагана, – с каменным лицом ответил первый заместитель начальника Управления военной разведки полковник Дорошин.
«Посвящая себя великому нашему служению, Мы призываем всех верных подданных Наших служить Нам и государству верой и правдой, к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, к утверждению веры и нравственности…
Велик Аллах в милостях и во гневе своем! Возблагодарим за излитые на нас щедроты, и припадем к Нему с молитвами, да продлит милость Свою над нами, и прекратит брани и битвы, ниспошлет к нам побед победу, желанный мир и тишину».
– Идиот, – раздраженно сказал Чанталов, комкая бумагу и швыряя ее на пол. – Самое время про молитвы рассуждать.
С подписанием перемирия на улицы вышли тысячи горожан. Началось все совершенно стихийно. Десятки тысяч людей всех национальностей и религий бурно радовались окончанию войны. Все обнимались и готовы были любить друг друга совершенно бескорыстно. В этот день предприятия по всей Руси в крупных городах прекратили работу, в мечетях молились, во всех церквах звонили колокола, люди танцевали на улицах, обнимали друг друга, с песнями катались на фаэтонах, трамваях. Каждый выражал свой восторг как мог.
Уже на второй день во Владимир стали стекаться тысячи сельских жителей из близлежащих деревень, а на улицах стали попадаться и солдаты. В окрестностях стояло много запасных полков, и кроме новобранцев, излеченных раненых и сачкующих любыми путями от отправки на фронт, там было много всякого отребья, от которого старались избавиться приличные командиры. Вроде бы все смотрелось прекрасно и страшно верноподданно. Запрещать демонстрации причин не было.
Противоправительственных лозунгов первоначально не произносили. Но бесконтрольная толпа – страшное дело. Требования становились все громче и радикальнее. Правительственный манифест о победе никого не устраивал. Ждали послаблений, улучшения жизни… На самом деле никто толком не знал чего ждать, но слова «Аллах вознаградит наш верный народ» взбесили многих.
В мирное время недовольство населения было не слишком заметно, задавленное законами, объявляющими любую критику действий властей уголовным деянием. Тяжелая война обнажила множество проблем в стране, а метание Кагана из крайности в крайность не успокоили, а напротив – настроили против него практически все слои населения. Все прекрасно видели неумение справиться с ситуацией, и даже в армии появилось огромное количество недовольных. Победа принесла надежды на перемены. Кремль молчал, и это бесило больше всего.
Заводы не работали, с подвозом продовольствия начались проблемы, карточки уже не гарантировали получения товара, и хвосты очередей у магазинов растягивались на сотни метров. Место занимали с ночи – тут не до работы. Толпы на митингах сами себя заводили, речи превращались в реальное подстрекательство. Один из немногих боеспособных полков, вызванных для наведения порядка, отказался открыть огонь по демонстрантам. Солдат попытались разоружить силами жандармского батальона и арестовать офицеров, в результате получили уже реальное восстание, когда солдаты стреляли в жандармов, и толпа обрадованно поддержала столь интересное начинание. С улиц столицы исчезли полицейские постовые и всякий намек на поддержание порядка. Правительство в полном составе приехало на прием к Кагану и вежливо попросило для успокоения народа пообещать послаблений в налогах и вообще улучшения жизни, включая право на собрания и отмену цензуры.
Причиной неприязни Кагана к либеральным реформам была его религиозность. Он был глубоко верующим человеком и отказывался верить, что с момента написания Корана в мире кое-что изменилось. Будучи официальным главой саклавитов, а проще говоря, духовным владыкой большинства населения Руси, он десятилетиями внедрял духовные установления в светские дела. Из самых лучших побуждений он восстановил против себя слишком многих, будучи уверен во вредоносности любых изменений. И в этом его слишком многие духовные авторитеты поддерживали, цепляясь за собственные привилегии. Рано или поздно это должно было кончиться взрывом.
Что там произошло, толком никто не знал, но взбесившийся Абдульвахид никого не удивил. Слухи о его неадекватности давно гуляли по стране. Делегацию арестовали. Министров финансов и промышленности расстреляли без суда прямо во дворцовом саду. Остальным повезло больше – их просто отправили в тюрьму. Премьер-министр Сахаров очень предусмотрительно не поехал на встречу и уже пятые сутки неизвестно где находился.
Толпа взяла штурмом тюрьму и, освободив невинных страдальцев, приволокла их в здание Верховного Совета. Там бывшие министры сидели и тряслись в ожидании неизвестно чего. Во дворе митинговали с плакатами «Свобода, равенство, братство». А с импровизированной трибуны требовали положить конец режиму, угнетающему народ.
Единственный, кто еще мог как-то повлиять на ситуацию и успокоить страсти, шейх саклавитов был убит на ступенях мечети неизвестно кем. Разъяренная толпа растерзала убийцу прямо на месте, а разбираться в причинах было некому.
В семь часов утра 28 октября начался мятеж некоторых частей гарнизона и запасных полков. Офицеров арестовывали и нередко убивали на месте. Далеко не все части выступили. Артиллерийское и пехотные училища оказали сопротивление мятежникам, но были в результате боев отброшены и частью рассеялись, частью заперлись в казармах. Общее руководство мятежом отсутствовало, и очень скоро, потеряв цель и противника, многие солдаты занялись мародерством. Вторые сутки Владимир жил в атмосфере постоянных перестрелок и погромов. Одетые в военную форму (совсем не обязательно военнослужащие) грабили дома и лавки. Погибших в городе были сотни.
– Не подлежит ни малейшему сомнению, – сказал Дорошин, становясь по стойке «смирно» перед собравшимися в кабинете, – что мятеж вызван агитацией низшего мусульманского духовенства. Это не только достоверные сведения из первых рук, но и предъявленные требования. Они явно не хотели допускать до происходящего, но контроль утрачен. Первоначальная численность выступивших – до двенадцати батальонов, сейчас по приблизительным оценкам в грабежах и насилиях участвуют и жители города, и число… хм… бандитствующих элементов может доходить и до ста тысяч. В кварталах иноверцев организуются отряды самообороны. Артиллерийское училище заключило договор о совместной обороне с Юго-Западными кварталами. – Чанталов понимающе кивнул. Там селились все больше христиане. – На… э… обращения за указаниями и приказами из самых разных мест, включая пехотные училища и Шестьдесят восьмой Туркестанский полк, там, – он показал на потолок, – реакции не последовало. Следующий раунд будет гораздо хуже. Можете записать меня тоже в мятежники, но пора убрать нашего начальника Генштаба, поставить человека, готового взять на себя ответственность, – он прямо посмотрел на генерала Чанталова, – и попытаться навести порядок. Дальше будет хуже. Волна уже пошла вне столицы. Во многих городах беспорядки.
– Тарасов, – приказал генерал.
Заместитель управления службы тыла поднялся и непроизвольно провел рукой по бритому черепу. Он изрядно потел, несмотря на прохладу в помещении. Это уже были не просто разговоры с глазу на глаз и выражение недовольства. Они переступили черту.
– Пятеро из шести командующих фронтами подтвердили согласие на применение чрезвычайных мер, – хрипло сообщил. – Готовы оказать помощь. Азимов финтит, ждет, чья возьмет. Он всегда за победителя. Мешать не будет. Салимов…
Генерал остановил его жестом и посмотрел на полковника Кулакова. Этот был его подчиненным и доверенным человеком. А еще кончал Академию одновременно с Салимовым. Удачно совпало. Знакомым легче объясниться, и не будут подозревать чью-то интригу с провокацией.
– Я говорил с ним, – вставая, доложил тот. – Он человек жесткий и стесняться не станет. Первые эшелоны уже разгружаются в Горках. Он, кстати, выполнял прямой приказ Кагана, и переброска войск санкционирована практически сразу после заключения перемирия. Части надежные, специально отобранные и с добавлением добровольческих офицерских команд. Приказы выполнят исключительно от своего прямого начальства. Вот только обстановка изменилась. Тут такая любопытная вилка. В любом случае у него есть оправдание. Но он собирается идти до конца. Завтра на рассвете подразделения Одиннадцатой армии войдут в город. Для нас вариантов нет. Единственная возможность навести порядок. Мы обязаны поддержать его действия.
– Проблема – что дальше, – сказал негромко Федько. Еще один заместитель начальника Управления. На этот раз по кадрам.
А что делать? Только заместители на что-то способны. Они не прочь выдвинуться и тащат на себе весь груз работы. Генералы в тылах все больше дедушки в солидном возрасте и особыми талантами не блещут. Попали на должность по знакомству, и хорошо если стараются не вмешиваться лишний раз. Кое-кто портит так, что никаким диверсантам не приснилось бы. Не дать хода необходимой бумаге или исправить в меру скудного разумения – это нормально. Главное – уметь правильно доложить в Кремле. А там трава не расти.
– Вот именно, – подтвердил генерал. – Каган? Сколько голов слетит потом. И чьи. Такие энергичные деятели редко заживаются. А нарушающие приказы из Кремля – вообще никогда.
– Мы уже и так наговорили на каторгу, – кисло улыбнувшись, сообщил Кулаков. – Иначе как заговором наше собрание не назовешь. Так что смело следуем и дальше. Мы беседовали достаточно откровенно. Салимов прагматик. Без поддержки власть ему не удержать. А она будет у того, за кем пойдут. Есть Владимир, а есть страна. Армию нельзя вечно держать под ружьем, солдаты стремятся вернуться домой. Очередной мятеж с дележом хозяйства ему ни к чему. Так что он готов сотрудничать. Коллективное руководство военных при правительстве из технарей и специалистов. По пунктам. Во-первых, Салимов уберет Кагана и наведет порядок. Если потребуется – могильный.