Подружились мы быстро. Началось всё с обычного трёпа в курилке, куда я забрёл в поисках начштабовской зажигалки, потом вместе целую ночь корпели над чертежом чьего-то гаража, потом Денис меня пригласил по Интернету полазить в отсутствии офицеров. Мне импонировала его постоянная серьёзность и деловитость, его вдумчивый подход к любому делу. Мне кажется, он даже цветы в кабинетах поливал как-то сосредоточенно, с самоотдачей. Краснов был из тех людей, которые ничего зря не говорят, а уж если и берутся за что-то, то только если процент успеха никак не ниже 99,9 процентов. При всём при этом у него были очень тонкое чувство юмора и здоровая доля самоиронии. И ещё один немаловажный факт – в армию он пошёл сам, сразу после института.
Нужную шинель мы нашли быстро. Служа при штабе и имея необходимый запас хороших отношений с некоторыми офицерами, подкреплённый мелкими услугами и солдатской смекалкой, при желании можно достать не только шинель, но и кое-что поинтереснее. Тем более что обмундирование практически без проблем можно купить или выменять у прапорщиков, исконных хранителей армейских складов. Единственным прапорщиком, к которому мы пока не нашли подход, был начальник продовольственного склада. Как мы подозревали, он торговал пайками на сторону и с солдатами не связывался во избежание лишних ушей и глаз, которые могут испортить маленький бизнес. Именно поэтому с продуктами у нас было не то чтобы туго, но не так, как хотелось бы.
И тут такая удача! Найти общий язык с хлеборезом, да ещё и который на полтора года старше тебя по призыву, то есть фактически обзавестись могущественным покровителем минимум на полгода. А там мы уже и сами подрастём, лычками обзаведёмся.
Шинель принесли в столовую. Раздутый полиэтиленовый пакет перекочевал в руки хлебореза, а оттуда – в угол, к пустым коробкам из-под консервов.
– На-те вот, поточите натощак. – Дедушка кивнул на пыльный солдатский вещмешок, стоящий возле двери. На том мы и разошлись, каждый довольный исходом дела.
Так мы оказались облагодетельствованы внеплановым ужином, готовкой которого сейчас и занимались, предусмотрительно запершись в бытовке под лестницей, где густой полумрак разгоняла лишь небольшая настольная лампа.
Очередная картошка булькнула в раковине. Я отложил нож и потянулся, разминая поясницу. Крякнул от удовольствия. Денис поднял на меня глаза, ухмыльнулся.
– Уф, аж спину ломит. Много там ещё? – спросил я его.
Денис тыльной стороной ладони поправил очки, растопырив чёрные от грязи пальцы.
– Около пяти штук ещё. Что, уже устал?
– Да не то чтобы устал, – покачал я головой. – Не люблю монотонную работу. Усидчивости не хватает. Да ещё картошка гнилая наполовину, выковыривать глазки надоело.
– Ты же инженер по профессии. Как же ты схемы чертил, расчёты делал? У меня знакомый на техническом учился, так он спины не разгибая учился. Или ты платил за проекты?
– Бывало, – не стал врать я. – Бывало, и платил. Сам понимаешь – студенческие годы, женские общежития, портвейн в подворотне. Ах да, совсем забыл! Ты же у нас идейный!
– Нечего подтрунивать, – улыбнулся Денис. – Просто я не понимаю, как можно отдать пять лет своей жизни на то, что тебе ненужно и неинтересно.
– А тебе что, эта твоя филология нужна шибко?
– Нужна, – утвердительно кивнул Краснов. – У меня в городе, в школах, преподавать некому. Детишки на каком-то наречии мата с феней болтают, даже я не понимаю уже. А у них альтернативы нет. Они иного не знают. Вот и растёт бескультурье.
– Это ты русским языком и литературой будешь наш генофонд править?
– Вроде того. – Денис вновь поправил очки и принялся за следующую картошку. Его тонкие пальцы точными, выверенными движениями двигались по плоду, нож снимал тонкую, длинную кожуру, словно станок стружку.
– Генофонд другим надо править, – хохотнул я. – И не языком с литературой.
– Тебе бы всё только поржать, – беззлобно откликнулся товарищ.
– Постой-ка, – спохватился я. – Как так у вас преподавать некому? Ты же вроде из большого города? У вас там институтов штук пять, поди. Куда же все выпускники деваются?
– Ты перепутал или забыл, – покачал стриженой головой Денис, – учился-то я в областном центре, но живу на периферии. В маленьком провинциальном городке.
– В каком?
– Ты вряд ли слышал. Славинск называется. Небольшой шахтёрский город. Это туда, к Уралу ближе.
– Что добываете? Золото?
– Руду. Найдут золото – будем золото добывать.
– Так а что ты не останешься в областном центре? – удивился я. – Я, конечно, понимаю, идея улучшения мира и всё такое, но перспектив-то никаких.
– Если понимаешь, чего тогда спрашиваешь? Там люди совсем другие, друг за друга горой. Хорошие, добрые люди. Не как в больших городах. Попадаются, конечно, и всякие, но… – с жаром вдруг заговорил Денис. – Но в основном хорошие. И дети не виноваты, что их родители работают постоянно. Шахта – это даже не завод. Там так уматываешься, что иной раз поесть сил нет. Я на отца насмотрелся за двадцать лет. Потому нельзя подрастающее поколение бросать, пропадут же. Или сопьются…
– А с твоим учением не сопьются? – едко вставил я.
– Может, и сопьются, – буркнул товарищ. – А может, и нет.
Он обиженно засопел и замолчал. Почему-то мне показалось, что я задел что-то личное. Что-то не очень приятное. Нужно было срочно сменить тему.
– Слушай, – протянул я, – тут слышал такую историю! Ты про шахты сказал, так я сразу вспомнил. Мне Кирилл, из роты охраны, рассказывал. Короче, из автобата паренёк один сбежал. Ну, ты должен помнить, Батя тут командира ихнего дрючил.
– Их, а не ихнего – автоматически поправил меня Денис. Но глаза поднял, блеснув стёклами очков в свете настольной лампы.
– Да без разницы, – махнул я на него рукой нетерпеливо. – Ну, помнишь – нет? Его несколько дней искали. Так вот, часть комендачей в лес ушла, а другая часть пошла прочёсывать Заброшенный Квартал.
– Какой квартал? – не понял Денис.
– Ах, ты же не знаешь, тебя перевели недавно. В общем, несколько лет назад надумало начальство нашего военного городка построить ещё один жилой квартал. Место выбрали удобное, дорога рядом, до казарм недалеко. Нагнали техники, наняли рабочих. Отстроили несколько домов, причём довольно быстро. Только начали отделкой заниматься, как из соседней секретной части депеша пришла. И оказалось, что этот квартал раз в два месяца попадает аккурат под излучение какого-то там гигантского локатора, который за спутниками следит. Локатор этот стоит в лесу, в нескольких километрах отсюда, и своей тарелкой крутит, посылая импульсы. Слухи ходили, что там у всех солдат после дембеля волосы выпадают и с женщинами любиться не выходит.
– Ерунда какая-то, – неодобрительно проворчал Краснов.
– Ничего не ерунда! Мне Котлов рассказывал.
– Это какой Котлов? Лейтенант с караула?
– Да.
– Слушай его больше, он тебе ещё и не такого намелит, – хмыкнул Денис. – Известный пустозвон.
– Да что ему врать-то? Ты на крыше казармы нашей был? А я был, – меня как-то даже задело такое неверие товарища, – и собственными глазами этот Заброшенный Квартал видел. Ужас. Как после атомной войны. Стоят пятиэтажки, обветренные, мрачные. Сквозь этажи солнечные лучи пробиваются. А вокруг лес. И никто там не живёт.
– Просто деньги закончились на строительство. Или разворовали, – скептически заметил мой товарищ. – И никаких тебе секретных локаторов.
– Тьфу на тебя, – вздохнул я, – нет в тебе романтики, Денис. А вроде идеалист.
– Я реалист.
– Так мне рассказывать дальше?
– Рассказывай, – кивнул Краснов, пряча улыбку, – всё равно ждать, пока плитка нагреется. Да и интересно мне, честное слово.
– Ну, так вот, – приободрился я, – вернёмся к нашему дезертиру. Отрядили в этот Квартал несколько человек с автоматами с приказом прочесать там всё. А дело уже к ночи было, впотьмах всё происходило. У комендачей фонарик один на троих, потому искали не особенно усердствуя, ибо сломать себе шею о строительный мусор никому не хотелось.
И вдруг крик услышали с окраины построек. Страшный такой крик, с надрывом. Будто бы и человеческий, но уж больно душераздирающий. Побежали на звук, который почти сразу оборвался. Прибежали и увидели большую такую трубу, широкую, машина проедет, которая под пологим углом куда-то под землю уходила. Решили проверить. Долго мялись, кому идти, – очень уж темно в трубе. Наконец, снарядили группу из пятерых, вручили им фонари. Те автоматы с предохранителя сняли и начали спуск.
Шли долго, минут двадцать. Даже входа уже не видно стало. А труба всё тянется и тянется, глубоко под землю. По дну ручеёк какой-то, ветки, прелые листья. Стены исчерчены чем-то острым, длинными бороздами. И, может, нервы сдали, может, решили, что нет смысла дальше идти, – решили вернуться. И тут кто-то посвятил напоследок вдаль, дальше по трубе. А там – сапог солдатский валяется! Пустой! Голенище в крови испачкано, разорвано вдоль!
Назад комендачи неслись, как на крыльях, даже не помнят, как к своим прибежали. Выскочили бледные, глаза шальные, руки трясутся. Закурили нервно. Оставшиеся снаружи к ним с расспросами кинулись, но те лишь после сигарет рассказали, что видели.
На следующий день искали уже в другом месте, на вокзале. Про туннель этот, про трубу рассказали ротному, да тот лишь посмеялся. А дезертира того так и не нашли.
Я замолчал, выжидающе смотря на Краснова.
– Мда, – улыбнулся Денис, – небылица в лицах. Взрослые люди ведь, в армии служите. И всё туда же – страшилками друг друга на ночь пугаете.
– Да почему страшилками? – опять взвился я. – Не нашли парня до сих пор. Факт?
– Факт, – кивнул Денис, – да только это не значит, что его кто-то там в трубу утащил. Да и не могли они около получаса спускаться под землю, если, конечно, не черепашьими шагами шли. Ты хочешь сказать, они прошагали минимум три километра? А с учётом того, что речь идёт явно о трубе ливневого слива в недостроенном квартале, то там максимум пять-шесть секций. А это метров двадцать от силы.
– А сапог? – выдвинул я последний аргумент.
– Они что, эксперты-криминалисты, чтобы в темноте отличить грязь от крови? – усмехнулся непререкаемый Краснов. – Какой-нибудь строитель сапог порвал да и закинул его в трубу, от глаз подальше.
– Всё с тобой понятно, – махнул я рукой. – Сейчас ты скажешь, что кричала какая-нибудь выпь, а комендачи вместо того, чтобы заниматься поисками, пили на бетонных плитах самогон.
– Вполне может быть, – довольно оскалился Денис.
– Хорошо, – я примиряюще кивнул, – пусть так. Но вот скажи, что, у шахтёров нет таких страшилок? Что, они ни с чем необъяснимым не сталкивались под землёй? Ведь, согласись, там могут жить какие-нибудь существа, о которых мы ничего не знаем? Злобные, голодные, страшные?
– Злобные, голодные и страшные живут, – не переставая улыбаться, ответил Денис, – их и называют шахтёрами. Они отбойниками намашутся за смену и становятся страшными от угольной пыли, злобными от усталости и жутко голодными. Непознанные подземные существа.
– Денис, ну, я серьёзно!
– И я серьёзно. Гарик, ты пойми – конечно, присутствуют свои легенды и сказания и у тех, кто работает под землёй. Профессиональный фольклор. Там и про Хозяйку Горы, и про Мёртвого Шахтёра, и про Двойников-Доппельгангеров…
– Про кого?
– Доппельгангеров. Двойников людей. Оборачиваются кем-то знакомым и уводят за собой в шахты.
– Оборотни?
– Не совсем, но похоже. Не перебивай! – Денис погрозил пальцем. – Так вот, все эти истории, бесспорно, имеют место быть и некоторые даже случались с кем-то из рабочих.
– Ну вот! – не удержался я от победного возгласа.
– Ничего не «вот», – осадил меня товарищ, – это не больше, чем байки для новичков. Все понимают, что звуки из глубин шахты – это отголоски подводных вод или эхо, многократно отражённое. Что если дрогнула стена – это либо порода поехала, либо в соседнем коридоре обвал. Что если в полумраке видится чёрт-те что – значит, пора уходить, недостаток кислорода. Всему есть своё объяснение, Гарик, и на всё есть свои причины. И верить в мистику шахтёрам просто нельзя, потому что неверно истолкованный момент может стоить жизни. И смерть настигнет не от клыков подземной нечисти, а от банально рухнувшей на голову сваи. Шахтёры страшилки не придумывают, Гарик, потому как и без них страшно.
– Понятно всё, – сдался я, – с вами всё ясно. Тебе, наверное, и сказок в детстве не читали, обходились какими-нибудь инструкциями и предписаниями.
Я встал, хлопнул Дениса по плечу.
– Ладно, потомок брутальных работников горной промышленности, давай картошку жарить. Доставай масло.
2
Вертолёт тряхнуло, он мелко завибрировал, затрясся всем корпусом. Я ударился головой о стенку и проснулся, недовольно щурясь на дежурные лампы.
В отсеке стоял тарахтящий гул, где-то рядом отчётливо свистел в невидимой дыре ветер. Я подался вперёд, ощущая стягивающиеся на животе ремни безопасности, и посмотрел в иллюминатор. За толстым пыльным стеклом меня ждала белёсая пелена облаков, проплывающая мимо рваными сгустками. Тщетно силясь разглядеть в прорехах этого молока землю, я бросил это занятие уже через пару минут и разочарованно вздохнул. Мне так хотелось увидеть Славинск с воздуха. Ещё на взлётном поле, коротая время на скамейке в аэропорту, я представлял себе этот город, в который нет дорог. Воображение рисовало сверкающие небоскрёбы, вырастающие из центра каменной чаши гор, чьи острые пики покрыты снежными шапками. Естественно, я понимал, что вряд ли в Славинске есть хотя бы пара небоскрёбов. И уж конечно, не могут они вздыматься над каменными стенами, похожими на киношные высоты. Но именно потому и хотел увидеть город с высоты птичьего полёта, сравнить впечатления и ожидания.
Увы, похоже, сегодня моим желаниям не суждено сбыться.
Я с чувством досады оторвался от «слепого» иллюминатора, перевёл взгляд вперёд. Там, в подсвеченном огнями приборной панели кресле, сидел пилот Шишов. Он качал ногой в такт какому-то ритму, и я готов был поспорить, что в наушниках шлема у него играет музыка. Интересно, какая? Думаю, шансон или что-то военно-патриотическое. Я на миг представил себе угрюмого лётчика в филармонии. Вот он, жуя сигарету, опаздывает после третьего звонка. Протискивается в своём замасленном комбинезоне между рядами, наступая сидящим на ноги, вполголоса ругается. Садится, безапелляционно грохая откидным стулом. А потом фантазия моя и вовсе отпустила поводья – эстет Шишов достаёт бутылку водки и, невзирая на играющий оркестр и возмущённые шиканья соседей, начинает пить из горла, хрюкая и давясь. После чего закидывает ноги в тяжёлых ботинках на спинку впереди стоящего стула и засыпает, с присвистом храпя.
Я хихикнул, представив себе это. Почувствовал, как настроение немного улучшилось. Заёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее.
И тут вертолёт ухнул вниз, словно провалился в яму. Взревело где-то над головой, меня вжало в кресло. Машина, опасно накренившись, рванул вверх и вперёд. До моих ушей донёсся глухой рокот, краем глаза я заметил, как в соседнем иллюминаторе промелькнуло и пропало что-то огромное, грязно-зелёного цвета. Мигнул красный огонёк. Рокот достиг максимальной силы, заглушая наши турбины. И вдруг стал понемногу утихать, удаляться. Стало слышно, как в кабине отчаянно матерится Шишов, неистово топая ногой.
Смахнув холодный пот со лба, я, наконец, заметил, что не дышу. С шумом вдохнул воздух, слушая стук сердца в висках. По спине пробежали неприятные мурашки, заболели сжатые челюсти. Такая она, плата за испуг.
Я не выдержал, кричу Шишову:
– Что… – Голос сорвался. – Что это было?!
И к моему удивлению пилот услышал, повернулся, открывая серое, перекошенное от злобы лицо.
– Иди сюда! – Махнул рукой.