– Похлопай-ка в ладоши, – сказал ему честолюбец.
Маленький принц захлопал в ладоши. Честолюбец снял шляпу и скромно раскланялся.
«Здесь веселее, чем у старого короля», – подумал Маленький принц. И опять стал хлопать в ладоши. А честолюбец опять стал раскланиваться, снимая шляпу. Так минут пять подряд повторялось одно и то же, и Маленькому принцу это наскучило.
– А что надо сделать, чтобы шляпа упала? – спросил он. Но честолюбец не слышал. Тщеславные люди глухи ко всему, кроме похвал.
– Ты и в самом деле мой восторженный почитатель? – спросил он Маленького принца.
– А как это – почитать?
– Почитать значит признавать, что на этой планете я всех красивее, всех наряднее, всех богаче и всех умней.
– Да ведь на твоей планете больше и нет никого!
– Ну, доставь мне удовольствие, все равно восхищайся мною!
– Я восхищаюсь, – сказал Маленький принц, слегка пожав плечами, – но что тебе от этого за радость?
И он сбежал от честолюбца».
Трудно не согласиться с таким отношением Маленького принца. В своем стремлении понравится окружающим мы просто не понимаем, что перед Богом каждый из нас живет как бы на своей маленькой планете, где кроме Него и нас никого больше нет. И все, что мы делаем, по здравому рассуждению может и должно быть устремлено лишь к одному виду славы – славе от Господа, который видит не только все наши дела, но и мотивы этих дел, все наши помышления и движения сердца. А чтобы вместо славы не подпасть под осуждение собственной совести, нужно стараться навести порядок в самых укромных и потаенных уголках своей жизни, о которых не знает никто на свете, кроме Бога и нас самих.
Но именно такого устремления людям катастрофически не хватает. По точному определению преподобного Максима Исповедника, «тщеславие есть отступление от цели по Богу и перехождение к другой цели, противоположной Божественной».
И наивно было бы считать, будто кто-то из нас полностью свободен от этого тяжкого недуга души. Ведь даже величайшие подвижники православного монашества с горечью признавали, что так и не сумели полностью избавиться от страсти тщеславия.
Вот что говорил об этом один из самых авторитетных духовников нашего времени архимандрит Иоанн (Крестьянкин):
«Господи! Мы еще страдаем тщеславием, то есть тщетной славой.
…Это столь тонкий и отвратительный вид духовной гордости, что оно старается быть при всяком добром деле. Послушайте, как говорит об этом грехе святой Иоанн Лествичник, и кайтесь Господу, узнавая себя, свое тщеславие в этих образах:
«…когда, например, храню пост – тщеславлюсь, и когда, скрывая пост от других, разрешаю пищу – опять тщеславлюсь благоразумием. Одевшись в красивую одежду – побеждаюсь любочестием, и, переодевшись в худую, опять тщеславлюсь. Говорить ли стану? Попадаю во власть тщеславия. Молчать ли захочу? Опять предаюсь ему. Куда ни поверни эту колючку, она всегда иголками кверху».
Мы любим похвалы! Если совестно, что хвалят в глаза, то хочется, чтобы хвалили нас заочно и думали о нас хорошо.
Господи, прости нас, мы все страдаем этим недугом!»
Перед лицом Господа
Тщеславие может проявлять себя очень разнообразно. Иногда эта страсть действует в человеке настолько открыто, что становится заметной даже со стороны. Но гораздо чаще она бывает скрытой, завуалированной и искусно прячется под благими деяниями: щедростью, безотказностью, воздержанием.
Как это ни странно, но даже скромность может стать лишь удобной личиной для удовлетворения этой страсти. Ведь иногда так хочется выглядеть в глазах окружающих скромным. Любое, самое благородное движение нашей души может оказаться подверженным разрушительному воздействию тщеславия. А главным его признаком во всех проявлениях остается все то же предпочтение славы человеческой славе Божией.
Как же выстраивать свою жизнь, чтобы разрушить в себе эту трагическую подмену ценностей, каким образом возможно человеку возлюбить славу Божию не на словах только, а и на деле?
Очевидно, точно так же, как и в случае со славой человеческой. Ведь когда мы ищем славы у людей, то чаще всего стараемся им понравиться и делаем именно то, чего они ждут от нас. Значит, и для того, чтобы понравиться Богу, нужно хотя бы попытаться делать то, чего Он от нас ожидает. То есть – исполнять заповеди. Конечно, не в том дело, чтобы жизнью по заповедям можно было снискать некую благосклонность Бога. Господь любит нас, даже когда мы грешим и живем беззаконно, потому что любовь Божия неизмеримо сильнее человеческих грехов и беззаконий.
Но вот усвоить себе эту любовь, войти в нее, сделать ее доступной для своего поврежденного грехом сердца человек может лишь сам, через осознанное волевое усилие. По слову Блаженного Августина, Бог спасает нас не без нас. Нам самим необходимо участвовать в собственном спасении, и самый прямой путь этого участия – жизнь по Евангелию. Православие утверждает, что нравственные нормы, содержащиеся в заповедях Христовых, присущи самой природе человека и являются таким же объективным законом ее нормального существования, как биологические, физические и прочие законы. И когда человек нарушает эти нормы, он идет наперекор собственному естеству, со всеми вытекающими из этого печальными для себя последствиями.
Поэтому заповеди «не укради», «не ненавидь», «не завидуй» следует понимать в том же смысле, что и «не суй руку в горящие угли», «не ешь битое стекло», «не лижи железо на морозе». То есть не навреди себе.
Если человек игнорирует эти предостережения, данные в заповедях, то просто калечит себя собственными грехами. Если же старается жить по заповедям, кается в грехах, то с Божией помощью потихоньку восходит к замыслу Создателя о нем, восстанавливая в себе искаженный грехом образ Божий.
Это и есть – подлинная слава человека, та самая великая слава, к которой мы все призваны и которая в полной мере воссияет в нас после Второго Пришествия.
Сегодня трудно представить себе, в чем эта слава будет выражена конкретно. Писание говорит о ней образно, и образы эти могут показаться нам неинтересными и малопонятными. Белые одежды, пальмовые ветви, венцы – все это вряд ли привлечет внимание современного человека.
Можно, конечно, попытаться объяснить, что две тысячи лет назад в римской империи белые одежды считались символом чистоты и нравственной безупречности кандидата на государственную должность, а венец являлся знаком царского достоинства, но вряд ли такие пояснения сделают эти библейские образы близкими для нас. Слишком много веков прошло с тех пор, слишком сильно изменился мир со времен Апостольской проповеди.
И все же сегодня можно хотя бы отчасти понять смысл грядущей славы и радости, к которой призваны христиане. Ведь стяжать эту славу означает в сущности не что иное как – стать таким, каким тебя задумал Создатель. И радость появляется от сознания, что у тебя это все-таки получилось, что результат твоих усилий приятен Ему. Наверное, трудно сказать об этом лучше английского писателя-христианина К. С. Льюиса:
«…в Царство не войдешь, если не будешь, как дитя; а ребенок – не наглый, не капризный, хороший – сильно и открыто хочет, чтобы его похвалили. И собака этого хочет, и даже независимый кот.
То, что я много лет принимал за смирение, мешало мне понять самую смиренную, самую детскую, самую благочестивую радость – радость собаки перед лицом человека, ребенка перед лицом отца, ученика перед лицом учителя, твари перед лицом Господа.
Я не забыл, как страшно она искажается, как быстро ее заглушают плевелы тщеславия и любования собой. Но бывает она и чистой – хоть ненадолго, хоть на минуту, в самом начале.
И тот, кто знает эту минуту, может представить себе, как спасенная душа узнает то, на что и надеяться не смела: Господь ею доволен. Тщеславие не грозит ей, она уже точно знает меру своей немощи; миг, навсегда излечивающий ее от ощущения приниженности, излечивает ее и от гордыни.
Совершенное смирение освобождает от скромности. Если Бог нами доволен, мы и сами в новом, непохожем на земной смысле можем быть довольны собой».
Обида
Обидеть человека легко. Чтобы постичь эту горькую истину, совсем не обязательно быть психологом или философом. Печальный опыт переживания нанесенной обиды имеется у всех людей без исключения, и каждому известно, как сильно может ранить душу одно-единственное недоброе слово. Обиды преследуют человека с самого раннего детства. В песочнице совсем еще маленький карапуз доводит до слез другого малыша, отнимая у него игрушку или ломая построенный им песочный домик. Очередное поколение школьников с радостным смехом мучает обидными кличками своих одноклассников, страдающих избыточным весом, слабым зрением или другими физическими дефектами. Ну а про то, как страшно, изощренно и безжалостно умеют обижать друг друга взрослые люди, и говорить лишний раз не хочется. И если тонко организованный, ранимый человек не может дать отпор оскорблению, предательству или подлости, то единственным аргументом в пользу собственной правоты для него становится чувство обиды.
Так почему же христианство покушается на этот последний оплот человеческого достоинства, почему оно призывает добровольно отказаться от неотъемлемого права – не прощать боли и слез тому, кто безжалостно ворвался в твою жизнь и опалил твое сердце? Что за парадоксальный призыв звучит в Евангелии: …любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас (Лк 6:27–28)? Наверное, это самая непонятная заповедь Христа. В самом деле: ну зачем любить тех, кто тебя ненавидит, обижает и гонит? Уж им-то, наверное, меньше всего на свете нужны наши любовь и прощение. Так для чего тогда принуждать себя к такому тяжелому и неблагодарному делу?
Почему нельзя мстить своим обидчикам, еще более-менее понятно: ведь если отвечать злом на зло, то вряд ли этого самого зла в мире станет меньше. С заслуженными обидами тоже все ясно, поскольку здесь действует простой и всем понятный принцип: заработал – получи и не жалуйся. А вот что делать, когда тебя обидели безо всякого повода, если наплевали в душу, растоптали и унизили просто потому, что так захотелось обидчикам? Неужели тоже – простить?
Когда хватаются за молоток
Один из лучших рассказов Василия Шукшина (который так и называется – «Обида») начинается с банальной и, увы, обыденной ситуации: человеку нахамили. Он пришел с маленькой дочкой в магазин купить молока, а продавщица по ошибке приняла его за хулигана, который накануне устроил здесь пьяный дебош. И сколько ни оправдывался бедный Сашка Ермолаев, сколько ни объяснял людям вокруг, что он ни в чем не виноват, – все было напрасно. На глазах у дочери его опозорили, обругали последними словами невесть за что. Кончается рассказ страшной картиной: Сашка бежит домой за молотком, чтобы проломить голову одному из своих обидчиков. И лишь счастливая случайность мешает ему совершить убийство.
Это, конечно, всего лишь художественное произведение. Но в нем Шукшин сумел удивительно точно показать странную особенность человеческой души – остро и очень болезненно реагировать на несправедливые обвинения. В самом деле, ну что за беда, если про тебя говорят гадости, к которым ты не имеешь никакого отношения! Ведь совесть твоя чиста и, казалось бы, тут впору просто рассмеяться и пожалеть людей, которые так глубоко заблуждаются на твой счет. Но не тут-то было… Стоит кому-либо плохо отозваться о нас – и сразу же в душе поднимается волна неприязни к этому человеку. А уж если обидчик будет упорствовать в своих нелепых обвинениях, эта неприязнь может перерасти в настоящую ненависть, застилающую глаза, отвергающую здравый смысл и требующую лишь одного – отплатить обидчику во что бы то ни стало. В таком состоянии и впрямь недолго схватиться за молоток…
Что же это за страшная сила, способная толкнуть честного и добропорядочного человека на преступление лишь потому, что кто-то наговорил ему разного вздора?
На языке христианской аскетики такая сила называется страстью, но, конечно же, не в том смысле, который вкладывают в это слово авторы лирических стихов и любовных романов. В христианском понимании страсть – это некое свойство человеческой природы, которое изначально было добрым и полезным, но впоследствии оказалось изуродовано грехом до неузнаваемости и превратилось в опасную болезнь. В святоотеческой литературе говорится о восьми основных греховных страстях, в той или иной мере присущих каждому человеку: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордость. Все эти страсти-болезни до поры прячутся в нас, оставаясь незамеченными, хотя на самом деле могут исподволь определять весь строй нашей жизни. Но стоит окружающим хотя бы чуть-чуть коснуться этих болячек, как они тут же дают о себе знать самым непосредственным образом.
Собственно, именно это и случилось с героем шукшинского рассказа. Ведь Сашка Ермолаев и в самом деле был абсолютно не виноват в тех безобразиях, которые ему приписала продавщица. Но несправедливое обвинение больно ударило по его тщеславию и гордости, а те, в свою очередь, возбудили гнев. В результате симпатичный и добрый человек едва-едва не стал убийцей.
Бестолковая продавщица и равнодушные покупатели, поддержавшие ее нападки на невиновного, безусловно, были не правы. И обижать людей, конечно же, нельзя, об этом даже говорить излишне. Но вот воспринимать нанесенную обиду можно все-таки очень и очень по-разному.
Можно схватиться за молоток. А можно заглянуть в свое сердце и ужаснуться той мути, которую в нем подняла несправедливая обида. Именно в такой ситуации легче всего увидеть свое духовно болезненное состояние, понять, как глубоко страсть пустила в тебе свои корни. И тогда обидчики становятся пускай и невольными, но все же – благодетелями, которые открывают человеку его духовные недуги своими неосторожными или даже злыми словами и поступками.
Вот как говорил об этом святой праведный Иоанн Кронштадтский: «…не раздражайся насмешками и не питай ненависти к ненавидящим и злословящим, а полюби их, как твоих врачей, которых послал тебе Бог для того, чтобы вразумить тебя и научить смирению, и помолись о них Богу… Говори: они не меня злословят, а мою страсть, не меня бьют, а вот эту змейку, которая гнездится в моем сердце и сказывается больно в нем при нанесении злословия. Утешаюсь мыслию, что, быть может, добрые люди выбьют ее оттуда своими колкостями, и не будет тогда болеть оно».
От уголька до пожара
Очень часто люди обижаются на, казалось бы, совершенно безобидные вещи. Достаточно бывает не то что слова – одного лишь взгляда, жеста или интонации, чтобы человек увидел в них нечто оскорбительное для себя. Странное дело: ведь никто же и не думал никого обижать, а обида снова – тут как тут, скребет сердце когтистой лапой и не дает жить спокойно.