– Россия подписала международный договор о запрещении принудительного труда! – напомнил «дилер». – Желает человек работать – работает, а не желает – его право. Права человека должны соблюдаться и в отношении осужденных. Времена ГУЛАГа прошли и канули в лету!
– Это уж точно! – неожиданно согласился с дилером пенсионер, который до того поглядывал в его сторону без особой приязни. – Поэтому теперь никто ничего и не боится. А чего бояться, если по телевизору каждый день показывают, как хорошо живется зэкам в колонии? Тут тебе и самодеятельность, и конкурсы красоты, и собственное телевидение, и обучение в школе и институте, и дите твое воспитают бесплатно… Да заключенные такой хорошей жизни на воле и в глаза не видывали!
– Вам не нравится гуманизация пенитенциарной системы? – язвительным тоном обратился к пенсионеру дилер. – Скучаете по прошлым временам? Или вам неведомо, что жестокость наказания еще никого не исправила?
– Я не про исправление, – отмахнулся пенсионер. – Я про то, что идут грабить квартиру и вырезают всю семью; отнимают подержанные «жигули», а водителя убивают; грабят на улице женщину, так нет чтобы просто вырвать у нее из рук сумку – бьют ее железной арматуриной по голове, и из-за сотни рублей человек – инвалид на всю оставшуюся жизнь или вовсе отправляется в мир иной. А в семьях что делается? Муж нажрался – пырнул жену ножом в сердце. Жена упилась – утюгом или сковородкой раскроила мужу голову. Вот скажи, – неожиданно пенсионер обратился к Панову, – если бы за умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами стопроцентно светила «вышка», а «бытовики», кто без отягчающих, не варежки бы шили в теплых комнатах, а по двенадцать часов в день валили лес на тридцатиградусном морозе вместо корейцев и китайцев, продолжали бы убивать с такой легкостью?
Панову не хотелось ввязываться в спор, потому что все разговоры на подобные темы кончаются одинаково: спорщики начинают хором поносить полицию; а на их многострадальное ведомство и так навесили всех собак. Еще хорошо, что он в штатском и соседи не догадываются о его профессиональной принадлежности. Поэтому Глеб ответил сдержанно:
– Суровость наказания, конечно, положительно влияет на криминальную обстановку в стране, иначе зачем тогда существует Уголовный кодекс? Ведь в нем сказано, что чем преступление тяжелее, тем суровее предусматривается мера наказания. И не влияй это на правонарушителей, законодатель ограничился бы общественным порицанием или штрафом – как за мелкое хулиганство, так и за тяжкое преступление. С другой стороны, есть типы, которых и смертной казнью не испугаешь, не то что какой-то суровостью наказания. Но таких, к счастью, немного. И в их отношении применение высшей меры может дать только одну гарантию: убийца уж точно никогда не выйдет на свободу и больше никого не убьет. В противном случае рецидив, как показывает статистика, очень даже возможен.
Не успел Панов завершить свою сентенцию, как тут же пожалел о сказанном: его красноречие пробудило черноволосую девицу с «Лизой» на коленях. Она не принимала участия в разговоре и только хлопала накрашенными ресницами, а теперь вдруг сообщила:
– У нас сосед – пьянь из пьяни и ворюга, каких свет не видывал. Сколько раз сидел, а последний раз – за убийство. Он с дружками ограбил и задушил таксиста. Недавно освободился условно-досрочно, опять начал пьянствовать и воровать и нажрался до того, что спьяну взял ружье и выстрелил в лицо прохожему. Выбил тому оба глаза, ну и лицо, конечно, все изуродовал. А парень хороший, только что закончил институт и стал инженером. Жена у него молодая, двадцать один год, мы с ней подружки. Она теперь плачет-убивается: муж совсем слепой, до сих пор лежит в больнице, а у нее дочка на руках, полтора годика ей всего. Живет у свекрови. Раньше свекровь ей помогала, сидела с внучкой, а сейчас от горя слегла. И что ей теперь делать, подружка не знает. А с этой пьяни как с гуся вода: «Пускай, говорит, сажают, мне там лучше».
Разговорившаяся брюнетка словно открыла ящик Пандоры, откуда полезли истории одна чудовищней другой. Каждый из собеседников счел своим долгом извлечь свой рассказ из бытовой копилки пореформенных ужастиков. Пенсионер поведал горестную историю своих односельчан, которых угораздило заняться мелким семейным бизнесом. Уж какие там капали рокфеллеровские доходы от пошива и продажи меховых шапок, соседям осталось неведомо, но налета бандюков надомные скорняки не избежали. Несчастных зарезали после зверских пыток, а в доме в поисках денег все перевернули вверх дном.
– А у нас дочка сестры, племянница моя, пропала, – захлюпала носом соседка Панова в черном платке. – Ей шестнадцать лет всего было, школу как раз заканчивала. Пошла погулять с подружками – и исчезла. Сестра с мужем обегали всех знакомых – никто ничего не знает. Искали три месяца, и в полицию заявляли, и всюду, а потом наши же, из поселка, пошли на кладбище, навестить могилку матери. Смотрят, а могила разрыта. Вызвали смотрителя, участкового, копнули, а там наша Светочка лежит. Изнасиловали, истерзали всю, перерезали горло и закопали в чужую могилу. Убийц вскоре нашли. Один только что вышел из детской колонии, ему не исполнилось и семнадцати лет, еще двое и того младше. Родители у этих извергов – пьянь запьянцовская, не раз сидели. И детки одного с ними поля ягоды, да вдобавок еще и наркоманы. Следователь сказал, что их опять отправят в детскую колонию как несовершеннолетних. Очень их напугаешь этой колонией! А Сашка, муж сестры, заявил следователю прямо в лицо: «Эти выродки будут живы только пока сидят в колонии, а выйдут, я их все равно убью!» Да что теперь кричать и грозиться: убью – не убью! Светочку уже не вернет, только сам сядет в тюрьму. Бедная девочка, даже пожить не успела… – и женщина утерла слезы концом черного платка.
– Не волнуйтесь, ваш зять не сядет, потому что никого не убьет, – с едва заметной иронией успокоил женщину «дилер». – Не зря говорится: «Не бойся собаки, которая лает, а бойся той, что молчит». Если бы отец девочки действительно собирался разделаться со злодеями, он бы помалкивал, копил доллары к окончанию их срока и искал подходы к нужным людям. А там – выкладывай деньги, и твои обидчики растают, как снег по весне, – зависит только от суммы гонорара. Я раньше работал в риелторской фирме, фирма солидная, но в процессе становления не обходилось без шероховатостей. Кое-кто из клиентов пострадал, остался без квартиры и без денег. Тоже грозили. Но шеф только посмеивался: мол, куда им, быдлу! А потом его все-таки застрелили у дверей собственной квартиры. Типичная заказуха. В полицию таскали всех, гм… пострадавших клиентов фирмы. В конце концов все же выяснили, что шефа заказала его собственная супруга. А как она горевала на похоронах мужа!
– Посадили? – хором спросили женщина в платке и девушка с «Лизой».
– Нет, оправдали за недоказанностью. Адвокат был хороший, и денег немерено. Теперь она хозяйка фирмы, а мне пришлось уйти: стал неугоден. Вот уж подлинно: «Не делай людям добра – не получишь в ответ зла». На суде адвокат все напирал на то, что у подсудимой с мужем были прекрасные отношения: такая взаимная любовь, прямо морковь! А я-то знал, что шеф спал и видел, как бы избавиться от этой стервы: присосалась к нему, как пиявка. Мог бы об этом сказать, но промолчал, пожалел гадину, Ну она потом и «отблагодарила». Да черт с ней! Ушел, и не жалею. Открыл свою риелторскую фирму, пусть пока небольшую, но лиха беда начало. Если кому потребуется продать или купить квартиру – милости просим прямо ко мне, – и «дилер», оказавшийся риелтором, вручил каждому из собеседников по визитке. Все попутчики из вежливости поддержали рекламную мини-кампанию риэлтора и приняли визитки, только пенсионер, пренебрежительно смяв бумажку, демонстративно бросил ее на пол. Риелтор нахмурился, но ответить на неприязненный жест пенсионера не успел: представитель рабочего класса поторопился внести свою лепту в бесконечную серию ужасных историй.
– Нас четверых начальник цеха послал перевезти мебель на новую квартиру одного бизнесмена, акционера нашего ОАО, так завод теперь называется, – пояснил участник бывшего двенадцатитысячного коллектива. – Бизнесмен оказался человеком не жадным, расплатился честно. Мы решили эту халтурку тут же обмыть. Младший сбегал за бутылкой, сели в скверике. Выпили, туда-сюда, и разъехались по домам. Я-то почти не пил: накануне язва что-то разыгралась. Так только, посидел с мужиками, чтобы не обижались. А вечером мне жена вызвала «скорую». Через два дня узнаю, что молодой, который бегал за водкой, скончался, двое других совсем ослепли и с печенью худо. Меня самого еле откачали…
– Сколько об этом говорят, – укоризненно покачал головой риелтор. – Не покупайте спиртные напитки в ларьках, там любую отраву продадут. Купили бы ту же бутылку в супермаркете, пусть подороже, зато не отравишься.
– В супермаркет с нашей зарплатой не находишься, – возразил работяга. – Но в тот раз мы отоварились именно в супермаркете: бизнесмен живет в элитном районе, там дешевых магазинов совсем нет.
– Они так выживают из центра бедняков, чтобы разместить в их квартирах свои офисы, – сварливым тоном встрял в разговор пенсионер.
Риелтор опять нахмурился, но ему было сейчас не до въедливого старика:
– Что?! Паленую водку начали продавать и в супермаркете?! Это уже полный беспредел! Куда смотрит полиция?!
«Ну, началось, – понял Панов. – Сейчас понесут козла отпущения по кочкам».
Чтобы предвидеть последующее, экстрасенсорные способности не требовались…
– Полиция?! – пенсионер в изумлении всплеснул руками. – Они сами хуже бандитов! Нет чтобы жуликов ловить, им бы только разгонять демонстрации. Недавно пошел на митинг, там меня полицейский мордоворот так треснул дубинкой по голове, до сих пор шишка! – и пенсионер, раздвинув редкие волосы, продемонстрировал полицейский «подарок».
– Чего от них ждать! – поддержала пострадавшего женщина в черном платке. – Посмотрите, как они одеты! Кепки, как у немцев каких, куртки из кожзаменителя бомжовые, штаны спущены на ботинки типа лыжных. На лыжах они собрались летом кататься! Шаромыжники!
– Полицейские мафию в упор не видят, – встроился в возмущенный хор работяга. – Только гоняют бабок с укропом по подземным переходам да стригут с приезжих взятки.
Панов не решался заступаться за свое многострадальное ведомство, чтобы не усугублять ситуацию, но риелтор не упустил случая свести счеты с престарелым недоброжелателем:
– Митинг-то, где вас поколотили, небось, был запрещенный? – ехидно уел он пенсионера. – Нечего было на него идти. Сами виноваты: нарушили закон – вот и получили! Цивилизованные люди, если не согласны с решением властей, обращаются в суд, а не вступают в драку с полицией!
У пенсионера от возмущения чуть вставная челюсть не выскочила изо рта:
– Какой закон?! Какой суд?!
– Вот такой и закон, – передразнил его риелтор, – принятый Государственной думой Федерального собрания. А суд районный, потом городской. Постановление не удовлетворит, можно обратиться и в Верховный!
– Суд?! – с таким отвращением повторил пенсионер, как будто ему предложили попробовать азу из дохлой крысы. – Дума?! Там уже давно все продано и куплено!
– Верно! Верно! Везде жулье, сверху донизу! – закивали головами работяга и женщина в черном платке.
И даже брюнетка с «Лизой», хотя вряд ли разбиралась в хитросплетениях ветвей власти, поддержала:
– Они еще подлее, чем даже полиция!
«Вот и наше ведомство дождалось лестной оценки, – с горечью подумал Панов. – Тут не знаешь продыха, день и ночь работаешь на износ за гроши, жизнью рискуешь, вынужден общаться со всякой сволочью, а тебя вместо благодарности успокаивают: “Да, ты подлый, но прочие еще подлее”. Совсем народ сошел с катушек: одних ненавидят, другим завидуют и тоже ненавидят, третьим готовы зубами глотки перегрызть. И когда этому придет конец?»
Долго пребывать в меланхолии Панову не пришлось. Его путешествие заканчивалось. Не показав обиды, Глеб распрощался с хулителями ветвистого древа власти и, великодушно не держа в душе на них зла за огульную критику, направился к выходу.
Глава 3
Оставив путешественника на пригородной подмосковной станции Малинская, электричка прощально повиляла хвостовым вагоном, покачалась на стыках рельсов и умчалась в сиреневую даль. В незапамятные времена в ту сторону молодые московские энтузиасты отправлялись «за туманом и за запахом тайги», дынь и ударных комсомольских строек, а им навстречу меркантильные народные массы ехали в столицу за колбасой и дефицитным ширпотребом. Те застойные времена давно уже канули в Лету. Но и в нынешние реформаторские годы поток страждущих визитеров не иссякал, а напротив, бурлил пуще прежнего. Только теперь они ехали в столицу не за колбасой, а в надежде заработать деньги на ее покупку в местах своего проживания. Некоторые гости столицы, до самого мегаполиса не добравшись, обосновались на подступах к городу-герою. Все пристанционное пространство с обеих сторон железной дороги было застроено, киосками и магазинчиками, заставлено палатками. Хозяева торговых точек, недавно прибывшие в гостеприимную Россию жизнерадостные граждане бывшей братской южной республики, а ныне гордого независимого государства, сами расхваливали дары субтропиков, а обосновавшиеся раньше и уже преуспевшие в коммерции их земляки рачительно следили за наемными продавщицами, аборигенками и гостьями из незалежных мест. А те, в свою очередь, усердно старались «показать хозяйский товар лицом». И наконец, как царь царей, король королей и султан султанов, сияя на солнце массивным золотым перстнем на пальце толстой волосатой руки, вальяжно откинутой на опущенное стекло черного «мерса», медленно проехал вдоль торговых рядов сам властитель торгового пространства станции Малинская. Торговцы подобострастно приветствовали его на родном языке, а сын неба в ответ лишь снисходительно кривил заплывшую жиром и заросшую жесткой черной щетиной физиономию. Беседы он удостоил лишь одного земляка, хозяина самого крупного магазина, да и то обменялся с ним лишь парой гортанных фраз.
Прогулявшись между лотков и прилавков, Панов вдоволь налюбовался душистыми плодами южнокавказских плантаций, мирно соседствующих с дарами среднероссийских теплиц и огородов, экзотическими фруктами черного и латиноамериканского континентов и разнообразной мясо-птице-рыбно-молочной продукцией.
До часа, назначенного Никандровым для их встречи, оставалось еще достаточно времени, и Глеб решил немного оглядеться вокруг, а заодно ознакомиться с малинскими достопримечательностями. Этот старый подмосковный дачный поселок, как слышал Панов, славился своей красивой деревянной церковью, построенной еще в девятнадцатом веке и вроде бы даже без единого железного гвоздя. Без труда отыскав дорогу к храму и налюбовавшись на него, Пан захотел навестить еще и старинный дачный театр, стены которого некогда слышали голос самого Шаляпина, а Раневская будто бы начинала там свою артистическую карьеру. Но престарелый местный житель, к которому он обратился с вопросом, как пройти к храму, на этот раз театрального искусства, объяснил, что дорога туда неблизкая да и смотреть там, кроме головешек, нечего. Не считая, конечно, шикарного земельного участка, пребывающего ныне в пустоте и ожидании нового хозяина, столь неделикатном способом выпроводившего оттуда безответную Мельпомену. Взамен погорелого театра приветливый поселянин посоветовал столичному гостю обратить внимание на деревянный дом, построенный, по его уверению, еще баронессой фон Мекк, как и церковь, из целых сосновых бревен. Архитектурный ветеран выглядел на удивление молодо и явно не собирался отправляться на пенсионный слом, надеясь послужить уютным пристанищем еще не одному поколению своих жильцов.