Он зажмурился, тряхнул головой, потом снова открыл глаза…. Все было бесполезным: яркие краски резали глаза еще острее. Замок стоял посреди степи, и все вокруг заливал такой ослепительный свет, что он испытывал почти физическую боль, не способный смириться с таким цветовым эффектом. Вспышки желтого, голубого, зеленого, белого, золота, меди, бронзы сливались и падали вниз, полыхая фантастическим, не реальным огнем, как будто замок специально для первого знакомства решил примерить праздничное убранство.
Когда глаза немного привыкли к этой фантасмагории света, он разглядел высокий шпиль церкви.
Солнечный луч упал на металлический шпиль, и, отразившись, стрельнул прямо в глаза, поразив такой сильной болью, что он вскрикнул. В тот же самый момент он почувствовал, как кто-то схватил его за плечо, а потом (когда вернулась способность видеть), он разглядел рядом врача.
– Что с тобой… чтостобойчтостобойчтостобойчтотобойчтостобойчтостобойчтостобой… – сливалось в единый, тупой речитатив, и вдруг захотелось хорошенько его встряхнуть, чтобы прекратить это славословие…
– Да все в порядке! Не надо кричать. Просто место красивое…
– У тебя было такое лицо, как будто ты сейчас потеряешь сознание! – сказал врач.
Он отстранился от него и прикрыл рукой глаза – от слепящего солнца.
– Никогда бы не подумал, что здесь есть такая красота! – прошептал москвич, – почему нас сюда не привезли? Почему нам все время показывали только старые серые развалины, заросшие мхом?
– Все очень красиво… но выглядит как-то нереально, – сказал врач, – слишком ярко для обыкновенного сельского пейзажа и слишком гладко, что ли… Искусственная картинка искусственного города…
– Это монастырь, – он вступил в разговор, опустив руку, стараясь не смотреть на шпиль, – видите высокий шпиль церкви?
– почему монастырь? Ты так сказал – почему? Ты здесь был? – даже при виде захватывающей красоты москвич не терял своей природной подозрительности.
– Нет, не был… Просто я… Разве я сказал так убежденно?
– Да, ты сказал! Почему именно монастырь? Тут в округе полно замков древних разорившихся графов-герцогов, которые в сто раз хуже этого! К тому же монастырь должен быть угрюмым и серым. Почему же ты так сказал?
– Я не знаю… – поймав подозрительный взгляд москвича, он испытал неприятное чувство, – я действительно не знаю! Просто мне так показалось. Скорей, это похоже на город, который разросся вокруг монастыря. Смотрите – ворота впереди деревянные, а не с решеткой… За стенами видны другие здания, их много. А какое поместье в средние века могло быть богатым настолько, чтобы выстроить целый город? Вот я и подумал о монастыре….
– Смотрите! – врач резко вытянул руку вперед, – смотрите прямо! Там что-то есть, на воротах! Похоже на крест, большой, только… Только он какой-то странный… немного… словно его кто-то перевернул.
– Перевернутый крест…. – он повторил эти слова про себя, но оказалось, что говорит вслух. И, прозвучав, они стали еще более тревожными.
– Это средневековый монастырь, – сказал врач, – мне уже приходилось видеть такие в Европе. В средние века именно монастыри представляли собой целый город потому, что были самыми богатыми землевладельцами. Вернее, весь город лепился к монастырю, и постепенно они превращались в одно целое. Даже местный хозяин (феодал или наместник) строил свой замок в черте города-монастыря, и очень часто – на монастырской земле. Я читал, что монастыри были богаче любого графа или герцога, или даже короля. Так средневековый монастырь становился маленьким городом. Церковь – в глубине, слева – хозяйственные постройки, справа – административные здания, дома, которые часто сдавались в наем горожанам. Кельи для монахов за церковью. И в середине обязательно – огромная площадь.
Москвич, сорвавшись с места, лихо бросился вниз по склону. Он бежал так быстро, что вскоре приблизился к воротам.
– Ворота закрыты! – заорал москвич, несколько раз стукнув кулаком в тяжелые деревянные створки, – они закрыты! Черт возьми, я подам на них в суд!
– На кого? На монахов? – в его голосу звучала ирония, и он не собирался ее скрывать.
– Заткнись! Все заткнитесь! – завопив, москвич с размаху двинул по воротам ногой. Он ударил ногу о кованное железо внизу и взвыл от боли. Ворота были сделаны из темного дерева и по бокам оббиты железом.
Он подошел совсем близко к стене, и прикоснулся рукой. Камень был на ощупь холодным. На воротах, на уровне человеческого роста, виднелась калитка с зарешеченным окошком, врезанная в массивное дерево. Все было заперто очень прочно. Ни щели. Ни признака живой души. Тишина была такой же плотной, как в лесу, только здесь она не пугала. Наоборот. Он вдруг почувствовал, что тишина может быть союзником.
– Там буквы наверху, – вновь раздался голос москвича, – прямо над воротами.
Витиеватая средневековая надпись венчала ворота. Буквы были на самом верху. Вырезанные в камне и раскрашенные краской какого-то странного черного оттенка, который постепенно переходил в золотой. Но позолота по краям потемнела от времени, и оттого буквы производили какое-то тревожное впечатление. Он вдруг почувствовал себя так, словно кто-то вдоль его позвоночника провел ледяным пальцем. Это было так неестественно и странно. Что могло быть в буквах? Сосредоточившись, он попытался внимательнее их разглядеть. Это был очень странный язык. Он никогда такого не видел. Не латинские, не романские, не славянские буквы, и даже не иероглифы. По форме они напоминали очертания человеческих фигур. И, если уж сравнивать грубо, ему пришло в голову, что каждая буква напоминает фигурку человека.
Он не хотел стоять рядом с воротами, словно именно они вызывали в его душе надсадную, щемящую тоску. И, повинуясь какому-то древнему инстинкту предчувствий, он медленно пошел вдоль стены, аккуратно ступая по густой траве, росшей в выбоинах. Он оцарапался до крови локтем об острый угол срезанного каменного выступа и тут же поскользнулся на каком-то растении, прислонился к стене.
Отверстие он увидел почти сразу, оно было совсем рядом. Очевидно, камень из кладки выпал сам, либо кто-то его выломал, но в том самом месте образовалось небольшое отверстие, вполне достаточное для того, чтобы заглянуть внутрь. Он нагнулся вниз, плотно припал к стене и заглянул…
Шум ударил прямо в лицо, шум множества голосов и ударов ног о серые плиты булыжной мостовой… Он вздрогнул, как от удара, припадая к камням – еще плотнее. Там, за камнями, жил настоящий город, и, замерев, затаив дыхание, он стал впитывать странное зрелище, вдруг открывшееся его глазам.
2009 год, Россия, Смоленская область
Женщина бежала по дороге, широко раскинув в стороны руки. Седые волосы копной развивались за спиной. Со стороны она напоминала ведьму. Из ее рта вырывалось прерывистое дыхание. Делая остановку, женщина поднимала руки вверх и кричала:
– Дьяволова пядь горит! Батюшки, горит!
Появление женщины не осталось без внимания. Несмотря на поздний час, из домов выходили люди, бурно обсуждая случившееся. А те, кто посмелей, со всех ног неслись к месту пожара. Для желающих увидеть все своими глазами была обеспечена тема для разговоров недели на две. Одна из соседок попыталась ее остановить:
– Чего кричишь-то?! Бежишь – куда?
– За священником! Нужно священника, да быстро! Пусти, побегу скорей!
И соседка ее пустила. Отстранилась с пониманием на лице. Желание позвать священника к месту пожарища не показалось ей странным. Возможно, каждый житель села знал: без нечистой силы не обошлось.
Женщина побежала дальше, оставляя тяжелые следы на снегу. Белые волосы развевались за ее спиной, как флаг.
Дом священника был на околице села, со стороны, противоположной Дьяволовой пяди. Время от времени женщина останавливалась, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. Женщина была старой, бежать по снегу ей было тяжело. Может, именно поэтому она не заметила темную тень на дороге, ясно видную на фоне белого снега. Это был подъезжающий автомобиль. Автомобиль с потушенными огнями, с городским номером, с темными стеклами. Такие не часто появлялись в их селе.
Во время одной из кратковременных передышек женщину и схватили. Сильные, злые руки подняли над землей, грубо зажали рот. Впереди уже виднелась крыша избы священника, за ней – тоненький шпиль деревенской церквушки. Оставалось сделать лишь несколько шагов. Женщину грубо встряхнули, и чужой мужской голос прошептал ей на ухо:
– Заткнись, сука! Куда ползешь?
Руку, больно сжавшую рот, расслабили, и тот же голос предупредил:
– Орать будешь – перережу горло и брошу подыхать тут на снегу! Ты меня поняла? Если поняла, кивни!
Обезумевшая от страха старуха кивнула. Ноги ее уже не держали, и, если б не бандиты, крепко схватившие ее, она рухнула бы прямо на снег.
– Теперь отвечай! Куда ты бежишь?
– К священнику…
– На кой хрен?
– Дьяволова пядь горит….
– Ну, это и так понятно! А священник зачем?
– Чтоб молитву прочитал.
– А молитва что, пожар потушит?
Старуха в ужасе мотнула головой. Кто-то из бандитов расхохотался.
– Ну, тьму таракань! Видали такое?
Хватка рук, державших женщину, несколько ослабла. Она подумала было, что ее отпустят, как тот же голос грубо приказал:
– Не ходить туда, сука! Не ходить! Ясно?
Женщина не успела ответить. Тяжелый удар, обрушившийся на нее, разом погрузил в черную бездну, где уже не было ничего, даже холодного снега, на который бросили ее труп.
Он проснулся от тишины и сел на постели, нервно хватая ртом воздух. Всю ночь ему снились адские звуки, а разбудила невероятная тишина. Он никогда не ощущал такой тишины. В ней было что-то жуткое. К тому же, священника не покидало странное чувство, что чьи-то глаза наблюдают за ним.
Но единственным глазом, видимым в темноте, был тоненький, алый огонек лампадки, зажженной под образами. Если раньше этот огонек вселял в него надежду и веру, то теперь он почувствовал страх. Адский страх, заложивший ноздри, уши. Как комья липкой, намокшей ваты. И не отодрать этот кокон, не убрать с головы…. Может, потому, что огонь лампадки стал более ярким, более красным и оттого – тревожным. Священнику казалось, что это воспаленный, налитый кровью глаз, пришедший из беспросветной, адской тьмы.
Было так страшно, что лечь обратно в кровать он не мог. Он тихонько встал, нашарив старенькие тапочки в темноте. Но даже звук ног, шаркающих по полу, прозвучал непривычно тихо. Так, словно был приглушен. Он испугался, что разбудит жену, но она не проснулась. Дыхание ее было мирным и ровным, как у глубоко спящего человека.
Он сделал несколько шагов по комнате, пока не приблизился к образам. Освященное лампадкой, выступало лицо святого. Оно строго, укоризненно смотрело словно сквозь него, в темноту.
Тогда он понял. Это – расплата. За ним пришли. И эта тишина – его последний час на земле. Расплата….. плата за всё. Священник тяжело рухнул на колени, обхватив голову руками. Но губы, дрожа, вместо привычной молитвы, шептали, как в бреду:
– Спаси меня, Господи…. Спаси меня, Господи…. Спаси слугу своего… Защити от адских легионов сатаны…
Потом он услышал звук. Это был скрежет по внешней стене дома, там, где было окно. Такой звук могло издать железо, какой-то тяжелый предмет, который двигали по стене, и это была реальность.
Священник замолчал, от ужаса дыша часто-часто. Звук повторился – но немного в отдалении, уже возле второго окна. Сомнений не было: возле дома кто-то находился. Там, за стеной, что-то происходило, но что именно – он не мог понять. Внезапно священник увидел в углу какой-то свет. Колени подогнулись, и, рухнув прямо на пол, он уставился на дрожащую тень, светлые очертания которой проступали все ярче и ярче, а потом….. задохнувшись от ужаса, священник вдруг увидел маленькую девочку лет 8-ми, в темном пальто, завязанную в пушистый, домотканый, шерстяной платок. Платок, закрывающий волосы, был перевязан на груди крест-накрест. Не мигая, девочка смотрела на него.
Лицо ее было абсолютно не знакомо. Он никогда прежде не видел этой девочки, никогда не встречал ее в селе. Но в то же время во всем ее облике было что-то знакомое, нечто неуловимое, но очень понятное….. Он вдруг вспомнил, что так одевали детей в 40-х годах. Он вспомнил, что именно так завязывала платок его мама, когда немцы окружили их село. Чтобы было теплей…. Вещей не было, и родители хоть как-то пытались уберечь детей от холода ледяной российской зимы, и от страшной судьбы.
Он понял внезапно. Откровение пришло яркой вспышкой. Он вдруг сказал, и голос глухо прозвучал в ночной тишине:
– Ты жила здесь.
Девочка кивнула. Ему показалось, что на ее лице проступило нечто вроде удовлетворения. Словно удовольствие оттого, что он угадал. Воодушевившись, он продолжил.
– Тебя сожгли в церкви… На окраине села… Немцы… В Дьяволовой пяди…..
Девочка кивнула во второй раз. Теперь удовольствие стало явным. Она была довольна, что он угадал. Жуткая догадка, осенившая его затем, пронзила все тело таким ужасом, что даже зубы его застучали:
– Зачем ты ко мне пришла? Зачем ты сюда пришла?!
Девочка не ответила. Лицо ее стало невероятно серьезным. Тело священника охватила ледяная дрожь.
Звук раздался в третий раз. Теперь он шел со стороны двери. Звук прозвучал громко, отчетливо, и ошибиться было невозможно. По двери его дома громко, с лязгом и грохотом, двигали какой-то металлический предмет.
Жена заворочалась, потом привстала с кровати:
– Что это такое? С кем ты разговариваешь?
Священник обернулся к углу, но там уже была прежняя темнота. Девочка исчезла.
С криком он вскочил на ноги, бросился к окну и попытался его распахнуть….. Окно было забито. Он заколотил кулаками по деревянным ставням, громко крича о том, что нужно было восстановить церковь, что в том проклятом месте, которое называли Дьяволова пядь, нужно было восстановить церковь…. Но кулаки его выбивали из дерева лишь пыль, а крики напугали жену еще больше. С плачем она вскочила с кровати, обхватила его руками, пытаясь успокоить…. Оттолкнув ее, он бросился к двери.
Дверь была забита тоже. Снаружи. Так крепко, что и не сдвинуть с места. Он догадался, что дверь забили каким-то металлом…. Бросился к другим окнам – все было бесполезно.
Их заперли. Выбраться из дома не было никакой возможности. Обессиленный, он прислонился к двери. По-бабьи обхватив щеки руками, его жена плакала громко, в голос…. Слезы ее действовали на него ужасающе. Он щелкнул выключателем – света в доме не было.
Стараясь собраться с мыслями, он подошел к жене, обнял ее, стараясь успокоить…Но она не успокаивалась, только причитала все громче и громче:
– Что это, Господи… Что это, Господи…
Потом он почувствовал запах. Он первый ощутил ужасающий запах гари, который проникал сквозь стены.
Дом горел. Жена закричала, бросилась к двери, стала биться всем телом….. Вырваться было невозможно. Запах усиливался. На оной из деревянных стен появились языки пламени.
Тогда, вскинув руки вверх, старый священник сорвал с груди крест, поднял его в верх….
– Господи, вручаю душу свою в твои руки… Не позволь попасть в сети зла…. Защити от зла, Господи, отче наш, во имя отца, сына, святого духа… Вручаю душу свою, господи… Изыди, сатана…
Крыша рухнула, погребая под обломками, в пламени, двух стариков…. Старый священник все еще продолжал сжимать в руке крест.
Его и опознали по кресту, вплавленному в почерневшую ладонь, когда на следующий день на обгорелых руинах дома священника работала следственная бригада, приехавшая из города.