Дармовая водка пьётся на удивление хорошо и скоро мой литр исчез в небытие. Но всё же он оказал ощутимое влияние на присутствующих. Особенно на библиотекаршу. Она раскраснелась и обмахивалась платочком. Глаза её мало – помалу начали блистать, губы сквернословить и глядела она на меня уже более осмысленно. Море скепсиса постепенно высыхало и осталась так, лужица. «Нормально», – подумал я и, поняв что нужно, сбегал ещё за водкой.
Дело кончилось тем, что я пошёл её смеющуюся и пьяную провожать и трахнул прямо в палисадничке. Чтобы сделать ей приятное и создать хотя бы минимально романтическую обстановку, я выбрал место под берёзкой. Хотя не исключено, что это было другое растение – темнота так обманчива. Во время прелюдии к таинству траханья она путала меня с каким – то Никодимом, но я давно не обращаю внимания на такие мелочи. Потом она как – то странно притихла. Когда я закончил свои нехитрые мужские дела, я понял причину. Короче, мне пришлось её будить. Но на такие мелочи я тоже давно не обращаю внимания, хотя, не скрою, я ожидал, что она с большим энтузиазмом откликнется на мой любовный пыл. Но делать нечего, под моим руководством она надела трусы, я довёл её до квартиры и сдал на руки какой – то старухе, видимо матери.
А через два дня, узнав в справочной телефон, я ей позвонил. Она долго не могла понять, кто ей звонит, а когда поняла, сразу взяла визгливый тон.
– Ну что ты мне звонишь?! Я же сказала Сергею! И вообще за кого меня принимают? За дуру? Тебе что, Сергей не говорил?
– Ничего он мне не говорил, – растерялся я.
– Я же ему сказала, что ты не в моём вкусе. Что ты на любителя. Понял, придурок? И оставь меня в покое!
Всего я ожидал, но только не этого. Этого тона. Этой брезгливой агрессивности и непонятной ненависти. На такие мелочи я до сих пор не могу привыкнуть не обращать внимания. Что я ей сделал? Ну не нравлюсь, сказала бы культурно. Я человек смекалистый, понял бы. И я ей позвонил всего один раз, а у неё такая истерика, как будто я её преследую пол года.
Тем не менее я глупо промямлил:
– А как же палисадничек? А как же берёзка?
– Какой ещё палисадничек? – злобно удивилась она – Какая ещё берёзка? Саксаул недоделанный! Ты лучше в зеркало на себя посмотри!
– и с этими словами моя библиотекарша гневно бросила трубку. И чему их там в библиотеках учат?
Полчаса я лежал в полнейшей прострации. Почему – то пахло палёным. Видимо это обида жгла душу. И вдруг я догадался об одной вещи. Я понял, что она ни хрена не помнит, что было в палисадничке. Алкогольный склероз. В принципе это ничего не меняло. Тем не менее я немного взбодрился, восстал с одра и подошёл по её совету к зеркалу. Всмотрелся в знакомые черты и сказал своему отражению:
– Всё равно мне папа говорил, что я самый красивый. К вечеру стало легче. «Ничего, – утешал я себя, – боженька её накажет».
А через полгода я узнал, что она вышла замуж. Серега рассказал. Там оказывается случилась целая история. Библиотекарша, как выяснил Серёга у жены, была не такой уж невинной овечкой, а скорее игривой козочкой. Вообщем, всё это время она имела любовника, бывшего прапорщика, разжалованного за пьянство. Я ещё удивился-это сколько надо пить, чтобы тебя выгнали из армии и за пьянство. Но дело не в этом. Встречались они, встречались и как не применяли контрацепцию, библиотекарша неожиданно «залетела». И на старуху бывает проруха. С прапорщиком её родственники провели воспитательную работу, пообещали машину и он, скрепя сердцем и проклиная китайские презервативы, дал согласие на свадьбу. И Серёга начал рассказывать, как на этой свадьбе ему злые люди набили морду.
– Подожди, – прервал я описание драки, – а мужа не Никодимом зовут?
– А ты откуда знаешь? – удивился Серёга.
– Да так, – сказал я и ощутил холод в груди, как будто там рассасывалась мятная конфетка.
Прошли годы. Я время не засекал, но пять лет точно прошло. И однажды в магазине я её встретил. Она меня, конечно, не узнала, хотя в силу ряда экономических причин на мне была та же одежда, что и в тот вечер, пять лет назад. Я же её узнал сразу, хотя она и сильно раздобрела. Из худенькой, угловатой девушки она превратилась в толстую кругловатую бабу. Библиотекарша стояла в очереди в бакалею, а рядом с нею тёрся и держался за подол небольшой ребёнок мужского пола. Я зашёл с другой стороны и поглядел ему в лицо. Мальчонка был довольно страшненький и худосочный, совсем как я на детских фотографиях. И такое же беспомощное выражения лица. В ушах у меня зазвенело. Странно, как другие не слышали этого звона. Мальчонка тем временем отпустил мамкину юбку, уверенно прошлёпал сандаликами к отделу игрушек и стал разглядывать гоночные машинки. Повинуясь какому – то порыву, я приблизился к нему, погладил по нежной белобрысой голове и, пока он не успел испугаться моего вида, сказал ему на ухо:
– Всё равно ты самый красивый, сынок.
Погладил его ещё раз и вышел.
Больная тема
Я плохо переношу боль. Низкий болевой порог, знаете. Где-то в области отрицательных значений. Всем хорошо, а мне почему – то больно. А может причина – полнейшее отсутствие мужественности. Не знаю. А тут у меня от прожитых лет начали портиться и разрушаться зубы и их нужно было как – то лечить и реставрировать, а то улыбка уже стала неприличной и вызывала у людей оторопь и грусть.
Ходил я к стоматологу Паше – молодому симпатичному специалисту. Парень он в целом был очень неплохой, если не принимать во внимание профессию. Мы с ним даже слегка подружились и часто болтали о том, о сём. Но ремесло незримо разрушало его личность.
– A-а, пришёл, – говорил он на правах друга и потирал руки – Ну садись, садись – продолжал он таким тоном, как будто приглашал за праздничный стол.
Я сердечным содроганием усаживался в кресло и мысленно прощался со своей глупой жизнью. Везучие умирают под ножом хирурга, а я умру под сверлом дантиста.
– В туалет сходил? – с суровостью спрашивал Паша – он всё боялся, что я обоссу ему зубоврачебное кресло.
– Сходил. И по маленькому и по большому. – уныло докладывал я.
– Завещание написал? – уже в шутку продолжал он – Сейчас мы из тебя Павку Корчагина будем лепить. Будем тебя учить разговаривать по – китайски. Ну клади голову.