Елена Съянова
Гитлер_директория
Томография Зла
Жить было бы легко и приятно, если бы Зло приходило в этот мир непосредственно из преисподней, да еще с четкими опознавательными знаками. Дьявол предъявлял бы свои рога и запах серы, нацисты носили бы коричневые рубашки и повязки со свастикой, а для убедительности держали бы в руках окровавленный топор. Но жизнь не такова, в ней легко обмануться. Особенно нам, в нашей стране, где Зло за последние сто лет принимало самые удивительные формы, росло и било нас изнутри и снаружи. Нам не хватит пяти органов чувств, чтобы вовремя оценить опасность. Нужны приборы потоньше и поточнее. Вот Елена Съянова и предлагает нам подробную томограмму Зла.
Попытаться понять, увидеть и прочувствовать, как, например, вполне неплохие парни, авиаторы и храбрецы, почти ремарковские три товарища, превращаются в строителей чудовищной машины убийства и подавления. Гесс, Геринг и Лей возводят кровавый театр Адольфа Гитлера и самозабвенно в нем играют.
Попытаться понять и увидеть, как высоколобые интеллектуалы и мистики, брезгливо морщась, шагают в ногу с тупыми мясниками, как тонкие эстеты с ранимыми душами изощрялись в пропаганде и водили за нос миллионы людей, в одночасье превращавшихся в бессмысленную ликующую толпу.
Когда я читаю книги Елены Съяновой, мне всегда тревожно. Можно ли без опасности для собственной жизни и собственного разума проникнуть внутрь разлагающегося сознания и взглянуть на мир из голов этих людей, через их глазницы?! Страшно ведь даже на время забыть все то, что мы знаем, все то, что пережили наши отцы, матери, дедушки и бабушки. Страшно. Для этого нужно немалое мужество. Но у Елены Съяновой есть и мужество, и талант, и замечательное, острое зрение. Я бы даже сказал «визионерство», если бы не опасался попасть в «не те» сферы. Дело в том, что в книгах Съяновой документ и реконструкция, поддерживая друг друга, образуют невероятно убедительную картину эпохи. Есть детали, которые нельзя найти в архиве, нельзя и придумать. Их можно только увидеть.
«Гитлер_директория» примыкает к трем романам: «Плачь, Маргарита», «Гнездо орла» и «Каждому свое». Скорее даже не примыкает, а проникает, прорубая в них новые ходы, и освещает уже прорубленные. Здесь Елена Съянова время от времени показывается в своем собственном обличье – как писатель и историк – и говорит с нами напрямую. Здесь она – хор трагедии, который и переживает, и отстраняется от происходящего, и напоминает нам «будущее прошедшего».
В новой книге Елена Съянова демонстрирует и еще одну редчайшую способность – она заставляет документ заговорить, да так, что порой дух захватывает.
И завершу той же мыслью, с которой начал. И нам, и нашим детям Зло будет являться в разных, зачастую никак не распознаваемых формах. Более того, и мы, и дети, и внуки рискуем стать орудием этого неопознанного Зла. Кто знает, к каким мифам обратятся новые гитлеры и гиммлеры? Какие новые руны, иероглифы и пиктограммы будут они по-своему трактовать и использовать?!
Они ведь сумели сделать чудовищной древнюю мирную свастику, символ солнца, так кто же им помешает превратить в символ разрушения и смерти что угодно, даже дорожный знак? Они могут искать не Грааль и не Шамбалу, а хотя бы невидимый Китеж-град, не копье Лонгина, а Кащееву смерть… И кто знает, какой мелодией станет завлекать наших детей новый Крысолов? Страшно… Потому что неведомо.
Но, возможно, некоторую ясность сумеет-таки внести, а значит, и дать нам хоть какое-то оружие в руки эта мужественная книга Елены Съяновой. Ее томограмма Зла.
Сергей Бунтман,
первый заместитель главного редактора радио «Эхо Москвы»
ГЛАВА 1. ДОБЫЧА ШАРЛАТАНА
1
Обыкновенная мюнхенская улица, ничем не примечательный особняк, плотные занавеси на окнах. Внутри девять комнат, ковры с масонской символикой, гобелены со свастиками, поверх которых девизы, написанные черной краской; каждая буква обведена золотой каймой: «Помни, что ты немец! Держи свою кровь в чистоте!». Или – «Германия, проснись!».
Ничего необычного для Германии 1919 года.
Таких квартир в одном только Мюнхене десятка три: вместо свастик орлы, молнии или черепа; вместо «Германия, проснись!» – «Германия, воскресни!», красными буквами… Сходство в выражении лиц посетителей, в произносимых словах, в настроении…
Но перст судьбы никогда не тычет вслепую.
Хозяин этой квартиры еще до Первой мировой войны, зачитав до дыр Блаватскую, открыл для себя обетованную землю своих арийских предков – арийскую Атлантиду – Туле, которую упоминал еще греческий географ Пифей. С тех пор у парня началось раздвоение личности. Первую звали Рудольф Глауэр. Он был и оставался сыном простого работяги-машиниста из Дрездена, честолюбивым и трезвым. Вторая громко именовала себя графом Генрихом фон Зеботтендорфом, рыцарем Тевтонского ордена и слыла философом, театралом и патриотом.
«Тевтонский орден одряхлел и погряз в ритуалах; масонство на пути вырождения… Мы создадим свой орден, чтобы освободить немцев, уравнять избранных, и так мы станем братья», – говорил этот человек.
В конце 1918 года он впервые собрал у себя дома нескольких офицеров, журналистов, двух преподавателей университета и одного поэта и произнес перед ними речь. Через неделю он собрал их снова и устроил ритуал посвящения в новый «орден» под названием «Туле». С тех пор так и повелось: перед новичками, как правило в числе десяти человек, фон Зеботтендорф произносил речь, правда, уже не у себя дома; затем, после повторной проверки каждого, отобранные, в основном по статусному и расовому признаку, приглашались в тот самый особняк и проходили обряд посвящения. Над этим обрядом, безусловно, поработали оба: и мистик-граф, и сын машиниста: здесь был и мало кому понятный «отказ от арфы», полстакана бычьей крови и три последовательных плевка на три слова: «свобода – равенство – братство». Плюнуть на третье слово посвящаемому, как правило, было уже нечем, но это так и задумывалось.
Через год, в 1919 году, мюнхенский филиал «ордена Туле» насчитывал около двух сотен человек, однако к концу года приток новичков стал довольно хилым. То ли веселый Мюнхен исчерпал себя, то ли подули новые ветры… В феврале магистр произносил речь всего перед четырьмя парнями:
– Из «верденской мясорубки», без рук и без ног, с выжженными глазницами и сердцами, налитыми злобой, вы вернулись на землю, урезанную и оскверненную. Где ютиться германскому духу? Где ему черпать силы? Я укажу вам эту землю. Но не ищите ее на картах, дайте ей место в сердцах своих, и мы возродимся…
Пока фон Зеботтендорф, скрестив руки в соответствии с руническим знаком лак, говорил, Глауэр нервничал и присматривался.
По поводу первого новичка грызни между двумя ипостасями не случилось: юноша по фамилии Флик, высокий, белокурый и сероглазый, – идеальный экземпляр, однако будь он хоть зеленым карликом, все равно был бы принят, поскольку являлся сыном самого Фридриха Флика, металлургического короля. Второго – черноволосого, угрюмого молчуна по прозвищу Русский за то, что учился в Москве, звали Альфред Розенберг. Глядя на него, фон Зеботтендорф морщился, но Глауэр напомнил своему alter ego, что парень неплохо пишет и что собирать немцев со всех краев света – великое дело. «Мы – разделенный народ, помни это!» – сам себе напоминал фон Зеботтендорф. Розенберга приняли.
Глауэр принял бы и третьего – графа Арко-Валли, но этот молодой офицер – белокурый и синеглазый – был с большой примесью еврейской крови, и тут фон Зеботтендорф сказал твердое «нет». По поводу четвертого ипостаси сошлись: летчик, два Железных креста, ранение под Верденом, зеленые глаза и квадратная челюсть – тип скорее ирландский, наследник крупной торговой фирмы. Зовут Рудольф Гесс.
Через неделю, проговорив слова клятвы, хлебнув бычьей крови, плюнув и прочее, трое сделались обладателями заветного символа «ордена Туле» – значка со свастикой, мечом и венком. А отторгнутый граф Антон Арко-Валли позвал друзей – лейтенанта Рудольфа Вагнера и студента Рудольфа Гесса в мюнхенский ресторан «Байерише Хоф» и, хлебнув французского коньяка, долго говорил им о Блаватской, о Гербигере и его «Ледниковой космологии», о лунах, о полой земле, о свастиках на ступнях Будды и свастиках на развалинах синагоги в Тивериаде, об истинном братстве истинно избранных… Когда друзья, пораженные широтой его познаний в области, в которую сами только вступали, попытались его успокоить, он стукнул кулаком по столу и, поднявшись, поклялся – пройти посвящение единолично.
– И не на телячьей крови… сами ее глотайте – тешьте себя! – кричал пьяный граф, пока Вагнер и Гесс его выводили. – Я вам покажу пример! Не я, так мое дело с вами останется!
– Подумай, какая связь между бредом Блаватской, какими-то фантазиями какого-то Гербигера и нашей оплеванной, умирающей страной?! – старался урезонить его Гесс.
– Ты слишком трезв. Трезвым не изменить мира! Какая связь?.. Я вам покажу – какая, – был ответ.
2
Во время зимней сессии 1919 года бывший генерал рейхсвера, а теперь профессор Мюнхенского университета Карл Хаусхофер, принимая зачет у очередного студента, внезапно поднял брови и пристально вгляделся. Этот первокурсник был в форме Добровольческого корпуса, с двумя Железными крестами, а слева, почти под самым воротником у него был приколот значок: черная свастика с мечом и венком.
– Снимите, – быстро, почти не разжимая губ, потребовал Хаусхофер.
У него у самого под пиджаком имелся такой же – знак «ордена Туле», который не полагалось афишировать.
Этим же вечером профессор и студент снова сидели друг против друга в университетском кафе.
– Я, признаюсь, сначала подумал, что вы таким способом хотите получить зачет, – пошутил Хаусхофер.
Но студент не поддержал шутливого тона. Он еще крепче сжал тонкие губы; взгляд сделался острее и нетерпеливей.
– Хорошо, – кивнул Хаусхофер, – поговорим.
Они проговорили не один этот вечер; еще много вечеров и ночей учитель станет разъяснять своему понятливому ученику Рудольфу Гессу множество удивительных вещей. Но главное – поделится с ним своим разочарованием – в строго научном знании, в возможностях и перспективах современной науки. И даже не столько в ней самой, сколько в ее методах. «Иррациональное – вот ключ к рациональному, который немцам стоит теперь попробовать, – скажет Хаусхофер, и Гесс примет это. Раз и навсегда.
Магистр «Туле» фон Зеботтендорф особенно ценил таких людей, как Хаусхофер, умевших всему придать наукообразную форму, и еще – таких, как мюнхенский поэт Дитрих Эккарт, пьяница и романтик, знаток германской истории и автор боевого клича «Германия, проснись!».
В начале февраля Эккарт, по просьбе магистра, повез нескольких посвященных, в том числе Гесса и сына Хаусхофера Альбрехта, в Баварские Альпы, к «свирепому пророку», автору доктрины «Вель» («Вечного льда») герру Гербигеру, ютившемуся тогда в скверном домишке, нависшем над пропастью.
Белобородый, экспансивный, изголодавшийся по общению «пророк» метался по душной комнатенке и выкрикивал свои «истины» о борьбе льда и пламени, о пятой луне, о «высших неизвестных», но стоило только кому-нибудь из гостей открыть рот даже не для возражения – для вопроса, как тут же слышалось резкое – «Мауль цу!» (Заткнись!).
«Среди этих его нет, – заявил Гербигер на прощание Эккарту. – Привози еще. Я не успокоюсь, пока не найду».
Все-таки пророк был тяжелым человеком! Магистр представил ему на смотрины десятки претендентов, среди которых оказалась и женщина-медиум по имени Мария Отте, но тот всех забраковал. Дело было в том, что Гербигер обещал, применяя свои особые методы, воспитать настоящего вождя для публичных выходов, своего рода представительское лицо – человека, который смог бы удерживать внимание толпы при помощи магических жестов и телодвижений. «Если предоставите материал», – так было сказано, вполне по-деловому. И с тех пор ни с места. Фон Зеботтендорф злился, а его alter ego – Глауэр вообще считал, что старый хрен валяет дурака и ничего от него не добьешься.
А время поторапливало. Существование в Баварии советской республики, активность коммунистов грозили свести на нет все усилия националистов-мистиков. Смущали и упаднические настроения в самом ордене. Его привносили молодые фронтовики, такие как Рудольф Гесс. Они, видевшие смерть, смотрели на исторические изыски и мистические ритуалы лишь как на оправу к сути, к делу. А где оно, дело?
Этот вопрос Гесс задал напрямую. Фон Зеботтендорф обещал дать ответ.
Он дал его, приняв в орден двух новых членов – Антона Дрекслера и Карла Харрера, сопредседателей Немецкой рабочей партии. Ни того, ни другого Гербигеру не стоило бы даже показывать: лишенные ораторских способностей, оба, тем не менее, сумели сколотить по небольшой группе из крепких рабочих парней, а объединившись, вполне могли называться партией.
С их приходом по заповедной земле Туле точно пробежал свежий ветерок. Изыски из древней истории, ритуалы, медитация и прочие удовольствия были задвинуты на третий план. Харрер, едва приняв посвящение, поставил вопрос о терроре. Дрекслер обещал влить в орден свежую кровь – «белокурых бестий» с крепкими кулаками. Когда магистр спросил, нет у него на примете кого-нибудь, склонного к лицедейству и поболтливей, Дрекслер усмехнулся: «Есть один наглец. Нелепее фигуры трудно вообразить, а туда же! В орден его пускать нельзя. Зато ваш “пророк” – зуб даю – ухватится за него обеими руками».
3
Пивнушка была жуткая. Накурено так, что щиплет глаза; повсюду грязные кружки из-под пива, озлобленные лица, хриплые голоса; кто-то горланит похабную песню… Местечко из тех, какими пугают маленьких детей. Ораторы сменялись один за другим; они срывали голоса, но никто не слушал: здесь ораторами были все. А этот парень был непохож: он стоял молча. Как соляной столб. Даже серо-голубые глаза казались какими-то застывшими. Но все больше беспокойных взглядов стягивалось к этой невзрачной фигуре, и постепенно смолкали голоса. Тогда он заговорил. Сначала тихо. Точно просил о чем-то. Потом чуть громче, буквально выкрикивая отдельные слова. Через минуту он уже метался как в бреду, выбрасывая вперед руки. Внезапно его голос визгливо взвился к потолку и ринулся вниз таким жутким ревом, точно на головы присутствующим обрушилась стая диких зверей. Все невольно присели. Он еще два раза выкрикнул что-то и затих. А пивная взорвалась! Опять все вскочили, кричали, шумели гремели кружками, выплескивая пену. «Это он, он, Гитлер!» – едва успел крикнуть своей спутнице Рудольф Гесс. Одна из кружек, оставляя за собой хвост, как комета, полетела в этого Гитлера, но случился недолет: остатки пива выплеснулись ему на брюки. Вторая кружка угодила точно в лоб… Гессу, который, метнувшись наперерез, преградил ей путь. Пиво и кровь, перемешавшись, смыли сознание…
К дракам в пивных Мюнхена полиция привыкла. Однако в конце 19-го года было дано указание взять пивную «Бюргербройкеллер» под особый контроль. Командирам подразделений, выезжавшим на инциденты, было приказано не арестовывать парней с членскими билетами Немецкой рабочей партии. Некоторые из командиров, состоявшие на хорошем счету у начальства, например, расторопный новичок Генрих Мюллер, получили разъяснение: этой партией заинтересовалось командование и сам бывший 1-й генерал-квартирмейстер Эрих фон Людендорф, недавно вернувшийся в фатерланд из вынужденной эмиграции.