Генрих никогда не видел Алиенору в таком состоянии. Он едва сдержался, чтобы не дать ей пощечину.
– И вы просите меня сменить канцлера, – гневно отвечал он, – в то время как мы с ним только что запустили большой проект реформы королевства и всей военной стратегии, чтобы спасти страну? Ах нет, мадам, вы переходите границы ваших супружеских прав и, что еще серьезнее, прав королевы. Неужели думаете, что я поддамся вам подобно бедному Капетингу, которым вы распоряжались как хотели? Не было ли чистым безумием с его стороны взять вас с собой и вашей свитой в крестовый поход? Безумные женщины – вот кто тащился вслед за Людовиком VII Французским. Если бы я должен был совершить этот крестовый поход, то не обременял бы себя ни сукном из Стенфорда – ни одноцветным, ни ярко-красным, – ни вами, мадам… Скорее ядрами для катапульт, топорами, шпагами и дротиками. Не рассчитывайте, что я взял бы с собой свиту ваших разочарованных влюбленных. И прекратите досаждать мне своими пустыми замечаниями. Будьте любезны, оставьте моего канцлера в покое, который к тому же по доброте своей хотел приготовить нам хорошее жилье!
– Так-то вы меня любите, Генри? – произнесла Алиенора, готовая разрыдаться. – Вы сурово и бесповоротно обвиняете меня. Я вижу, что обидела вас. Но с тех пор, как мы приехали в Англию, я не узнаю вас и спрашиваю себя, почему же раньше вы так заискивали передо мной? Ответьте мне.
– Мадам, кажется, вы не понимаете, каким опасностям подвергается совсем молодая Англия, которую я представляю. Мне необходимо собрать все силы, чтобы дать сражение за упрочение власти и добиться мира, который так нужен и вам, и нашим детям.
– Английская земля мне казалась такой благожелательной, – вздыхает Алиенора, – а вы меня опять покидаете.
– Вы будете ухаживать за нашими детьми, мадам, в условиях безопасности и комфорта. Ваша помощь будет очень полезна, это лучше, чем вмешиваться в мои дела. Они слишком сложны, но не могу сказать, что в то время, когда я буду занят походами, войнами и буду отсутствовать, то не доверю вам некоторые дела, касающиеся управления. Однако королевская печать передана в руки нашего канцлера, и вы можете только смириться с этим фактом.
– А что говорит ваша матушка? – совсем некстати спросила Алиенора.
– Моя мать ко всему этому не имеет никакого отношения. Она должна меня благодарить за то, что я вернул замки, которые она потеряла. Берите с нее пример, Алиенора, и не давайте мне повода поступить как мой отец, который убегал от своей супруги-императрицы, потому что та ему докучала. Надеюсь, что, когда вернусь, вы будете в лучшем расположении духа.
Генрих, по-видимому, потерял чувство юмора, а она – его сердце.
Глава 7
Генрих II и Томас Беккет на берегах Луары
В отношениях этой пары сумасшедших и торжествующих влюбленных наметилась трещинка, и некоторые уже замечают это – и среди них капеллан и духовник Алиеноры, Пьер, знакомый с ее страстным характером, свободомыслием, обаянием, ее жаждой счастья, а иногда и глубоким упадком духа! Но церковник признает за королевой одно качество: она очень старается исправить вред, который причинила.
Поскольку один из главных постулатов Церкви – не давать выход своим страстям, то женщины – натуры более порывистые и эмоциональные – нарушают его чаще мужчин. Женщин надо защищать от себя самих, и особенно когда они занимают видное положение и могут влиять на политику страны. И первым объявляет тревогу Папа.
Архиепископ Кентерберийский и Томас Беккет применят все свое влияние, чтобы отвлечь Алиенору от власти. Было бы неплохо, по мнению Папы Адриана IV, английского цистерцианца, который хорошо знает Томаса, чтобы королеву не подпускали к управлению Англией[38]. Его мало интересовали слабые попытки королевы вмешиваться в дела власти, гораздо сильнее он желал, чтобы с именем Генриха связывали ряд серьезных реформ и перспективных проектов. Папа-реформатор, он мог только поощрить Томаса в его трудной роли между Церковью и королем, после того как сам назначил Беккета канцлером вместо Жильбера Фолио.
Такая позиция Папы приносит Алиеноре страдания, королева считает подобное неуважение несправедливым. Чтобы задобрить духовенство, она увеличивает число фондов, пожертвований и благотворительных дел в Пуатье. Как же бороться против власти, находящейся в руках мужчин, ревниво относящихся к своим исключительным правам?
Ее главная конфидентка, Нанн, кормилица, не покидавшая Алиенору с детства, заменила ей мать, которую девочка потеряла в четыре года. Отца Алиенора лишилась в четырнадцать лет, и у нее не осталось никакого прибежища, кроме беззаветной любви Нанн. В юные годы Алиенора попала во французский королевский двор, к недоступной свекрови, в зловещий замок Лувр и делила дни и ночи – что ее совсем не устраивало – с молодым мужем, насквозь набожным. Несомненно, Людовик любил жену, но совсем ей не подходил. У Алиеноры случались приступы экзальтации, а затем наступало уныние. Она становилась переменчивой, ироничной, иногда вела себя с окружающими просто оскорбительно. Старая кормилица видела, что она несчастна, и еще больше окружала ее заботами.
Духовник знал о своей воспитаннице все, прислушивался только к ее доброму сердцу и судил менее сурово, чем его начальники. Он сочувствовал этим королевским детям, с самого раннего возраста разбросанным по всему христианскому миру, чтобы обеспечить наследование династий. Никто не учитывал всех страданий, выпавших на их долю, и сумятицы, охватившей детские сердца. Христианин до глубины души, он был способен защитить свою ученицу как от нее самой, так и от ее врагов. Он попытался успокоить королеву после спора с супругом, как раз перед отъездом короля в Уэллс. Добился того, что Алиеноре доверили ключи от будущего замка в Лондоне, этого Вестминстерского дворца, довольно разорительного для королевства, чтобы она могла если не управлять им, то, по крайней мере, декорировать и меблировать по своему вкусу.
Алиенора обладала врожденным чувством прекрасного, испытывала огромное удовольствие от общения с художниками и ремесленниками и не теряла интереса к своему любимому времяпровождению – музыке. Она умела играть на цимбалах и пела нежным голосом модные кансоны, сочиненные юным трубадуром, Бернартом де Вентадорном, который прославился у себя в Окситании.
Алиенора запомнила, что после поездки в Англию трубадур, находившийся в свите Генриха, в то время как она жила еще на континенте, собрал группу молодых музыкантов из разных стран. Музыка была универсальным языком, ноты и мелодии служили проводниками, которые помогали найти собственный путь среди трубадуров. Алиенора восхищалась благородством Бернарта де Вентадорна и, узнав, что вдохновила его на самые лучшие песни, чувствовала себя несказанно польщенной. И хотя Бернарта больше нет при дворе, потому что трубадур был изгнан ее супругом-королем, он снова возвращается к Алиеноре в кансонах, которые напевают мужчины и женщины, даже самые простые, занимающиеся в замке хозяйством.
В ранней юности в замке Омбриер она встретила Брери, старого валлийского барда, который повторял ее кормилице: «Выкрасите в белый цвет стволы деревьев в зачарованном лесу этого ребенка, чтобы позже девочка прежде всего оставалась королевой деревьев…» Все, что он говорил, казалось таким естественным, что его можно было слушать без устали. Он аккомпанировал себе на арфе, извлекая из нее чудесные звуки. Не был ли Бернарт де Вентадорн очарован валлийскими бардами? Она еще не догадывалась, что он умирает от тоски вдали от нее. Генриха не было рядом, и Алиенора попыталась вернуть благородного трубадура, но капеллан не советовал этого делать. Чтобы возвысить Генриха в ее глазах, он добивается приглашения ко двору молодого дворянина, племянника сира из Танкервиля, который участвовал в последних военных походах Генриха и может рассказать королеве о героических деяниях молодого короля Англии, ее супруга. Ведь этот неукротимый завоеватель, заядлый охотник – их король.
Вот уже три дня вместе с Томасом Беккетом Генрих находится в Анжу, преследуя великолепного оленя с ветвистыми рогами, идущего на всяческие хитрости, чтобы убежать от охотников. Анжу и Турень составляют единое целое, поэтому Генриху приходится загнать сменных лошадей, чтобы проехать по всему своему герцогству. Мелкопоместные анжуйские графы, ревниво относящиеся к своей независимости, видят, как он врывается на их земли со сворой собак, свитой, охраной, конюхами, совершенно выбившимися из сил.
Наконец после долгих усилий олень добегает до Луары. Река скрывает его за ивовыми зарослями, так что он успевает напиться, избегнув опасной близости зыбучих песков. Напрягши слух, олень различает пока еще отдаленный лай собак и предпочитает броситься в реку, чтобы та унесла его своим течением. Генрих и Томас, успевшие опередить своих спутников, видят, как он проплывает мимо, со слегка закинутой назад головой и великолепными рогами, напоминающими мачты корабля.
– Смотри, – ворчит Генрих, – этот олень следует за потоками реки, словно любовник за любовницей; но где же собаки? Невероятно, – вздыхает он, не спуская глаз с водной борозды и наблюдая за животным. – Моя корона выглядит смешной по сравнению с оленьей. За свою корону, Томас, я бьюсь со своим братом Жоффруа. Мы и раньше боролись, но на этот раз все очень серьезно. Ты меня упрекнешь в нарушении клятвы, принесенной отцу на его смертном одре: «Если ты станешь королем Англии, ты оставишь Анжу своему брату Жоффруа». Однако эти земли расположены между герцогством моей супруги и Нормандией. Нужно ли прыгать через него? Я не грабил своего брата, я предложил ему годовую ренту в тысячу фунтов стерлингов и двести анжуйских ливров. Это справедливо. Я заставил Жоффруа капитулировать в Лудёне и теперь собираюсь отобрать у него Шинон и Мирбо. Твой добрый Папа Адриан, не он ли освободил меня от клятвы, которую в 1151 году я дал отцу? Мой отец, без сомнения, предпочитал Жоффруа, потому что мать больше любила меня. Ты, Томас, в согласии со всеми. А я в большей мере похож на шотландский чертополох. Один ты, может быть, меня знаешь, говоришь, что я нравлюсь твоему Папе. Надо, чтобы ты вступился за меня перед ним. Вот только что даже олень вызвал у меня зависть. Ну ладно, пошли есть, ты же не любишь воду… Слуги, пожарьте рыбу.
Люди забросили огромную сеть с квадратными ячейками, молясь, чтобы рыбная ловля была удачной, ведь всем известно, что Плантагенет не слишком терпелив. К счастью, рыбы поймали очень много. Генрих не был обжорой, но любил неожиданные пирушки на открытом воздухе. Он натер свой могучий торс пахучими травами, растущими на берегу.
– Я получил весточку от Иоанна Солсберийского, которую он послал из Рима, – произнес Томас, – вернее из Беневана, где Папа укрылся после коронации Фридриха Барбароссы. Знаете ли вы, что этот император там очень непопулярен? На границах королевства Сицилия происходят битвы, наш Папа храбро обсуждает там условия соглашения.
– Расскажи мне лучше про Ирландию, это меня интересует больше.
– Вы могли высказать признательность Иоанну Солсберийскому, получившему для вас право инвеституры[39],– правление Ирландией, благодаря закону, когда-то давно принятому императором Константином и предоставившему тому власть над всеми островами.
– Я знаю, что Ирландия не является безопасной страной, и мне необходимо больше, чем простая уверенность, чтобы победить этих людей, которые верят только в законность кланов и силы природы. Их вожди возвышаются, как менгиры[40] на своей земле.
– Верно, – продолжает Томас, – в Ирландии надо снова вводить христианство. Наш Папа большой мастер таких перемен, в Скандинавии он показал, на что способен. Трудно навязать законы варварам, восстановить мир и заставить уважать волю Бога в монастырях.
– Твоему Папе это хорошо удалось. Отблагодарим его, если обещания на мой счет не будут пустыми, займемся непосредственно беспорядками в Ирландии.
– Он убежден, что его именем вы восстановите там вашу власть, – уверенно ответил Томас. – Он знает, что ваша популярность растет по всей Англии.
– Рождение моей дочери наверняка тоже что-нибудь значит, – пошутил Генрих.
– Конечно, – сказал Томас, снова вернувшись к своей теме, – бароны усмирены, украденные ими владения возвращены короне, как вы того желали.
– Да, надо было восстановить порядок, – подтверждает Генрих. – Дикие существа, полуголые, живущие в лесах в крайней нищете, сколько я таких насмотрелся. Теперь очень рад узнать, что снова восстановилась торговля шерстью, что наше животноводство и земледелие развиваются. Поддержим также мелких ремесленников. Как только финансы моего королевства будут поправлены, я, если не буду разорен из-за войн, займусь строительством, и не только в Англии. Анжу и Нормандия тоже в этом нуждаются. Нужно принять более строгие законы против воровства. Надо вернуть золото.
Он начинает пробовать одну из великолепных рыб, золотистых от трав и шафрана, которых приготовили в старой каске, превращенной в котелок, и вдруг замечает внушительную баржу, идущую против течения и груженную породистыми конями.
– Откуда идет этот караван? Я не вижу там коней из Перша, наших хороших турнирных и боевых коней, – восклицает он.
– Величество, – ответил один из молодых анжуйских дворян, – они идут из Нанта, а туда прибыли из Испании, теперь же отправляются на ярмарки Шампани.
– Пора уже призвать эту провинцию к порядку. Возможно, анжуйские бароны вступили в заговор с моим братом или с некоторыми бретонскими баронами, которые ненавидят Плантагенетов. Настоящий Ноев ковчег прогуливается у нас под носом по этой капризной Луаре. Нам следует отремонтировать ее весьма ненадежные дамбы, чтобы выдерживать такой флот. Знаешь ли ты Филиппа Фландерского, Томас? Он ближе к шампанскому дому и к Франции, чем ко мне, однако у этого вечного мальчика есть одно достоинство: он умеет поддерживать свою береговую линию, которую без его усилий засыпало бы песком. Надо будет послать к нему людей, знакомых с изучением вод и земляных насыпей. Они вернутся с новыми проектами. Нужно построить больше маленьких ветряных мельниц с квадратными лопастями, напоминающими паруса викингов, какие у нас уже есть в Нормандии. Уход за такими мельницами обходится дешевле, чем за водяными мельницами, построенными монахами-цистерцианцами, так что это будет выгодно.
Продолжая свой монолог перед сдержанным Томасом, король с аппетитом поглощает рыбу.
– Возвращаюсь к заговорщикам, Томас. Чтобы их остановить, я отберу Шинон у моего брата и сделаю из него неприступный сторожевой пост на границах трех графств: Анжу, Блуа и Пуату. Вьенн его защищает, дорожные пошлины и рыбный промысел приносят прибыли. Скалистый отрог послужит фундаментом нашим прочным постройкам. Мне нужна такая крепостная стена, чтобы она заставила дрожать захватчиков. Знаешь ли ты, что Шинон является ленным владением Анжу, что знаменитый Фульк Нерра, мой предок, сеющий ужас, отобрал его у Блуаского дома? Замок, такой как он есть, служил резиденцией для двора моего отца, который конечно же отдал ее моему брату Жоффруа. Мы осадим замок, и я туда вселюсь. У меня также есть желание реставрировать неф и трансепт собора в Маисе, в котором поженились мои родители, где меня крестили и который в день моих крестин был посвящен святому Юлиану, патрону этого диоцеза[41].
Томас знает все это, но он здесь для того, чтобы выслушивать своего властного краснобая-короля.
– Поговорим о женщинах в моей семье: все начинания моей матери, грозной Матильды, заканчивались плохо. Однако знаменитый каменный мост в Руане, который обошелся ей в целое состояние, держится хорошо, в то время как разливы Сены регулярно сносят деревянные мосты. По ее примеру рассчитываю построить такой же мост на Вьенне, а другой в Анжу. Итак, Томас, я, глазом не моргнув, соглашусь на то, что после епископальных каникул в Анже капитул отнимет у меня все права контроля за выборами епископа. Но это в порядке исключения… добровольно; хотя намерения твоего Папы Адриана на мой счет, по-видимому, достойны похвалы, но ты прекрасно знаешь, что у меня нельзя надолго отнять право контроля. Я вернусь к обычаям моих предков. Тебе хорошо известно, что королевские привилегии, предоставляемые некоторым аббатствам, не являются бесплатными. До чего бы я докатился, если бы потерял прибыли от этих льгот и все свои привилегии? До разорения!.. И особенно в Англии. Я могу делать только ограниченное число отступлений от правил, для Анже, например, потому что получил от Папы буллу об Ирландии. Это все надо будет изучить подробнее, вместе с секретарями и чиновниками, но с теми, кто допущен к королевским делам и хорошо оплачивается. Мне еще надо поговорить с тобой о регентстве, которое будет предоставлено тебе, когда я поеду в Бордо на празднование Нового года, и плед[42] с Алиенорой. Ты будешь меня здесь представлять. Прикажи записать инструкции, которые я тебе оставлю. Собери достаточное количество прево.