– Сомневаюсь, что ваши волки туда ушли, – ответил капитан. – Кроме того, мои солдаты не будут стрелять просто так, ради удовольствия. Значит, есть в кого стрелять. Если там и появились волки, то только двуногие. Больше ничего сказать не могу. Просто не знаю. Вы, кстати, никого поблизости не встречали?
Задавая вопрос, он одновременно переписывал с паспортов данные на рабочих экспедиции в свою записную книжку. Даже имея профессиональную память военного разведчика, Григорий Владимирович не был уверен, что точно запомнит труднопроизносимые для него имена, отчества и фамилии людей другой национальности, и потому предпочел не бравировать памятью, а воспользоваться записной книжкой.
– Здесь места не сильно обитаемые, – сказал профессор. – Весной чабаны отары на пастбища гонят, а в начале осени гонят назад. Больше здесь никого не бывает.
– Вам повезло. В здешних горах укрывается крупная банда. Хорошо, что вы с ними не встретились. Ладно. Я попрошу вас не задерживаться. Продолжайте путь, и поторопитесь, несмотря на сложности. Возможно, здесь скоро будет бой. Шальные пули начнут летать.
– К бою! К бою! К бою! – передавали голоса по цепи с правого фланга.
– Слышали? – поторопил Шереметев. – Покиньте перевал как можно быстрее. Я не могу за вас отвечать, мне своих забот хватает.
– Удачи вам, – кивнул профессор Идрисов, сделал знак своим спутникам, поправил на плече ремень ружья и первым двинулся по тропе…
Капитан Шереметев провожал путников взглядом и вдруг поймал себя на мысли, что ему отчего-то хочется дать в эти спины несколько автоматных очередей. Хотя бы по очереди на каждую спину. Больно кольнуло осознание того, что с каждой командировкой на Северный Кавказ стрелять в людей ему хочется чаще. Это в принципе ненормально, наверное, начали сдавать нервы. Офицер спецназа – не абрек и не имеет права стрелять без крайней на то необходимости. Следовало срочно брать себя в руки и сжать нервы в кулак, пока они совсем не разошлись.
Фигуры работников экспедиции под светом луны торопливо удалялись. Но долго наблюдать за уходящими тоже надоело, тем более что темнота уже начала скрывать их очертания.
Наконец в ответ на стрельбу спецназа послышались и ответные активные автоматные очереди. Значит, начинается бой. Бандиты подошли и, как планировалось, нарвались на засаду. Но путь для них открыт только в одну строну, надо было или погибнуть, или прорваться. Они, естественно, стремились ко второму. Спецназ же не хотел дать им такую возможность.
– К бою! – повторил капитан общую команду, уже прошедшую по цепи, хотел уже сам привычное место среди камней занять, как вспомнил вдруг о солдатах, отправленных в засаду на тропу, и вышел на открытое место, чтобы сделать им знак.
В ответ на поднятую руку командира роты и на многократное сжимание и разжимание кулака, что означало команду «Ко мне!», трое бойцов вышли слева от тропы и быстро двинулись в сторону Шереметева. Но с другой стороны, где тоже должны были прятаться трое солдат, никто выйти не поторопился. Капитан повторил свой знак, хорошо знакомый всей роте, но за камнями стояла тишина. Кричать и звать нельзя, чтобы не обнаружилось место расположения основной засады.
С левой засады подошли трое бойцов.
– Остальные где? – спросил Шереметев, чувствуя, как что-то засосало под сердцем, словно непонятная тоска вдруг подступила.
– Мы не слышали их. У них своя позиция, – объяснил младший сержант.
– На позицию, – сделал капитан указующий знак рукой, а сам заспешил вниз по тропе.
Двадцать шагов – расстояние небольшое, и капитан преодолел его за несколько секунд. Первого солдата нашел почти сразу. Тот лежал на спине, раскинув руки, и смотрел на луну пустыми замершими зрачками открытых глаз. В этих зрачках отражалась и светилась луна, но она тоже имела матовый оттенок смертной пелены. У солдата было зверски разорвано горло, и непонятно, каким именно орудием совершено убийство. Горло было не перерезано, а именно разорвано, и по жухлой траве, пробивающейся между камнями, и по самим камням растеклась черным пятном лужа крови.
Второй солдат нашелся в четырех шагах ниже, третий – ниже еще на три шага, и он единственный из троих лежал лицом вниз. Все три солдата погибли одинаковой смертью. Странно было даже предположить, что никто из них не услышал момента нападения и не поднял тревогу. Вариант одновременного нападения рассматривать было трудно, потому что рана была слишком характерная и наносилась, видимо, одной и той же рукой. Вообще, в этой ситуации со страшными ранами что-то жуткое и мистически непонятное. Но капитан Шереметев не из тех людей, кто боится непонятного. Он был уверен, что всегда все можно объяснить, если иметь факты. Хотя бороться с непонятным и трудно, но только до тех пор, пока оно не станет понятным.
Первой мыслью командира роты было броситься вдогонку за профессором и его людьми, потому что подозрение в первую очередь падало на них. Вспомнилось и интуитивное желание послать в спины членам группы автоматные очереди, но тут же вспомнилось и то, как Григорий Владимирович сам наблюдал в бинокль за профессором и хорошо при этом видел, как вся троица прошла мимо засады, ничего не заметив и ни на кого не нападая. Значит, и винить профессора вроде бы не в чем. А бандиты были уже рядом. На правом фланге шла активная перестрелка, осложненная тем, что луна полностью закатилась за облака. Но бандитов, даже если они всеми силами пошли в атаку, все равно было значительно меньше, чем спецназовцев, так что навряд ли произойдет лобовая атака. Так, постреляют, убедятся, что перевал закрыт, и вынужденно уйдут вниз – если смогут уйти. А там их уже, наверное, ждет подошедший спецназ внутренних войск.
Что касается погибших в засаде солдат, то объяснить их невнимательность к действиям со стороны тоже можно, поскольку они «охраняли» своего командира роты, все внимание их было направлено на профессора со спутниками, поэтому и не заметили, как кто-то подкрался к ним. Вину за их гибель капитан Шереметев готов был взять на себя даже официально, а неофициально уже взял. Но случившееся вовсе не выбило его из равновесия и не сломало боевого духа. Он сразу отреагировал на какое-то движение неподалеку, поднял глаза и увидел троих бандитов, медленно, словно сонные мухи, передвигающихся в темноте от камня к камню. Бандиты шли к перевалу. Наверное, их было больше, но капитан увидел только троих.
Свой автомат Шереметев поднимал так же медленно, как передвигались бандиты. Он хорошо знал, что периферийное зрение реагирует только на быстрое движение в стороне, медленное же остается за диапазоном визуального контроля. Но как только автомат оказался на нужном уровне и приклад прижался к плечу, капитан уже не медлил. Пуль было выпущено девять штук – по три в каждой из трех очередей, и через короткий промежуток времени еще три пули догнали четвертого бандита, который не выдержал напряжения после гибели товарищей и побежал вниз. Автоматная очередь свалила его и заставила катиться по склону прямо по камням, которые местами было ломаные и очень острые. Впрочем, бесчувственному телу от таких камней больно быть уже не могло…
2
Две группы общей численностью в девять человек были уничтожены при попытке прорыва через перевал. Агентурные данные, впрочем, сообщали о банде в девятнадцать человек. Спецназ внутренних войск ряды бандитов проредил, погнав к перевалу двенадцать бандитов и уничтожив семерых. Прочесывание леса на склонах, в долинах и в ближайших горах в поисках оставшихся троих взял на себя отряд «краповых» беретов, пришедший по следам банды. У «краповых» тоже были потери, но не сравнимые с потерями спецназа ГРУ – только двое легкораненых, которые даже строй не покинули и после перевязки продолжали участие в операции.
Начальник штаба батальона майор Коваленко вызвал за «грузом 200» вертолет. Причем к «грузу 200» в данном случае относились и бандиты, и военные разведчики. Гонять за ними вертолет по отдельности никто не позволит, как ни обидно бывает укладывать рядом тех и других. Когда совсем рассвело, ожидая прилета вертолета, вокруг погибших солдат собрались оба взвода вместе с командирами. Здесь же стояли два майора «краповых» и радист их отряда. Майоры руководили прочесыванием ближайших территорий по рации. Присутствие командиров отряда спецназа внутренних войск на перевале показалось капитану Шереметеву странным, сам он обязательно лично бы участвовал в поисковых мероприятиях, но в разных родах войск разные методы ведения боевых действий, и вообще было не время интересоваться чем-то посторонним. Хотя такой интерес естественен. Подсознание, пытаясь уберечь человека от стресса после гибели сразу троих солдат, не дает мозгу сосредоточиться, отвлекает его на посторонние размышления, мешает насущные мысли логически выстроить и исчезает только через несколько часов, когда все ощущения слегка притупятся. Только тогда оно позволит человеку ясно соображать и осознавать происшедшее.
Капитан пытался соображать быстро, но это плохо получалось. Самое большое недоумение вызывали рваные раны на горле солдат. Даже если смерть сразу после раны не наступает, то наступит через десяток секунд от потери крови. С такими ранами долго не живут. Через сонную артерию идет приток крови к мозгу, и через горло способна вытечь из человека практически вся кровь. Кроме того, с разорванным горлом не крикнешь, не подашь сигнал тревоги. Это объясняло, почему никто не сумел предупредить других об опасности. Вообще-то, майор Коваленко рассказал, что знает в спецназе ГРУ нескольких офицеров, умеющих ударом двух пальцев пробивать горло и сонную артерию. Теоретически этот удар знал почти каждый офицер, но исполнять его умели только единицы, да и то не в каждой бригаде находились такие спецы. Но там горло пробивалось только до сонной артерии, а вторая сторона горла оставалась целой. Здесь же впечатление было такое, что каким-то предметом с острыми зубами хватали за горло, зажимали и рвали его на себя. По крайней мере, так подумал майор Коваленко, когда бинтом стер кровь с горла одного солдата, чтобы лучше рассмотреть характер ранения.
– Не понимаю, – сделал он вывод, – я с таким не встречался.
Старший из «краповых» майоров склонился над телом:
– Помню, в первую чеченскую войну мы бандита поймали. У него одна рука ампутирована, а вместо нее протез был, с когтями, как лезвия. Запросто горло человеку рвал.
– Ты предполагаешь, что в банде Борзова три таких инвалида? – криво усмехнулся Коваленко. – И напали они одновременно, и удары наносили синхронно, как роботы? Что-то я сомневаюсь. Скорее, кто-то один, очень умелый, поочередно нападал на каждого.
– Что это? Что за звуки? – спросил вдруг старший из «краповых» майоров, поворачиваясь в сторону перевала, где спецназ ГРУ, уже освободив его, снял засаду.
На странные звуки обернулись все собравшиеся, и даже автоматы повернули стволами туда же. Впрочем, звуки были не статичными, а стремительно уходили дальше, под склон хребта. Но уши отчетливо улавливали непонятное шелестящее посвистывание.
Капитан Шереметев дал знак стоящему рядом солдату, тот согнулся, подставляя спину, и он резко вскочил на нее, потом перепрыгнул на высокий камень-валун и поднял бинокль с тепловизором, позволяющий смотреть даже через кусты. Но свист уже прекратился.
– Не успел, Григорий Владимирович? – спросил майор Коваленко, когда Шереметев спрыгнул с валуна.
– Увидел только бегущую пару волков. В последний момент, перед тем как скрыться за пригорком, они мне хвостами махнули.
– Волки не свистят, а воют, – со знанием дела и с откровенным неодобрением заметил второй «краповый» майор.
– Серые… А какие звуки издают красные, мы не знаем, – возразил Коваленко и снова склонился над убитым солдатом, которому протирал рану. – А что, может быть, и волки…
– Экспертиза покажет… – в сомнении покачал головой Шереметев.
День после бессонной ночи ушел у капитана на написание писем родителям погибших солдат-контрактников. Григорию Владимировичу было в два раза легче провести многоходовую боевую операцию с применением различных видов вооружения, чем написать эти три письма. Причем ему самому неприятна была мысль о написании всех писем с одним и тем же стандартным текстом, с сухими армейскими формулировками, типа «погиб при исполнении служебного долга». И капитан Шереметев стремился найти хоть какие-то человеческие слова, в каждом письме разные, которые могли бы утешить родителей, хотя понимал, что словами их утешить невозможно. Никакие слова не заменят потерянного сына.
Уже было готово два с половиной письма, когда в канцелярию роты без стука вошел майор Коваленко и тяжело плюхнулся своим далеко не мощным телом на стул.
– У-уф-ф-ф… – громко перевел он дыхание, словно только что совершил многокилометровую пробежку.
– Устали, товарищ майор? – посочувствовал Шереметев. – Вам бы выспаться не мешало. Шли бы в общежитие…
Штабные офицеры в командировке располагались в офицерском общежитии, тогда как линейные младшие офицеры, командиры взводов и рот, как правило, квартировались прямо в казарме, чтобы в случае тревоги быстро построить своих солдат. Правда, в последнее время такие случаи тревоги стали редкими, тем не менее традиция сохранилась, хотя солдатам постоянное присутствие командиров не всегда было по душе. Но и солдаты бывают разные, и обстоятельства разные. И к обстоятельствам надо уметь приспосабливаться. Это главная заповедь военнослужащего спецназа ГРУ независимо от звания – умение мимикрировать и в любой обстановке чувствовать себя, как в родной.
– Отсыпаться дома будем, когда в отпуск после командировки пойдем. А сейчас разве уснешь? Глаза вроде бы сами закрываются, а как закроются, перед ними та же картина. Эти твои парни… Больно, словно у тебя самого горло разорвано, и комок там стоит, дышать мешает. Новости слышал?
– Мне не до новостей. Я весь день, товарищ майор, из канцелярии не высовываюсь. Письма родителям погибших никак не пишутся. Слова подобрать не могу. Нет, наверное, таких слов, чтобы утешить. Не придумал никто…
– Нет таких слов, – согласился Коваленко. – А новости интересные. Сейчас командир приедет с заключением судмедэкспертизы. Мне пока сказал только одно – эксперты безоговорочно утверждают, что солдаты погибли от укусов собак.
– Может, волков? – переспросил капитан Шереметев.
– В том-то и дело. Я командира переспрашивал, он переспрашивал экспертов. Те утверждают, что у волка челюсть иначе устроена, зубы под другим углом расположены, и разрыв имеет другой характер. Это явно укусы собак. Хотя для собаки более характерно схватить за горло, если удастся добраться, и душить, а волки именно рвут, редко вцепляясь в жертву, разве что когда свалить пытаются. Эксперты даже для уточнения пригласили человека со стороны, охотоведа со стажем, который волков как свои пять пальцев знает. Он их выводы подтвердил. Впрочем, командир сам вот-вот подъедет и расскажет все. Я сказал ему, что у тебя в роте буду, так он обещал сразу сюда.
– Я еще дома что-то слышал об одичавших собаках, – задумчиво произнес Шереметев. – Читал где-то. Но они, помнится, обитают рядом с населенными пунктами или внутри. Иногда даже волков в свои стаи принимают. Очень опасные за счет умения с людьми общаться. Нападают исподтишка, всем скопом и могут жестоко порвать самого сильного человека. Но если наш случай рассматривать… Так далеко от ближайшего села им делать нечего. И, кроме горла, других укусов нет. Я вообще склонен предположить, что там была какая-то человеческая хитрость, маскировка под нападение животного. Такие вещи, помнится, уже случались здесь же, на Кавказе. Кроме того, можно было бы предположить, что это красные волки, но, опять же, говорить что-то конкретно невозможно. Мы ничего не знаем о красных волках. Вообще ничего. Я позвонил уже паре знакомых офицеров из местного ФСБ. Мне сказали, что когда-то, несколько веков назад, их было множество. Но потом простые серые волки, как более сильные хищники, выселили красных с самых лучших участков охоты, и те начали понемногу вымирать. Да и человек выбил слишком много дичи, чтобы волкам можно было кормиться, в результате любой волк сейчас стал редкостью. И красный, и серый. Это вся моя информация. Стоило бы, наверное, поинтересоваться у нашего знакомого профессора Исмаила Эльбрусовича Идрисова, но я, к сожалению, не знаю его координатов.