В вульгарном праве Западной Римской империи IV–V вв. исчезла классическая, но так и не появилась собственная концепция договора, учение о договоре. Исказилось значение прежних терминов. Так, «контракт» в источниках поздней Западной Римской империи мог означать и источник обязательства, и акт передачи права собственности на товар (синоним отчуждения имущества), и предварительный договор, по которому должник обязуется передать залог в будущем, и заключение брака, и даже само обязывающее соглашение (сделки). Благодаря отмене формальностей при заключении вербального контракта стипуляции и ее превращения в долговой документ, она постепенно смешалась с простым соглашением (пактом) в письменной форме. Полностью был забыт прежний смысл «голого» пакта.
Об уровне упадка юридической техники красноречиво свидетельствует изданая в Западной Римской империи конституция 395 г. (Кодекс Феодосия 15.14.9), в которой без разбора перечисляются сделки, процессуальные действия; дарение, продажа, торжественно заключенные пакты, документы, поручения, брачный дар, аренда, залог и др.
С падением Западной Римской империи в 476 г. и образованием на ее территории варварских королевств римское право сохранилось как обычное право романизированного населения, их «личный закон». Практически полное исчезновение древнеримской юриспруденции привело к окончательному забвению концепций и правил классического периода. Однако именно «вульгаризация» сделала римское правовое наследие более удобным для восприятия в новых условиях и для потомков римлян, и для варваров.
Как точно отметил французский историк права Э. Глассон, германские племена поддались влиянию римской практики, а не науки. Принципиального различия между вульгарным позднеантичным и раннесредневековым римским правом не было. Имел место лишь прогрессирующий упадок юридической техники и ограниченное влияние германского племенного права и королевского законодательства на составление тех или иных записей «римского закона» для романизированных подданных в королевствах остготов, вестготов и бургундов конца V – начала VI в.
Материал раннесредневековых компиляций составители черпали из позднеантичных сборников императорских конституций или элементарных трактатов по праву (Институции Гая, реже Юстиниана). В частности, Кодекс Феодосия послужил для Бревиария основой «краткого изложения» римского закона, действовавшего в королевстве вестготов в правление Алариха (506). Его содержание составлено из фрагментов Кодекса Феодосия, новелл (новые конституции) позднеантичных императоров, Институций Гая, пяти книг сентенций Юлия Павла, 13 титулов Кодекса Грегориана, двух титулов Кодекса Гермогениана, фрагментов первой книги ответов Папиниана. Полный текст Юстиниановых Дигест и Кодекса, скорее всего, не был известен на Западе вплоть до возникновения Болонской школы глоссаторов в XI в.
Право германских племен в VI–X вв., по мнению большинства исследователей, еще не полностью выделилось из системы социальных норм (морали, религиозных представлений), основывалось на обычаях и рассматривалось как результат долгой неписаной традиции. Американский ученый Г. Берман даже ставит под вопрос само существование идеи права в раннее Средневековье.
Прочные родоплеменные отношения ограничивали возможности едва выделившейся публичной власти короля или князя вмешиваться в регулирование споров, а также препятствовали имущественному расслоению и развитию товарно-денежных отношений.
Социальные конфликты разрешались посредством кровной мести или переговоров между племенными группами на общих собраниях племени. Действия участников конфликта, по сути, являлись символическим продолжением кровной мести, ограниченной участием полноправных соплеменников. В то же время собрание не могло активно вмешаться в «судебную процедуру» и заставить стороны подчиниться принятому решению. Исполнение решений и договоренностей зависело от доброй воли участников спора.
Сохранившиеся варварские правды, хроники и другие исторические источники свидетельствуют о самом начальном периоде формирования у германцев идеи договора как источника обязательства, или инструмента, позволяющего сторонам установить по взаимному согласию такое отношение, по которому одна из них или они обе совершат определенное действие в будущем в виде имущественного предоставления или выполнения работы.
Высказанные учеными сомнения связаны прежде всего с социальным строем германцев, а также со структурой имущественных отношений и с порядком заключения договора. Действительно, в древнегерманском обществе индивид не был полностью самостоятелен, но рассматривался как член семейной группы. Не обладая личной свободой, германец не имел и частной собственности на наиболее ценные объекты (земля, дом, скот и т. п.), которые считались достоянием семьи или рода и потому в принципе не могли отчуждаться лицам из другого рода. Наконец, древнегерманское право признавало только формальные договоры, предполагающие либо передачу обещанного имущества, либо предоставление его стоимостного эквивалента.
Основное внимание во всех варварских правдах уделено обязательствам из правонарушений. Их явное преобладание над договорными обязательствами соответствует общему уровню правовой культуры германцев, у которых в раннее Средневековье идея частной мести очень медленно дополнялась идеей компенсации убытков потерпевшей стороне.
Использование латинского языка и латинской терминологии в законодательстве германских королевств и при составлении редких сохранившихся частных документов может свидетельствовать о влиянии вульгарного римского права на германское. Однако оно оставалось незначительным вплоть до возрождения научной юриспруденции в XII–XIII вв. Как правило, в латинскую терминологию вкладывался новый смысл. Так, термины fides facta и res prestita в тексте Салической правды (ок. VI в.) не имели аналогов в римском праве, stipulatio subnixa в лангобардских документах означала добавление к договору условия о неустойке, a causa в эдикте лангобардского короля Ротари (643) вовсе имеет три разных значения: подтвержденная сделка, основание для ордалии и сама ордалия.
В период раннего Средневековья обе правовые традиции смогли сохранить или выработать на практике отдельные виды сделок для регулирования договорных отношений. Однако ни одна из них не приблизилась к созданию теоретического учения о правовых институтах. Чтобы возродить учение о праве на Западе, потребовался мощный трамплин в виде текстов Свода Юстиниана, и прежде всего Дигест, наиболее полного из известных нам источников римского классического права.
С X–XI вв. в романизированных областях Апеннинского полуострова и Юга современной Франции наметился определенный прогресс в сфере изучения Юстиниановой компиляции. Именно в этот период в Италии было составлено «Краткое изложение (Брахилог) цивильного права в четырех книгах» по образцу Институций Юстиниана. Примерно веком позже на Юге Франции (регион Дофине, Баланс) некий Петр составил судебник – «Извлечения из римских законов» – с использованием Институций, а также фрагментов Дигест и Кодекса Юстиниана. Однако названные работы, по всей видимости, являлись результатом усилий отдельных эрудитов и канули в историю без заметных последствий. Лишь деятельность Болонской школы глоссаторов привела к масштабным и необратимым переменам в правовой жизни народов Западной Европы.
Научные доктрины глоссаторов разительно отличаются от всей предшествующей традиции изучения римского права. Они сложились в результате толкования авторитетного текста (Свода Юстиниана) посредством схоластической методологии в условиях особой профессиональной среды (специализированной правовой школы в Болонье). Профессиональное сообщество юристов стало питательной средой для возникновения и развития правовой науки, формирования общеевропейского права ученых (ius commune) и его распространения в XIII–XVIII вв. далеко за пределы Северной Италии. Большинство юридических факультетов средневековой Западной Европы следовали примеру школы глоссаторов и в организационном, и в научном отношении.
Учитывая значение школы глоссаторов для последующего развития юриспруденции, в данной главе дана подробная характеристика ее организационных и методологических основ, а также наиболее значимых жанров научной литературы.
2.1.2. Понятие университета и studium generale
В современном языке «университет» означает совокупность факультетов высшего учебного заведения (universitas facultatum), в котором представлены все области знания. Но в Средние века данное слово трактовалось иначе. В широком смысле оно обозначало объединение нескольких лиц, в более узком смысле – корпорацию, или юридическое лицо, т. е. представляло собой синоним collegium в римском праве. В XII–XIII вв. название «университет» указывало на объединение профессоров или студентов, а вне сферы обучения – на профессиональные гильдии и городские муниципалитеты. Причем данное слово использовалось не самостоятельно, а в сочетаниях «университет студентов», «университет профессоров и студентов». Лишь в силу исторической случайности «университет» стал обозначать особое объединение. Оно всегда указывало на лиц, а не на место, где лица находились.
Учебное заведение обозначалось в основном словом studium, реже schola. Studium generale означало учебное заведение, в котором принимают студентов из всех стран и городов, а не то, где изучаются все науки. Редкая средневековая studium включала все известные тогда факультеты.
Studium generale (иногда также universale, commune) стал общим термином с XIII в. В целом он обозначал школу со следующими признаками:
1) прием студентов из разных стран;
2) наличие хотя бы одного факультета, дающего высшее образование (теологии, права, медицины);
3) значительная численность преподавателей (magister) с правом преподавать в любой аналогичной школе. Титулы magister, doctor и professor, реже dominus (господин) в Средние века синонимы. Лишь в силу традиции одно из них употреблялось чаще другого. В Париже и Оксфорде, например, преподаватели факультетов теологии, медицины и искусств именовались magistri, канонического права – doctores. В Болонье преподаватели права носили титул dominus.
Наименование закреплялось в силу обычая (ex consuetudine), а не указания властей.
Лишь во второй половине XIII в. свобода основания studium generate была ограничена. Империя и Папство, осознав важность школ, стремились использовать их в своих интересах и оспаривали друг у друга прерогативу основывать новую studium или подтверждать существование уже возникшей. В 1291–1292 гг. даже старые университеты Болоньи и Парижа получили буллы Николая IV с формальным подтверждением их прав. С изданием булл были основаны университеты: в 1224 г. в Неаполе по указанию Фридриха II, в 1229 г. в Тулузе по указанию Григория IX, в 1244 г. при папском дворе Иннокентия IV. В виде исключения разрешение выдавал король (Испания, Франция), тогда учреждение называлось studium generale respectu regni.
В XIII в. университетами считались все учебные заведения с названием studium generate. Последнее (generate) указывало на признание диплома и права преподавать во всех аналогичных учебных заведениях без дополнительной проверки. Профессор, преподававший в одном из признанных studium, мог преподавать в любом другом studium (так называемый ius ubique docendi).
Что касается соотношения между universitas и studium generate, то первоначально обязательная связь между понятиями отсутствовала. Объединения профессоров или студентов образовывались до того, как studium generale стало общеупотребительным. Они существовали даже там, где studium никогда не возникало. Universitas первоначально обозначало гильдии преподавателей или студентов, образовывавшиеся спонтанно, без чьей-либо санкции, как часть общего движения в городах того периода. Помимо Болонского и Парижского – двух великих прототипов средневековых университетов – все остальные studia generalia основывались выходцами из первых двух, волей-неволей повторяя их порядки. В результате universitas студентов или преподавателей стала неотъемлемой частью studium. Так постепенно studium generale стало означать не только школу с правом ubique docendi, но и определенную организацию преподавателей и студентов, а также известный набор привилегий. К XV в. различие между двумя терминами стерлось и они стали синонимами.
2.1.3. Причины возникновения Болонской школы
Споры о причинах возникновения Болонской школы или о возобновлении изучения римского права ведутся давно, но не дают однозначного ответа. Современные тенденции таковы: возрождение юриспруденции воспринимается как часть общего «научного ренессанса» XII в. Это сложная тема, заслуживающая отдельного исследования. Мы же ограничимся лишь общими замечаниями.
Со времен выхода в свет «Истории римского права в Средние века» великого немецкого правоведа XIX в. Ф. К. фон Савиньи (первое издание в 1816 г.), ученые признают, что Болонская правовая школа возникла не вдруг, а в силу комплекса объективных потребностей, которые во многом совпадают с теми, что привели к началу активной рецепции римского права в Западной Европе.
Одной из главных причин исследователи традиционно считают экономический подъем ломбардских городов, вызвавший практическую потребность в качественно ином правовом регулировании. При этом чаще всего добавляют, что в отличие от римского германское обычное право (в том числе лангобардское) не подходило для регулирования усложнявшегося товарно-денежного оборота. Данная причина, безусловно, важна, но недостаточна. Средневековому обществу известны примеры удачного регулирования усложнявшихся имущественных отношений без римского влияния прежде всего в области торговых отношений и устройства городской жизни стран «по другую сторону Альп».
Далее, римское право всегда сохраняло высокий авторитет в средневековом обществе, а потому было важным источником аргументов в политической жизни того времени. Империя и папство стремились им воспользоваться и поощряли его изучение.
С практическими потребностями переплетались духовные. С этой стороны обращение к изучению римского права ученые представляют как последовательное выражение настроений средневекового общества, в котором «поднялся вкус к мирным занятиям».
Известную роль мог сыграть субъективный фактор – талант Ирнерия и оказанная ему поддержка тосканской графини Матильды. Наконец, не следует забывать об удобном географическом положении Болоньи в центре Ломбардии, наиболее развитого и населенного региона на севере Италии.
В результате переплетения самых разных причин римское право превратилось в сознании западноевропейских интеллектуалов в «писаный разум», толкование которого возможно только из него самого и которое содержит все необходимое, избавляя юриста от «изобретения колеса».