Наука не может считать мысль результатом производящей функции мозга. И вот почему. О продуктивной функции можно говорить только там, где совершенно ясно и отчетливо, то есть совершенно научно, будет показано, как одно, предыдущее, рождает другое, последующее. Здесь не должно оставаться ни одного, даже самого маленького «икса». Когда наука употребляет слово «функция», то она подразумевает лишь ряд постепенных изменений, наблюдаемых в известной последовательности. Так ли обстоит дело в нашем примере?
«Если мы говорим о науке в положительном значении ее, то под словом «функция» мы можем подразумевать не что иное, как просто соответствующие изменения. Когда мозговая деятельность изменяется в известном направлении, соответственно изменяется и сознание: когда работают затылочные доли мозга, сознание видит предметы; когда работает нижняя лобная часть мозга, сознание называет предметы самому себе; когда работа мозга останавливается, сознание засыпает, и т. д.
В строгой науке мы можем только записать простой факт соотношения. А всякое мнение о способе происхождения факта, посредством созидания его или простой передачи, представляет лишь добавочную гипотезу, притом гипотезу метафизическую, так как мы не можем составить себе никакого понятия о частностях как в том, так и другом случае» (У. Джемс).
Таким образом, научно можно утверждать только одно: за известным мозговым процессом следует известное впечатление, известное состояние сознания. Но можно ли, стоя на научной почве, сказать, что мозг именно и порождает сознание, что сознание существует лишь постольку, поскольку налицо имеется мозг?
Но тогда к какому же времени нужно отнести появление сознания? И как представлять самое его появление? Где именно здесь предыдущее и последующее, необходимо требуемые точной наукой? Спросите какое-нибудь указание относительно точного процесса рождения мысли – и наука признает себя бессильной ответить вам. Она не может пролить и малейшего света на этот предмет, не может дать вам и малейшего предположения или догадки. У нее даже нет по этому поводу ни плохой метафоры, ни игры слов. «Ignoramus еt ignorabimus», – вот что скажет в этом случае большинство физиологов словами одного из них.
«Появление сознания в мозге, – ответят они, как ответил когда-то покойный профессор физиологии в Берлине, – есть абсолютная мировая загадка, нечто до того парадоксальное и ненормальное, что в этом явлении можно видеть камень преткновения для природы, которая в том почти противоречит самой себе. Относительно способа образования пара в чайнике мы имеем известные понятия, на которых и строим предположения, так как переменные части физически однородны и мы легко можем себе представить, что здесь речь идет лишь о видоизмененных молекулярных движениях. Но при образовании сознания в мозгу переменные члены разнородны по природе, и в пределах нашего разума это явление представляет такое же большое чудо, как если бы мы сказали, что мысль порождается самопроизвольно или создается из ничего» (У. Джемс).
Таким образом, мозг является только аккумулятором мысли, не более. А мы знаем, что аккумулятор есть материя, вещество, прибор, орган, способный получать извне и собирать, накапливать некоторые силы, вещества, продукты, для того чтобы расходовать их потом более или менее медленно и в известных условиях. Аккумулятор не созидает, он лишь накапливает то, что получает извне.
Приведу примеры для иллюстрации этого определения.
Простая пружина есть аккумулятор силы и движения: когда ее натягивают, она собирает и хранит силу, потраченную на ее натяжение, а потом может ее снова возвратить, быстро или медленно, в зависимости от условий, при которых она приходит в первоначальное состояние. Часовая пружина представляет собою всем известный и яркий пример указанного факта: она собирает и хранит упругую силу, сообщаемую ей в известное время рукой того, кто ее заводит, и, благодаря механизму, употребляемому для ее спуска, возвращает накопленное ею движение в продолжение более или менее долгого промежутка времени. Если спуск пружины произошел вдруг, а не распределен на большой промежуток времени, то сила возвращается быстро и вся зараз.
Водяной пар и вообще жидкости, приведенные в парообразные состояния, – также аккумуляторы теплоты и движения, потому что они заключают в себе в скрытом состоянии накопленную теплоту, сообщенную им очагом и употребленную на испарение их. Так как эта теплота обладает механическим эквивалентом, то пар является в то же время и аккумулятором движения. Сгущаясь, то есть превращаясь снова в жидкое состояние, пар может возвратить теплоту или в форме теплоты же, или в форме движения.
Электричество точно так же может быть аккумулировано на обширных металлических поверхностях, как, например, на цилиндрах электрических машин, или на электрических конденсаторах в собственном смысле, или в аккумуляторах, где оно собирается и сгущается вследствие соединения свинца с кислородом воды, а потом выделяется, благодаря разложению окиси свинца.
В растениях есть одно вещество, играющее замечательную роль аккумулятора углерода: это хлорофилл, который, извлекая углерод из находящейся в атмосфере углекислоты – соединения углерода с кислородом, – аккумулирует его в растении в форме клетчатки, древесины, крахмала и т. д. Этот углерод, увлекаемый растительными соками, отлагается в различных частях растения. Но в то же время хлорофилл служит аккумулятором теплоты и солнечного света, потому что, производя свою преобразовательную работу, он поглощает солнечную теплоту для того, чтобы потом выделить ее как топливо наших печей.
Конечно, я привел здесь не все примеры аккумуляции, которые представляет нам область научных исследований.
Итак, говоря упрощенно, мы представляем материю мозга своего рода фонограммой, на которой записана мелодия наших мыслей, волевых настроений, чувств. Наши мысли не родились из мозга: они перенесены извне. Это элементы, или готовые психологические волны, переданные нам миром (здесь речь идет об ощущениях) или другими духовными сознаниями (более сложные психологические волны).
Теперь спросим: какого рода та сила, которая оставила свои борозды на фонограмме души?
В конденсаторе аккумулируется электричество; в магните тоже может быть электричество с незначительно измененной характеристикой и т. д. А здесь, очевидно, действует какая-то новая сила. Неважно, как мы ее назовем, но, видимо, все-таки здесь даже натуралисту нельзя найти название лучше прежнего – дух. В сущности, трудно назвать иначе как словом «дух» и ту силу, которая организовала протоплазму.
«Вся обнаружившаяся жизнь есть ясное выражение духа: она – его плод и результат. Это именно дух, то есть возможность познавать конечную цель, или воля, направленная на осуществление ее более подходящими и избранными средствами. Это именно дух, пока еще бессознательный, распространенный повсюду в природе, произвел организацию протоплазмы; материю, общую всем живым существам; настоящую среду, где проявляется жизнь; физическую основу жизни. Именно духу протоплазма обязана той дивной организацией, которая дала ей возможность аккумулировать мировую жизнь, жизнь всеобщую и невидимую, жизнь, рассеянную в природе, а следовательно, явиться также аккумулятором и самого духа. Это опять-таки не кто иной, как дух, то есть воля, направленная на осуществление конечной цели, управляет тем удивительным механизмом, с помощью которого клетка, делясь, распадаясь на части, образует совокупность сначала одинаковых между собою клеток, а потом дифференцированных и группирующихся сообразно их стремлению к образованию органов. Опять-таки дух же достиг сооружения этого, вечно удивляющего собою, здания, которое получило имя растения, дерева, животного или растительного организма» (Сабатье).
В самом деле, что такое самая материя? «Это что-то очень духовное», – говорит один ученый. Опираясь на чисто естественнонаучную точку зрения, можно сказать, что ее, в сущности, и нет. Возьмите любой сложный предмет – например, пудовую гирю. Какие свойства в нем реальны? Вес? Но вес есть выражение закона тяготения, выражение известного соотношения между планетами. Пуд на другой планете будет весить меньше. В центре Земли он потеряет свой вес совершенно. Цвет? Но он существует для нашего глаза, и только. Если бы наш глаз был совершеннее, мы бы видели движущиеся волны светового эфира, так что гиря растаяла бы на наших глазах, обратилась в систему «движений».
«Материя есть форма, принятая духом для осуществления конечной цели. Материя есть дух, сделавшийся осязательным для проявления аккумуляции и организации психологической силы, для прогрессивного развития души и нравственной личности. Уничтожьте материю – и дух останется в скрытом, неощутимом виде, в состоянии диффузии. При помощи материи он проявляется, аккумулируется, организуется. Следовательно, материя есть форма, принятая духом для его собственной аккумуляции и организации». И вот, дух, мысль, живущая в мире, сотворила мозг как свой орган. Аксиома, что функция создает орган, а не орган функцию.
Но теперь – снова вопрос. Пусть сознание («душа») только записано в мозгу, как в фонограмме. Следует ли отсюда, что она будет жить вечно? Можно ли сказать, что мозг уничтожается – фонограмма распадается и пропадет мелодия? Умирает ли душа с мозгом, если даже считать ее тесно связанной с ним по своей природе и сущности? Ответ на этот вопрос станет понятнее, когда выяснится, что такое жизнь и что такое смерть организма, что значит «умереть».
«Жизнь на земле всякого организма, как определяет опытная наука, есть известного рода соотношение его с окружающей средой или, другими словами, приспособление организма к окружающему его миру. Мир внешний воздействует на организм то положительным, то отрицательным образом; если последний будет воспринимать первого рода воздействия и противодействовать вторым, он будет жить».
«Жизнь, – писал Спенсер, – это непрерывное приноравливание внутренних отношений к внешним. Таким образом, организмы стремятся к тому, чтобы установить с внешней средой состояние уравновешенности. Конечная цель всех жизненных действий, если рассматривать их не порознь, а в совокупности, состоит в уравновешении известных внешних процессов посредством известных внутренних» (Спенсер. Основные начала. С. 47).
Чем лучше организм приспособлен к окружающей его среде, то есть чем успешнее он может реагировать на все воздействия на него со стороны внешних сил, тем жизнь его будет продолжительнее и спокойнее. Если бы возможно было установить такое соотношение, при котором жизнь организма постоянно находилась бы в состоянии равновесия, организм был бы бессмертен. Даже Спенсер признает это положение. «Полное и совершенное соотношение, – утверждает он, – будет и совершенной жизнью. Если бы в окружающей среде были такие перемены, встречаться с которыми организм уже приспособился, причем перемены эти воздействовали бы на него всегда одинаково, то была бы вечная жизнь и вечное разумение».
Итак, жизнь есть соотношение с известной средой. Там, где соотношение уравновешенное, есть и жизнь; там, где этой уравновешенности нет, наступает смерть. По отношению к самому организму смерть означает, что его уравновешенность нарушена и не может уже более противостоять разрушению известной связи между составляющими его элементами. По отношению же к природе смерть отдельного организма означает лишь новое перераспределение соотношений между известными силами и материей, так как наука признает неуничтожаемость всего, что только существует. Собственно смерти как полного уничтожения бытия нет и быть не может: материя не уничтожается, и энергия не умирает.
«О смерти нельзя говорить в общепринятом смысле, как о безусловном отсутствии жизни. Одно только бессмертие существует вообще и служит неотъемлемой принадлежностью того, что находится в природе. Смерть нельзя смешивать с уничтожением. То, что сотворено, то есть материя и сила, и что можно представить себе отдельно одно от другого лишь чисто умозрительно, – все это, с точки зрения науки, несокрушимо. Но, если элементы несокрушимы, нельзя сказать того же самого по поводу отношений связи между ними, от которых зависят их группировки, соединения, форма. Эти соединения, эти способы группировки, эти формы могут изменяться и изменяются в действительности, чем и объясняются проявления обмена элементов, их размещение, соединение и разложение, которые составляют столь многочисленные перемены и преобразования в животном мире». Разрушение данной связи элементов материи или энергии есть смерть.
Но теперь попробуем перейти к мысли и сознанию. Здесь опять налицо элементы сознания и их известное соотношение со средой. Среда в ближайшем смысле есть материя мозга. Естественно элементы сознания считать неуничтожаемыми, как и всякие элементы. Если материальные элементы неуничтожаемы, то, очевидно, и духовные элементы человека, его душа, не подлежат разрушению и она, подобно силам и материи, имеет полную возможность вступить в иные связи и соединения, установить соотношения с другой средой, отличной от той, в которой она была доселе.
Отсюда можно сделать и дальнейший вывод: естественно думать, что элементы сознания будут стремиться встать в более тесное соотношение со сродными элементами или будут тяготеть к тому, чтобы сблизиться с духовными сознаниями. Это стремление и будет стремлением души к обособлению от элементов тела в отдельное бессмертное существование.
«Бессмертие» и есть не что иное, как стремление души выйти из условий, которые она по мере развития перерастает, и войти в сношение с более близкими ей средами – духовными. И здесь нет ничего неестественного, и странного, и невозможного, ведь в природе можно наблюдать или одни только материальные соотношения (например, в химии), или и материальные и духовные вместе (в человеческом организме). Почему же, спрашивается, не может быть и соотношения духовного с духовным?
Правда, для нас, живущих в известных материальных условиях, это новое соотношение представляется если и не невозможным, то, во всяком случае, крайне непонятным. Однако непонятность для нас некоторого предмета или явления – слишком недостаточный мотив для его отрицания. Очевидно, выход за пределы умопостигаемого не означает еще выхода за границы возможного. «Выйти за пределы того, что мы называем природой, не значит выйти за пределы всякой среды. Природа, естественная среда, есть только часть всего, что нас окружает. Существует еще громадная область, действительная и естественная, хотя многие люди утверждают, что никак не соотносятся с ней. Мир умственный и нравственный неведом растению, но он действителен. Нельзя также утверждать, что он неестественен для растения, хотя можно сказать, что, с точки зрения растительного мира, он сверхъестественен.
Все естественно или сверхъестественно в зависимости от положения. Человек сверхъестественен для минерала. Бог сверхъестественен для человека. Когда минеральные вещества усваиваются растением и возводятся им до органического мира, никакого нарушения законов природы не происходит. Они просто входят в соотношения с более обширной средой, которая до тех пор была для них сверхъестественной, а теперь стала вполне естественной. Когда Животворящий Дух Божий охватывает сердце человека, опять нет никакого нарушения законов природы. Это только как бы новый переход, вроде перехода неорганического в органическое» (Друммонд, с. 120–121).