– Мы следили за движением товара, – продолжил он, – вы завалили всех, кого только можно!
– Откуда сведения? – Я был настроен иронично.
– Газеты читаешь?
– А сюда идет демократическая украинская пресса?
– Еще как идет! Кстати, здесь она более демократична, чем в Украине… – Покупатель представился Иваном, и он оценил мой сарказм. – Все газеты трубят о том, якобы военные под прикрытием этапа пытались ввезти в Россию наркоту. – Иван, видно было, много знал, часто ездил по миру; выпивал, видимо, что отразилось на внешнем облике, но небольшая дряблость лица компенсировалась достаточной подвижностью тела.
– Я недавно вернулся с командировки… Про Украину слышал краем уха, но нашему с вами делу это не помешает, не повредит.
– Надеюсь, Секунда. – Так я обычно и представлялся клиентам, тем более что многие из них переставали вскорости существовать. Но вот про наркоту услышал впервые (и Серега Кряк не сказал): «Да-а… Шеф начисто обрубил украинский хвост, под корень!»
– Ну-у… Что ж. Тогда до поезда. – Заключил я. Мы пожали друг другу руки.
– Кстати, – вставил Иван, направляясь к выходу, – тебя пасут три чувака. Так вот! – у меня раза в четыре больше. И ты их вряд ли увидишь. – Что прозвучало всего лишь предостережением. Я, кстати, понял.
За окном степное однообразие можжевельников. Стук колес располагал бы ко сну, если б не духота.
Согласно сообщениям из Средней Азии, в этом регионе вновь представляет угрозу поставленная вне закона группировка, ответственная за террористические атаки в прошлом. До последнего времени считалось, что Исламское движение Узбекистана (ИДУ) было уничтожено в ходе возглавленной США военной кампании в Афганистане. Однако, как утверждают власти Таджикистана, движение вновь активизировалось.
Шеф дал понять, с кем имеем дело, поэтому я немного обескуражился заданием: не те силы, чтобы противостоять Ивану, если только в Термез уже не стягивалось подкрепление. Узбекская граница завтра утром – мне на выход после подтверждения оплаты контейнеров…
Поезд был товарно-багажным, без пассажирских вагонов: полупустой «столыпин», заряженный золотом, – вслед за локомотивом, далее почтовый и грузовые. Начальник спецвагона – майор, человек Шефа, с ним трое вооруженных солдат. С нашей стороны – Серега Кряк с пацанами и Иван со своей армией из двенадцати бойцов, разбросанных по составу. Мы по двое валялись на выданных майором матрасиках в темных, без форточек, камерах на колесах. Почитать, покурить – на коридор или в тамбур. Вагон бренчал плохо прикрученными к стенам решетками. Иногда заруливали на чаёк в купе начальства – лафа! – там отворенное окно. Удручающая обстановка этапа навевала тяжелые чувства – я не углублялся, гнал их. Начало лета – терпимо пока! – все возможные щелки-створки «столыпина» распахнуты. Не мог почему-то избавиться от одного только ощущения, подставив лицо горячему встречному потоку в грохочущем тамбуре – от впечатления въевшегося в кровь беспросветного сибирского мороза. Прикрыл глаза, и ты там, в плотно набитой людьми-полутрупами ледяной конуре. Открыл – опять там… что за черт! – просыпайся, брат, твоя станция!
Они не были готовы к такому отпору, мы были готовы к такой атаке! Без бронников, без света-шума-газа, налегке – боевики друг за другом исчезали-сваливались из дверных проемов, не успев прорваться внутрь вагона. Оборонявшиеся стреляли прицельно, одиночными – но кучно, в точку. Налет произошел во время очередной минутной остановки (стояли часто, пропуская пассажирские). О бандитском штурме нас курсанул машинист, своевременно снабженный радиосвязью без ведома начальника-майора, так что неожиданностью штурм обернулся для самих нападавших, работавших по схеме: первая с обрезанной крышей «Нива» останавливается в голове состава, две других атакуют по центру, замыкающая контролирует обстановку с хвоста поезда. Машиниста подвигли на сотрудничество фээсбэшные корочки да пара-тройка зеленых Франклинов, подменяющих собой в бескрайних, небогатых свежей зеленью степях, неиссякаемую веру в чудо.
Совместными с бригадой Ивана усилиями встретили врага одновременно по всем направлениям. Боевые действия были скоординированы заранее, в подготовке бойцов обоих отрядов можно не сомневаться. Первые входящие боевики (подозрительно уверенно, без оглядки, что в дальнейшем объяснилось довольно тривиально) тут же, практически бескровно, обездвижены. Вторая волна отброшена точным, точечным пистолетным огнем; остальные, кто просто бегом, кто – рывком со второй передачи исчезали за стеной взорванного колесами песка, смешивающегося с вихрем автоматных очередей с набирающего скорость «столыпина» вдогонку удирающей банде – это вступил в бой резерв майора – как в песне, блин! Что ж, вовремя.
Ну, за майора-то я не переживал – страсть к деньгам, написанную маслом от плова на его лице, мудрено скрыть. Как не скрыть ее, неутоленную страсть, не испитую жажду денег, у большинства населения гостеприимного южного региона бывшего Союза, что, впрочем, давало основание предположить беспрепятственный проход на Термез доверху забитого контрабандой паровозика… Золото в тайнике под полом нашего вагона ждало своего часа. Жара стала ощутимой, пробивала тело в пот.
– Расплавилось, как будешь выскребать? – Мы с Иваном сидели в одной из камер перед экранами ноутбуков, ождая сигнала об оплате.
– А прямо в печку, на слитки, – шутя в ответ.
– Не жалко? Реликты.
– Х-ха! Ты не поверишь: оно уйдет обратно в Ирак в обмен на оружие. А оружие-то, х-ха! – ваше, российское! – новое, блин… Недавно только выставки прошли. И вернется оно втридорога вновь сюда! – к тем, кого мы в вагончик не пустили, блин.
– «Ваше?..» – переспросил я, глядя в монитор.
– Хм, давно уже и не наш, и не ваш. Я грек по паспорту.
В соседней камере, затравленно съежившись, сидел пленник-киргиз, выловленный во время нападения и оставленный так, на всякий случай. Был он немного покоцанным, но живым. Разговор с пленником вели два спеца – Корякин и Слон, человек Ивана. В армейской бандане на голове, рваной гимнастерке, трико, кроссовках, боевик пытался юлить поначалу: «Плёхо говорю…» – Не прокатило. Пытался пробубнить-промямлить: «Думали типа коммерсанты… типа везут товар…» – На что ему жестко, с подогревом, отвечено: якобы мы – спецподразделение ФСБ России (большие красные корки под хлюпающий нос), об их нападении нас предупредил майор, и майор же сдал нам канал поставки наркоты в Термезе… куда мы сейчас и движемся. «Так что, брат, жить хочешь, тюрьма хочешь? Сибирь… нет? Говори, сука!» Он сказал, но сказал то, что и так было ясно.
Киргиз спрыгнул с поезда вместе со мной перед погранпунктом Турсунзадевского района – его вид выражал одно: он дома. Лицо не выдавало эмоций – поджарый, собранный степной зверек растворялся в сухой пыли: бочком-бочком, держа меня на прицеле щелками глаз. Только руки (вот!), повернутые ко мне раскрытыми ладонями (Восток!), выражали благодарность.
Я бежал ровной рысцой в сторону населенного пункта, представляя, что подумают обвешанные пулеметными лентами степенные аксакалы в Ширкентском ущелье о предательстве алчного шакала-майора. Двойной вдох, тройной выдох. Мне надо выйти на трассу Душанбе-Термез – документы военного, пропуск в погранзону, немного долларов вперемежку с рублями и сомони. Кинчев пел: «Трасса эм-девяносто пять!..» – Примерно то же напевал и я (громко сказано, лучше – рычал!), запыхавшись, выходя на Памирскую автомагистраль М-41.
Иван, получив уведомление о переводе денег, и я, соответственно проследивший движение по счетам, продублировали сообщения интернет-банкинга через контрагентов, пожали руки и молча разошлись. Он – готовиться к проезду границы, я в степь. Люди Кряка выйдут на первой же остановке в Узбекистане. Оружие, растворившееся в безграничных тайниках передвижной тюрьмы, – на майоре.
Украденное золото Вавилона, пролетев и объехав полмира, возвращалось домой, принеся нам (и нам тоже!) первую шестерку нолей. Что-то это чертовски-пронзительно напоминало.
…Дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота, к похвале и чести и славе в явление Иисуса Христа, зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, переданной вам от отцов, но драгоценною Кровью Христа, как непорочного и чистого Агнца… (из Евангелия)
4
Подполковник Ясенев сидел прямо, не шевелясь, перед дверью в кабинет начальника следственного управления. Просторную, светлую приемную генерала от безумно-весеннего московского солнца отделяло огромное, в рост, окно. С высоты четвертого этажа знаменитого на весь мир серого здания в центре столицы взгляд Александра Петровича проваливался в ярко-жгучую бесконечность. Он щурился. Хотелось улыбнуться. «Четырнадцать миллионов. Евро…» – Перед ним, спиной к солнечному потоку, восседала Марь-Иванна, секретарь генерала, симпатичная добрая женщина, аккуратно выстукивающая клавиатурой документы на подпись:
– Проходите, Александр Петрович.
– Спасибо. – Шеф встал, открыл дверь: – Здравия желаю, товарищ…
Разговор подходил к концу. Доклад произведен, первостепенные детали с руководством уточнили, дальнейшее направление работы обсудили. Беседовали в основном об операции по пресечению наркотрафика через Украину: не все там прошло гладко: жаль, не довели ниточку раскрытия до России, но… все понятно, могли потерять киевский конец. Сейчас в незалежной следственная группа, «важняки», вот закончим – и за местных возьмемся, тем более оптовики уже в разработке, а розницу всегда успеем прихлопнуть.
Тут автору не помешало бы вставить: «Генерал, сомкнув густые брови, пристально посмотрел на собеседника», но увы, подполковник Ясенев ни взглядом, ни намеком на подобострастность не располагал к откровенности, либо какой-то недоговоренности.
Генерал:
– Да, кстати! Информация об исчезнувшем в Украине криминальном золоте подтверждается?
– Никак нет, товарищ генерал-майор!
– Там без «наших» не обошлось. – Повернувшись к окну, начальство задержало задумчивый взор на прозрачной синеве неба.
Шеф, по-армейски подтянутый, в гражданском костюме, вышел из управления, поспешил на стоянку такси. Все указания оперативным группам прикрытия, захвата, дислоцированных в Узбекистане, сделаны – они уже движутся в назначенный квадрат. Остальное – дома по «электронке». В дипломате он нес разрешение на проведение заключительной фазы секретной операции по выявлению коррупционных связей среднеазиатских военных с боевиками.
Секунда на подходе к Термезу. Золото у старого сутенера Башмака (для Секунды – Ивана). Сколько сил отдано, чтобы вытащить эту осторожную крысу с теплого берега Флориды. Только нереальный выхлоп с продажи сокровищ Александра Македонского через обмен на оружие заставили поднять толстую задницу в прошлом арестанта-авторитета, «смотрящего» по зоне, а по совместительству осведомителя опера Ясенева, подсобившего впоследствии Башмаку свалить из России и безбедно устроиться на тихоокеанском побережье. «Всему свое время – пришла и твоя очередь ответить за базар!» – как говаривал в лагерную бытность Секунда незадолго до освобождения.
– Двести долларов! – румяные щеки над пухленькими губками приветливо заманивали клиента.
– Сколько? – переспросил Шеф замерзшую девчушку в соответствующем профессии антураже, промышлявшую тут же, в зоне видимости видеокамер при входе в управление.
– Сто пятьдесят!
– Сто пятьдесят? Х-ха!.. Долларов? Сэ-шэ-а! – Шеф хохотал, бодро влезая в машину.
Проститутка удивленно проводила такси взглядом, зябко ежась и доставая из сумочки сигареты в ожидании следующего высокопоставленного клиента.
Начальник «столыпина» дал отмашку – погранцы, привычно облазив поезд, постучав прикладами по стенам вагонов, стали потихоньку отползать. Все было обговорено заранее – руководство заставы не стало звать майора на чашку чаю, а то и чего покрепче, – пассажир майора спешил в Термез. «Попьем на обратном пути часа через четыре». – Капитан Чалый, командир погранотряда, смотрел на происходящее сверху с третьего этажа кирпичного здания пропускного железнодорожного пункта: солдаты вяло прохаживались вдоль вагонов. Начсостава сказал: в этот раз едет порожним, без товара, везет важного человека с охраной, имеющееся у бойцов оружие зарегистрировано. Смысл поездки – в документах, которые важный человек должен доставить черт его знает куда, так что вроде как все чисто, но оплата повышенная! – это радовало Чалого. Волновало другое: утром пришел высокий приказ с кодом контрразведки («Ну, это полбеды…»), чтобы через двадцать километров после пересечения узбекской части границы увести «столыпин» по развилке в тупик, дабы пропустить внеплановый встречный товарняк с каким-то секретным грузом. Будто бы ничего страшного: сплошь и рядом этакая фигня – смена направлений, но… После получения электронного уведомления ему перезвонил замначальника разведуправления, родственник по линии жены, и предупредил, будучи в курсе их приятельских с майором отношений, – ни в коем случае не говорить тому об остановке. «Ч-черт!» – Что-то было в этом, мягко сказать, неприятное. Может упрекнуть потом майор-то: «Деньги берешь, почему не сказал?»
Капитан засуетился, вспотел, занервничал, прошелся туда-сюда по кабинету: «Вон поезд. Иди и поговори! – Открыл уютный барчик, звякнул посудой, крякнул: – А-ах!.. Скажу, не знал, и все». – Еще раз крякнул – настойка слабенькая, сладкая… – «Как-никак контрразведка. Делов-то: в тупичок заехать на полчасика. Передашь ему – он потом брякнет где-нибудь не по адресу, а там, во встречном, ракеты стратегического назначения в обход России тащат (слышал он и об американцах, и о немцах в Узбекистане) – нет, нельзя говорить. И ничего в этом неприятного нет. Наоборот, я тебя, дурака, спасал! – оправдываясь, капитан влил внутрь себя последнюю, расставившую по местам нестыковки, рюмку. – Меньше будешь знать…»
Поезд тронулся…
Иван по прозвищу Башмак не то чтобы не доверял Ясеневу, бизнес есть бизнес, повод для сомнений всегда найдется, но повязаны-то они ой-ой-ой как! – одной веревочкой: Ясенев получает огромные, нереально крупные комиссионные за эту сделку, все просчитано, страховано-перестраховано десятки раз, каждый отвечает за другого шкурой. Еще неизвестно, кто больше пострадает, случись что непредвиденное. Документы у Ивана чистые, легенда как по писаному, не в розыске. Подполковнику же, если что – кирдык, трибунал, одно только «но»… Должок. По той прошлой жизни, по зоне; долг, не измеряемый деньгами, только самой жизнью.
Вор Башмак, середина девяностых
В барак зашел Гвоздь, авторитет-положенец, завел «терпилу»:
– Слышь, Башмак, разобраться надо!
Сергей Башаров, смотрящий по пятой «строгой» зоне, слышал о произошедшем:
– Говори, – обратился он к вошедшему мужичку – невысокому, плотному, с лицом, как блин со сковороды. Мясистый нос, пообвядший в неволе, приобретал, наверное, малиновый оттенок там, в родном колхозе… Мужик смотрел на Вора́, как на икону, с надеждой – видно было, последней. В бараке никого, кроме них.
– Сергей Василич… Мне год остался. Натерпелся я. Полтинник скоро… я ж не мальчик…
– Короче, – Башмак частенько что-то утирал, разруливал – правильные, справедливые решения укрепляли авторитет Вора, неправильных решений не было. Зона под Новосибирском с крепким, несгибаемым «черным» лидером, держащим общак под контролем, устраивала всех: и администрацию лагеря, и районное начальство – у них своих, вольных проблем тогда, в середине девяностых, не перечесть. Случалось, не то что зэкам – служащим ИТУ пожрать не доставалось.