Он был немногословен, себе на уме, сторонился женщин (потому, видимо, что та пора, когда кровь в мужчине пылает, как огонь, и когда он получает первые уроки любви, совпала у него с болезнью). Ездил Илья на вороном коне, а его любимым оружием была палица, которой он орудовал легко, словно какой-то былинкой. Использовал он и копье.
Добрыня Никитич, происходивший из небогатого, но знатного рода и женатый на родовитой боярыне Забаве Путятишне, был храбр, прямодушен и прост в общении. Конь у него был белый, а всем видам оружия Добрыня, не мудрствуя, предпочитал меч.
Алеша, сын попа Левонтия, был родом из Ростова. Некоторые считали его трусоватым, но, если бы это было так, он бы никогда не заслужил такого почета. На самом деле Алеша был осторожен. Пожалуй, прав был Илья Муромец, сказавший, что Алеша смел, но не удал. Алеша ездил на кауром коне и прекрасно стрелял из лука.
Послы
Хотя половцы, воевавшие вместе с Олегом, не подчинялись Тугор-хану и тот принес свои извинения за нанесенный Руси ущерб, Святополк предпочел упрочить союз с половцами и в начале следующего, 1095 года выдал замуж за Тугор-хана свою старшую дочь от первой жены, как раз достигшую брачного возраста. Теперь оба они были женаты на дочерях друг друга.
Положение изменилось: уже Святополк хотел мира с половцами, а Мономах – войны. Своим дружинникам Мономах объяснял это тем, что мир с половцами все равно непрочен, что половцы – исконные враги Руси, что он поклялся отомстить за брата. Но была и другая, возможно, главная причина, о которой князь предпочитал молчать, – его вражда со Святополком. Когда Святополк был за войну, Мономах в пику ему был за мир, теперь же – наоборот.
Тугор-хан тем временем решил извиниться и лично перед Мономахом, у которого ему довелось гостить как-то в Чернигове. Они вместе пировали на свадьбе Святополка и Марджаны, после чего Мономах, радовавшийся тогда миру, предложил Тугор-хану по возвращении в степь заехать к нему. Сейчас Тугор-хан направил к Мономаху своих послов Итларя и Кытана.
Но послы ехали к Мономаху не без опаски, понимая, как тот должен быть оскорблен. Каждый был со своей дружиной. Подойдя к Переяславлю, Кытан встал возле крепостных валов и попросил у Мономаха в заложники кого-либо из его детей. Мономах скрепя сердце отдал Кытану своего маленького сына Святослава и поклялся не причинять половцам зла. Только после этого Итларь с дружиной вошел в город, а Кытан остался возле валов.
Итларь был принят со всем возможным почетом.
– Не надо извинений, – говорил Мономах. – Я прекрасно понимаю, что земляки твои, поддержавшие Олега Святославича, такие же разбойники, как и его тьмутараканское войско. Великий хан не должен ни отвечать, ни извиняться за них.
Затем разговор перешел на совсем другую тему.
– Слышал я, князь Владимир Всеволодович, – начал Итларь, – что у тебя племянница на выданье.
Речь шла о молодой Анне Ростиславовне.
– Да, – ответил Мономах, – и, поскольку брат мой погиб (замечу, не убит был твоими земляками, а утонул в реке), я ей вместо отца.
– Могу ли я прислать к ней сватов? – вежливо спросил Итларь. – Я человек знатный; безродного наш хан не отправил бы к тебе послом.
– Присылай, и они будут приняты с радушием, – согласился Мономах. – Отчего же не упрочить мир между нашими народами? Если великий князь дважды породнился с вашим ханом, отчего мне не породниться с его верным слугой? Уверен, что и покойный брат меня бы одобрил. Мы всегда были за мир с вами.
Половцы отправились почивать в самом прекрасном расположении духа, уверенные в том, что посольство их удалось на славу.
Дружина Мономаха тем временем не спала и убеждала князя перебить половцев.
– Как я могу сделать это? Я ведь дал им клятву, – возражал Мономах.
– Нет в том греха, княже, – убежденно сказал старший дружинник Ратибор, у которого ночевал Итларь. – Они тоже дают клятву, а потом губят землю Русскую и кровь христианскую проливают.
– Но у них в заложниках мой сын! – воскликнул Мономах.
– Святослава надо выкрасть, – сказал Ратибор. – Только когда он будет в полной безопасности, мы начнем убивать поганых.
Тут к Мономаху неожиданно прибыл дружинник Святополка Славята по какому-то пустячному делу с обычным наказом во всем повиноваться переяславскому князю, и это разрешило сомнения Мономаха. Лучшего подарка ему трудно было придумать. Теперь можно было втянуть Святополка в затеваемую свару.
Мономах послал Славяту и небольшую часть своей дружины выкрасть сына и убить сонного Кытана вместе с его воинами.
Украсть Святослава оказалось делом нетрудным. Его стражи крепко спали, и дружинники легко подхватили ребенка, глядевшего во тьму грустными глазами. Мальчик, признав своих, не противился. Он не мог только понять, почему отец отдал его половцам.
Оказавшись среди русских, Святослав, не проливший у половцев ни единой слезинки, начал тихо плакать.
– Успокойся, малыш, – сказал Славята, обнимая его, – все уже позади.
Он велел одному из дружинников идти вместе с сыном Мономаха в город, а затем они ринулись убивать половцев. Славята не сомневался, что между Мономахом и его господином существовал тайный договор и что он, Славята, был послан к Мономаху именно за этим.
Кытан и все остальные были убиты – они не успели даже толком понять, что происходит.
А Итларь со своей дружиной, не подозревая об этом, мирно спали на дворе у Ратибора.
В воскресенье, двадцать четвертого февраля, Итларь проснулся необычайно радостным. Ему не терпелось увидеть Анну Ростиславовну, о красоте которой он был наслышан.
Шел час заутрени, но русским было не до церковной службы. Ратибор приказал всем дружинникам и отрокам вооружиться, а затем велел протопить избу.
Тогда же Мономах прислал к Итларю своего отрока Бяндюка, который сказал:
– Князь просит вас позавтракать в теплой избе у Ратибора, а после зовет к себе.
Половцы охотно согласились и вошли в избу, где тут же были заперты.
После этого сын Ратибора Ольбер и еще несколько человек влезли на крышу избы и сделали там дыру. Ольбер взял лук и попал Итларю в самое сердце, сразив посла наповал. По радостному крику Ольбера все, кто не был в избе, поняли, что Итларь убит.
– Ратибор всегда потворствовал своему чаду, – сказал стоявший во дворе Алеша Попович другу Добрыне. – Эх, дали бы мне выстрелить – я бы это сделал не хуже.
– Мало чести в таком выстреле, – отвечал Добрыня. – Добро бы поразить врага в бою.
– Запомню я твои слова, – обещал Алеша, – ох запомню.
Он перекрестился, и оба богатыря полезли в окно добивать дружину Итларя.
Несчастный Итларь вошел в русские былины как Идолище Поганое. Его убийство по ошибке приписали Илье Муромцу, который находился тогда в отлучке по княжескому поручению. Просто-напросто Илья был куда известнее Ольбера.
Когда-то Мономах осуждал Святополка за то, что тот запер половецких послов в избе. Теперь же он сам не только запер их, но и убил, что во все времена считалось тяжким преступлением, однако чем не брезговала даже первая на Руси христианка княгиня Ольга (тогда, правда, она еще не была христианкой).
Как только Тугор-хан узнал об убийстве своих послов и о том, что в этом деле участвовал дружинник Святополка, он не замедлил ответить по достоинству. Нет, больше он уже не отправлял на Русь никаких посольств. Он поступил иначе, отправив в Киев пленного русского раба, для пущей убедительности ослепив его и отрубив ему обе руки. Раба сопровождал русский же поводырь. Обоих заставили наизусть заучить послание хана.
В нем говорилось, что, несмотря на двойные родственные связи со Святополком, он разрывает отныне всякие дружественные связи с Русью. Тугор-хан сообщал также, что только отцовская забота о Марджане не позволяет ему отдать юную дочь Святополка на поругание своим воинам.
Святополк, вынужденный теперь войти в союз с Мономахом, готовился к походу против половцев. Оба они направили послание к Олегу, укрывавшему у себя сына Итларя, чудом уцелевшего после бойни в Ратиборовой избе (он бежал через окно). «Или убей его, или отдай его нам, – писал Мономах, составлявший письмо. – Он враг и нам, и всей Русской земле». Олег ничего не ответил, и хотя обычно молчание считается знаком согласия, на этот раз оно явно было знаком отказа. Олег отказывался и выдать Итларевича, и участвовать в походе.
Поход в этот год, впрочем, так и не состоялся – из-за распрей между Святополком и Мономахом, которого великий князь справедливо считал главным виновником возникших бед. Себе же Святополк, забывший о совершенных поначалу глупостях, о позоре Треполя и Желани, виделся великим миротворцем, установившим прочный мир с половцами, навсегда разрушенный теперь Мономахом.
Половцы тем временем не дремали. Все лето они осаждали город Юрьев и едва не взяли его. Послам Святополка с трудом удалось уговорить их выпустить жителей из города. Святополк приказал построить город на Витичевском холме, без ложной скромности назвав его Святополчим градом, и расселил там юрьевцев, поскольку покинутый людьми Юрьев половцы сожгли.
Мономах же, раздувший пламя новой войны с половцами, казалось, меньше всего о них думал. По его указанию Мстислав присоединял к его владениям Смоленское и Ростовское княжества – действуя не силой, а убеждением. Впрочем, войско при нем тоже присутствовало. В Муроме Мономах посадил своего сына Изяслава, бывшего до этого князем курским, а Олегова посадника изгнал. Он задумал окружить Черниговскую землю с севера, запада и юга, и только с востока оставалось бы Киевское княжество, но Святополк был сейчас противником Олега.
Святополк смотрел на это неслыханное увеличение Мономаховых владений и сознавал, что ничем не может этому помешать. Воевать с Мономахом в нынешнем положении было бы безумием, воздействовать же на него убеждением великий князь никак не мог.
Мстислав был рад поручению отца, отвлекавшему его от невеселой и несчастливой жизни. Но как раз когда он был в Ростове, из Новгорода пришло тревожное известие. Князь Давыд Святославич, брат Олега, уступавший тому в честолюбивых замыслах, но не уступавший в наглости, вторгся в Новгород и провозгласил себя местным князем. Новгородцы, очень любившие Мстислава, немедленно послали за ним в Ростов. Мстислав, уже закончивший там свои дела, поспешил с возвращением.
Оба войска не уступали друг другу, однако Давыд Святославич, понимая, что новгородцы хотят видеть князем не его, а Мстислава, решил отказаться от Новгорода. Но взамен он требовал себе Смоленск. Усобица, предсказанная императором Алексеем Комниным, уже начиналась, хотя пока лишь разгорались слабые ее угольки.
Мстислав направил послание к отцу. Мономах вынужден был согласиться с требованием князя Давыда. Его план, почти уже удавшийся, терпел крах. С севера Олег оказывался поддержан родным братом.
И в тот же год, двадцать восьмого августа, снова пришла саранча на Русскую землю. Она летела к северным странам, поедая траву и просо, и видеть это было жутко.
Возвращение Чернигова
В 1096 году стало известно, что Тугор-хан готовит большой поход на Русскую землю. Больше медлить было нельзя, надо было начинать первыми. Святополк и Мономах вновь отправили послание к Олегу, призывая его прибыть в Киев и заключить договор перед епископами, игуменами и городскими людьми, чтобы вместе оборонять Русь от половцев. На этот раз Олег снизошел до ответа. Он высокомерно написал: «Нелепо судить меня епископу, или игумену, или черни».
– Ты же видишь, – говорил Мономах Святополку, – он не променяет дружбу с половцами на союз с нами. И мы не можем начинать поход, покуда не поставим его на место, а то он поддержит половцев.
Олегу было направлено новое послание, где говорилось: «Раз ты не идешь ни на поганых, ни на совет к нам, так, значит, ты дурное задумал против нас и поганым хочешь помочь, – пусть же Бог нас рассудит». Святополк и Мономах решили идти на Олега к Чернигову.
Мономах ликовал. Он не только не допустил пугавшего его союза между Святополком и Олегом, но, напротив, сделал великого князя своим союзником в борьбе против Олега.
Войска обоих князей вторглись в Черниговскую землю. Третьего мая, в субботу, Олег с войском в панике бежал из Чернигова, рассчитывая соединиться с братом. Но Давыд Святославич не посмел прийти на помощь к Олегу – ведь в войне с тем участвовал сам великий князь, чей авторитет был пока еще весьма высок. Святополк и Мономах преследовали Олега. Тот затворился в Стародубе, где князья-союзники осадили его. Город неоднократно пытались взять приступом, но каждый раз осажденные отбивали атаку. Убитых и раненых с обеих сторон было очень много.
Осада длилась больше тридцати дней. Наконец осажденные изнемогли, и Олег запросил мира. Его допустили к переговорам.
– Ты готов оставить Стародуб и вернуть мне Чернигов вместе со всем моим княжеством? – спросил Мономах, упиваясь победой.
— Готов, – ответил Олег сквозь зубы. – Могу ли я пойти в Смоленск к своему брату?
Это был единственный путь, который ему оставался.
– Можешь, – милостиво согласился Святополк. – Иди к брату своему Давыду, но потом оба приходите в Киев к престолу отцов наших и дедов наших, ибо то старейший город во всей земле нашей. Там достойно нам сойтись и договор заключить.
Олег понимал, что это будет унизительный для него договор, что от него потребуют покаяния и, скорее всего, оставят безземельным князем-изгоем, каким он уже был когда-то. Он не мог даже вернуться в Тьмутаракань, принадлежавшую теперь (его же усилиями) Ромее. Однако он вынужден был согласиться на все условия и целовал крест, по-прежнему веря в свою судьбу и не забывая уповать на обещанную помощь императора Алексея. Олег уже представлял примерно, что он будет делать.
В тот же день Олег с войском вышел из Стародуба и направился к Смоленску.
Вернув себе Чернигов, Мономах, к удивлению многих, не возвратился туда, а остался княжить в Переяславле. Он чувствовал, что, будучи владельцем пограничного княжества, он неминуемо стяжает себе славу главного защитника Руси от половцев. Важно лишь, чтобы борьба с половцами оказалась достаточно затяжной, а в то, что она может быть короткой, Мономах не верил. И теперь, когда он взял реванш у Олега, все его мысли были о предстоящем походе.
Поход
И все-таки половцы начали военные действия первыми. Однажды в воскресный вечер половчанин Боняк совершил вылазку под самым Киевом и сжег в селе Берестове, где когда-то Владимир Святой держал своих наложниц, княжеский двор. Примерно в это же время, двадцать четвертого мая, Куря, тезка печенежского князя, убийцы Святослава I, сжег неподалеку от Переяславля город Устье.
Но это было только начало. Тридцатого мая сам Тугор-хан с огромным войском осадил Переяславль. Согласно всем правилам тогдашней этики он напал именно на тот город, где были убиты его послы.
Мономах со своей дружиной находился тогда в Киеве, где тщетно дожидался Олега. Он и Святополк немедленно двинулись к Переяславлю. Из Новгорода на помощь к отцу спешил Мстислав – и успел вовремя.
Придя к Зарубу, они перешли реку вброд. Половцы, заметив их, сняли осаду и построились на берегу реки Трубеж, притоком которой была Альта, печально памятная по поражению трех сыновей Ярослава Мудрого от тех же половцев. Из города к русскому войску вышли и присоединились отроки и вооруженные ремесленники, оборонявшие Переяславль. Все они были счастливы видеть своего князя и его дружину.