– Галя, как звали ту журналистку? – вскинулся в кресле Николай Ильич. – Ту, что врачей посадила?
А потом был звонок в редакцию и разговор с Женей. Конечно, при первой встрече она не произвела на них ожидаемого впечатления. Такая молоденькая! Даже моложе Марины. Маленькая какая-то, худенькая, совсем не солидная. Просто пигалица. Николай Ильич даже пожалел, что не отважился обратиться на центральное телевидение, но было уже неловко отказываться, и вот теперь она снова сидит в их квартире, и кажется, действительно взялась за дело, и чего-то даже начала расследовать. И Николай Ильич отчего-то вдруг стал смотреть на Женю как на единственное средство спасения, как на последнюю надежду.
– Галина Тимофеевна, расскажите мне о семье вашей дочери, какие у нее с мужем были отношения, что их связывало, как жили, как познакомились. Мне интересно все. Каждая мелочь, – доставая диктофон, объясняла Женя.
Родители Марины жили в двухкомнатной, хорошо отремонтированной, хотя и небольшой квартире в кирпичном пятиэтажном доме. Оба еще работали, мама, кажется, преподавала языки. Отец служил инженером в Петроэлектросбыте. В гостиной, где они расположились, было много книг. Старомодные книжные полки занимали одну стену комнаты от пола до потолка. В основном это были собрания сочинений, дефицитные во времена застоя подписные издания. Женины родители ради таких книг сдавали макулатуру.
– Может быть, чаю? – запоздало предложила Галина Тимофеевна. Смущенная, то и дело от волнения взглядывающая на мужа, словно ища у него поддержки и проверяя, правильно ли они поступают, впутывая в семейные неприятности журналистов.
Отец Марины, невысокий, полненький, тихий человек, с большой лысиной, седыми кудряшками на затылке и несчастным взглядом светло-серых, словно выцветших глаз, вряд ли мог служить ей надежной опорой. Он сидел в кресле, опершись локтями о колени и уперев подбородок в сцепленные ладони, почти не глядя по сторонам и изредка кивая супруге, скорее по привычке.
Не бойцы, заключила Женя, рассматривая семейство Орешниковых. От чего ее сердце наполнилось еще большей жалостью к ним и раздражением в адрес адвоката. Обижать таких тихих, кротких людей – просто низость.
– Нет, спасибо, – ответила она на предложение хозяйки. – Лучше сперва поработаем, а почаевничать еще успеем, – проговорила она с улыбкой, желая хоть как-то подбодрить Галину Тимофеевну.
– С чего же начать? – растерянно нахмурилась та, не имея сил собраться с мыслями.
– Давайте со знакомства, – подсказала Женя.
– Да, да, конечно, – обрадовалась Галина Тимофеевна. – Они познакомились случайно. Знаете, даже забавно. Мариночка свою бабушку навещала, она у нас еще жива была. Жила в Озерках. И застряла в лифте, я имею в виду Мариночка застряла. И как раз с Сережей. Он жил тогда в одном подъезде с Анной Ивановной. Это моя свекровь, Маринина бабушка, – смущенно взглянув на мужа, пояснила Галина Тимофеевна. – Они тогда часа два в лифте просидели, вот и познакомились. А через день снова встретились. Анне Ивановне в этот день очень плохо было, Сережа вызвался осмотреть. А через три месяца они поженились. Свадьба была очень пышная. Сережа сам все организовал. Вы знаете, он старше Мариночки на девять лет. Когда они познакомились, он был уже состоявшимся, успешным человеком. Я, помнится, тогда еще порадовалась, что не мальчишка какой-нибудь. А Мариночка только университет окончила. Она у нас переводчик. – Женя кивала, внимательно слушая. – Первое время они с Сережей в Озерках жили, а когда Анна Ивановна умерла, Сережа квартиру купил. Большую, трехкомнатную. Ремонт хороший сделал, дорогой. Очень старался, чтобы все идеально было. Плитку мраморную из Италии заказывал. А мебель кухонную они вместе с Мариночкой выбирали, дорогая очень. Тоже, кажется, итальянская, очень ей угодить хотел, – совсем загрустила от воспоминаний Галина Тимофеевна.
– А как у них обстояло с финансами? – решила подстегнуть процесс Женя.
– С финансами? – озадачилась Галина Тимофеевна. – Хорошо. Сережа много зарабатывал, ну и Мариночка работала.
– Нет. Я имею в виду как строился их бюджет, – постаралась донести свою мысль Женя. – Он выдавал определенную сумму на месяц, просто покупал, что просили, или приносил домой зарплату и складывал в тумбочку?
– Ах, в этом плане! – понимающе кивнула Галина Тимофеевна. – Сережа клал деньги на счет, а у Марины была карточка. Он любил, чтобы деньги на хозяйство она брала оттуда несколько раз в месяц, крупными суммами. Мне Марина сама рассказывала. Говорила, так легче следить за списаниями со счета. А большие покупки они всегда согласовывали. Ну и у Марины всегда были свои деньги. По сравнению с Сережиной зарплатой не много, конечно, а вообще она хорошо зарабатывает. Она занимается техническими переводами.
– А кто оплачивал лечение, отдых, коммунальные платежи?
– Сережа, конечно. У них с Мариночкой были очень дорогие медицинские полисы, а последние три года он и нам с отцом на дни рождения стал медицинские страховки дарить. Мы с мужем по ним могли в клинике «Скандинавия» наблюдаться, – с гордостью проговорила Галина Тимофеевна. – Знаете, Сережа вообще был замечательным мужем, да и зятем тоже. Заботливый, внимательный. Они с Мариночкой душа в душу жили. Почему ему вдруг развод понадобился? – вдруг всхлипнула Маринина мама.
– Да уж, чем ему Марина не угодила? – вздохнул в тон ей Николай Ильич. – А тут еще несчастье это. Смерть Сережина. Я вот даже думал, а вдруг он специально развестись хотел, знал, что ему угрожают, желал Мариночку защитить? – пытливо взглянул он на Женю.
Жени мысль показалась оригинальной, и она решила взять ее на заметку.
– А вы говорите, они хорошо жили? Без скандалов? – спросила вслух Женя, решив покопаться в этом аспекте жизни семьи Кольцовых.
– Что вы! – убрала в карман носовой платочек Галина Тимофеевна, перестав промокать им слезы. – Мариночка очень мягкая, неконфликтная девочка, да и Сережа был человек выдержанный. Сколько я помню, он голоса ни разу ни на кого не повысил. Мог, конечно, замечание сделать, строго так или холодно. Но скандалить? Нет. Не тот человек.
– Значит, у них вообще разногласий не было? – недоверчиво уточнила Женя.
– Ну, разногласия у всех бывают, даже у нас с мужем, – кивнула на тихого Николая Ильича супруга. – И у них были, особенно по первости, пока не притерлись и друг к другу не привыкли. Мариночка вначале обижалась, что муж много времени на работе проводит. На праздники опаздывал, даже на ее дни рождения мог позже гостей прийти. Цветы не часто дарил. А Сереже не нравилось, что Марина подружек в дом приглашала. Он уставал очень, ему после работы отдохнуть хотелось, а у них вдруг гости на кухне сидят. Он сердился, конечно, – охотно рассказывала Галина Тимофеевна.
– А как они ссорились?
– Как ссорились? Ну, Сергей Мариночке выговаривал, она плакала, обижалась. Потом мирились, конечно.
– И часто это бывало? – прищурившись, спросила Женя.
– Да нет. Только вначале. А последнее время у них вообще все хорошо было. Потому мы так и удивились, когда Сережа о разводе заговорил, – взволнованно поделилась Галина Тимофеевна. – Хотя, может, она мне чего и недоговаривала. Знаете, чтобы не расстраивать. Но для нас это точно было полной неожиданностью.
– И как повела себя Марина? – заинтересованно спросила Женя.
– А как тут себя поведешь, когда любимый муж, в котором ты души не чаяла, тебя вдруг бросает? – укоризненно спросила Галина Тимофеевна, заливаясь румянцем. – Уж она и плакала, и просила, умоляла даже не уходить. Просила объяснить, в чем дело, уговаривала к психоаналитику походить, обещала работу бросить, хотела попробовать больше времени вместе проводить. Да что только не предлагала. И еду его любимую готовила, и за собой тщательнее следить стала. Думала, вернуть сможет. Даже к экстрасенсу один раз ездила, чтобы Сережа одумался. Десять тысяч заплатила. А он взял и съехал. И ведь знаете, что самое обидное?
– Что? – с любопытством спросила Женя, еще раз убеждаясь, что все мужики сволочи.
– Ничего толком не объяснил, – сердито проговорила Галина Тимофеевна. – Мариночка извелась вся. Похудела, ночами не спала. Плакала сутки напролет. Если бы не работа, так слегла бы, наверное. И ведь она у нас такая, к себе не пускала, ничего толком не рассказывала, это уж мне подруга ее позвонила, рассказала, что у них творится, – жалобно проговорила Галина Тимофеевна. – Марина очень жаловаться не любит, гордая она у нас. А вот перед Сергеем унижалась, удержать хотела любой ценой. Даже на работу к нему ездила. А он только и твердил: все кончено, я тебя больше не люблю. Мы чужие люди. Так будет лучше, ты еще молодая, другого себе найдешь.
– Сколько у них была разница в возрасте? – еще раз уточнила Женя.
– Девять лет. По молодости вроде и много, а так почти ничего.
– Гм. Может, моложе себе нашел? – задумчиво проговорила Женя. – А кстати, до Марины он был женат?
– Нет. Мариночка его единственная жена. Он всегда говорил, что раньше ему некогда было, да и Мариночка еще маленькая была. Да и вообще, Сергей не из таких, кто за молоденькими бегает. Его, по-моему, больше всего в жизни работа интересовала. Он на работе сутками пропадал. И в отпуск не каждый год ездил. Мариночка часто одна отдыхала или с нами.
– Да. Интересно, чего это он вдруг развестись решил? – задумчиво проговорила Женя, пытаясь понять чужие нелогичные поступки.
– Не знаю. Я, признаться по секрету, один раз подкараулила его у работы, хотела с ним по душам поговорить, попросить его не торопиться с разводом, – воровато взглянув на мужа, шепнула Жене Галина Тимофеевна. – Вы только Мариночке не говорите. Так он мне сказал просто, что они с Мариной сами разберутся, в машину сел и уехал. И все.
Николай Ильич лишь покачал головой, по-прежнему ни на кого не глядя.
«Да, если Марина хоть немного похожа на своих родителей, мужа своего она точно не убивала», – оглядев сочувственным взглядом тихих, добродушных, безобидных супругов, подумала Женя. И этот мерзавец адвокат на таких безответных людей покусился! В порошок его стереть, гада!
– Ну что ты за человек, Потапова? – устало-осуждающе глядя на Женю, проворчал майор Суровцев Петр Леонидович[2] и, покачав головой, продолжил: – Ну, зачем тебе это надо? Ты что думаешь, в полиции без тебя не разберутся? Занимайся ты обманутыми старушками и непутевыми подростками, зачем тебе в дело об убийстве лезть, да еще и абсолютно безнадежное?
С майором районного следственного комитета Суровцевым Петром Леонидовичем Женю связывали сложные отношения. Они познакомились полгода назад, когда Женя невольно стала свидетелем самоубийства. Знакомство их продолжилось сперва по инициативе майора, а потом вопреки всякой его инициативе. И надо сказать, с тех пор майор уже не однажды пожалел о том, что в тот роковой вечер не отправил свидетельницу Потапову подобру-поздорову, а принялся, зачем непонятно, вызывать ее на допросы, за что и поплатился. Ныне майор Суровцев был намертво прикреплен к передаче «Журналистские расследования Евгении Потаповой» в качестве консультанта от правоохранительных органов. Избавиться от этого бремени он не мог. Во-первых, начальство не велело, во-вторых, телевизионщики держали мертвой хваткой, в-третьих, жена, возмечтавшая превратить скромного оперативника в звезду экрана. И не было бедному Петру Леонидовичу никакого исхода, а ведь он патологически, до дрожи в коленках боялся публичных выступлений и таскался на эту голгофу с валидолом в кармане, обливаясь слезами в душе и потом снаружи.
А все она, Евгения. Он взглянул на свою гостью тяжелым, недобрым взглядом.
– Вот! Именно! Безнадежное! – Назидательно ткнула в сизый полицейский нос пальцем Женя, словно не замечая настроения майора. – На человеке уже крест поставили, все, даже адвокат! А она, между прочим, невиновна!
– Ну да! Ты это уже точно знаешь! – усмехнулся майор.
– А вы? – тут же пытливо прищурилась Женя.
– Видел я дело. Разговаривал с ребятами. Она его пришила. Поверь моему полицейскому опыту. Дело проще пареной репы. Убивать, наверное, не хотела, может, даже мириться приходила, но потом либо ревность взыграла, либо бабки не поделили, вот и результат. Да и улик в квартире хоть отбавляй. А она, глупая, твердит, что в жизни там не была и даже об этой квартире не знала.
– Ну, вот! Значит, ее попросту подставили! А полиция и рада ничего не делать! – гнула свое, словно не слыша майора, Женя.
– Слушай, Потапова, а что я, собственно, волнуюсь, доказываю тебе что-то? Хочешь свое время впустую потратить? Вперед. Я тебя предупредил, – раздраженно откидываясь на стуле, проговорил потерявший терпение Суровцев. – Что я-то волнуюсь? Мне до этого какое дело?
– Такое, – ласково улыбнулась тут же подобревшая Женя. – Что одной мне не справиться, мне помощь профессионала понадобится, лучшего из лучших.
– Ну, вот и найми себе частного детектива. А я лицо подневольное, у меня свои обязанности и круг полномочий. Так что удачи вам, Евгения Викторовна, привет Труппу. – И Суровцев демонстративно подтянул к себе лежавшую на краю стола папку с каким-то делом и уткнулся в нее носом, всячески демонстрируя Жене свою занятость.
– Ну, хоть с чего начать, подскажите? – меняя тактику, жалобно проканючила Женя.
– Для начала покиньте мой кабинет, – сухо посоветовал Суровцев и отключился от окружающего.
Глава 3
Ничего неожиданного встреча с Суровцевым Жене не принесла, она и не предполагала, что майор вдруг кинется ей помогать. Не тот он человек. Но вот если Женя действительно сможет сдвинуться с мертвой точки и найдет хоть какое-то доказательство невиновности Марины или сможет хотя бы поколебать уверенность Суровцева в ее абсолютной виновности, тогда другое дело. Но для этого придется потрудиться. Причем совершенно самостоятельно. И Женя, выйдя из ставшего почти родным отделения полиции, двинулась не спеша домой, в старый флигель, наслаждаясь душистым майским вечером и запахом цветущей в сквере возле Андреевского рынка сирени. Она по-прежнему жила в маленькой арендованной квартире на четвертом, последнем этаже старого дома, стоящего на задворках Андреевского рынка, возле Академии художеств, в двух шагах от Невы.
За последние полгода карьера Жени сделала резкий зигзаг и пошла круто вверх, доходы ее соответственно выросли, и она могла бы снять что-нибудь более престижное и комфортабельное, но ей не хотелось. Она как-то прикипела к своей уютной, маленькой, запущенной квартирке с низкими деревянными подоконниками, скрипучими старыми рамами, на которых сохранились старинные медные задвижки, и затертой лепниной на потолке, и даже подумывала, не выкупить ли ее у хозяйки, взяв кредит в банке.
Женя распахнула дверь квартиры, и ей тут же выбежал навстречу ворчливый серый попугай по кличке Сильвер и сразу же принялся жаловаться.
– Хулиган! Разбойник! Хулиган! – кланяясь и вертя головой, кричал Сильвер, а потом подбежал к появившемуся на пороге комнаты Корнишону и боднул его в лоб.
Корнишон был котом, точнее котенком, но уже довольно взрослым. Женя подобрала его полгода назад в подворотне своего дома. Он был таким крошечным и тощим, что тогдашний Женин приятель, с которым они были в стадии расставания, обозвал его корнишоном. Котенок действительно был размером чуть больше маленького огурчика. Так Женя его и окрестила в пику бывшему возлюбленному.
Теперь Корнишон подрос, отъелся. У него была пушистая серая шерстка, которая недавно начала линять каким-то странным образом. На голове и загривке шерсть стала жестче и длиннее, а на спине и попе по-прежнему напоминала мягкий всклокоченный пух. Выглядел котенок забавно, словно его сложили из двух разных половинок. Венчал все это недоразумение торчащий кверху трубой мохнатый хвост. И вот этот самый Корнишон рос совершеннейшим хулиганом, несмотря на попытки Сильвера воспитать его порядочным солидным котом. Корнишон таскал еду отовсюду, куда дотягивались его лапы, драл обои, спал на подушках и иногда из вредности забирался к Сильверу в клетку. Попугай страшно сердился, ругался и старался клюнуть Корнишона в макушку, но тот всегда ловко уворачивался. Так они и жили в ожидании Жениного возвращения с работы, и едва она переступала порог родного дома, бедный старый Сильвер тут же бежал жаловаться на зарвавшегося пушистого разбойника. Женя отчитывала Корнишона, иногда даже шлепала веником, но на следующий день все повторялось сначала.