Мила долго смотрела вслед улетевшей авиетке, пока та не влилась в общий поток и не превратилась в один из сотен огоньков, что вереницами плыли в ночном небе по заданным маршрутам. Женщина зябко поежилась – вначале от вечерней прохлады, а затем, – увидев в окне силуэт соседки. «Теперь не избежать расспросов», – с тоской подумала Мила. После «безумного чаепития» госпожа Бурцева внесла ее в список лучших подруг и стала наведываться в гости в три раза чаще. Минутная слабость и потакание собственному любопытству обходились дорого.
Мила очень надеялась, что ее уход с лужайки не выглядел как поспешное бегство. Нарочито медленно прикрыв входную дверь, она прислонилась к ней спиной и прислушалась. По вечерам Мила часто просила Экс-Ти включать трансляцию внешних звуков, чтобы наслаждаться стрекотанием цикад и трелями птиц. Сейчас она боялась различить среди этих любимых звуков шаги Бурцевой. Меньше всего ей хотелось обсуждать своего гостя, приход которого, наверняка, не остался незамеченным, впрочем, как и уход. В особенности то обстоятельство, что Мила долго стояла на улице и тоскливо смотрела на удаляющуюся авиетку. Чёрт! Она идет! Поэзия вечера грозила перетечь в мрачную прозу.
Мила велела Экс-Ти погасить свет и на цыпочках – в чем не было ни малейшей необходимости, так как внутренних звуков дом наружу не транслировал, – прокралась к дивану и тихонечко на него присела. Бурцева остановилась перед входной дверью в раздумьях, а через некоторое время Мила различила звук удаляющихся шагов. «Избежать разговора не удастся, но, по крайней мере, он состоится не сегодня», – подумала она. Мила не готова была обсуждать Рихарда, их взаимоотношения и что бы то ни было вообще. У нее в душе царил сумбур. Только теперь сообразила – они не договорились о следующей встрече, и он даже не упомянул о том, что позвонит.
«Ах, если бы какая-нибудь случайность помешала ему уехать или заставила вернуться, – подумала она и горько усмехнулась. – Ну, какая может быть случайность?» Если бы сломалась авиетка (представим себе такую нелепость), то к услугам граждан имеется такси. Если бы Рихард что-то у меня забыл, то моментально явился бы курьер. «Этот мир не оставляет мне ни малейшего шанса заполучить мужчину, не потеряв при этом лицо! – раздосадовано подумала Мила и усмехнулась. – Не надо было его отпускать, ведь он хотел остаться, это было понятно без слов. Если бы Рихард вернулся, то это было бы что-то вроде второго свидания. Ну, чем я занимаюсь?! Морочу голову самой себе. Даже не подозревала, что я настолько погрязла в комплексах и предрассудках».
Она откинулась на диванные подушки, издав протяжный вздох.
Легкий гул авиетки, идущей на посадку, заставил Милу вздрогнуть.
Шаги.
Быстрые энергичные шаги по плиткам дорожки. Сердце заколотилось в груди так, что стало трудно дышать. Мила поднялась с дивана и подбежала к двери. Она глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду. Шаги на ступеньках. Мила распахнула дверь и оказалась нос к носу с Рихардом. Оба выглядели так, словно отыскали и распаковали припрятанный родителями подарок: восторг и легкий испуг.
Глава 2
Ремо хотел спать. Даже баснословный гонорар, выплаченный за участие в передаче, уже не казался ему веским аргументом для того, чтобы подниматься в шесть утра и ехать к семи в студию. Он сидел в гримерной перед зеркалом, в котором отражалось юное лицо, – настоящее произведение искусства пластической хирургии, – чужое лицо, к которому он долго привыкал. Ремо смотрел на себя и чувствовал, что никакое омоложение не способно стереть с его души патину прожитых лет. Раннее пробуждение всегда ввергало его в состояние меланхолии, нагоняло тоскливые мысли, как ветер тучи в непогоду, а ведь ему надлежало сверкать и заряжать окружающих радостью. Да только новостной блок на главном правительственном канале – не место для веселья. На кой сдался эстрадный певец программе «Пульс Терры-три»? Конечно, он знал ответ. Ремо с тоской пробежал глазами по заготовленному для него тексту выступления. Замусоленная, затертая до дыр тема о замороженных землянах всем набила оскомину еще пятьдесят лет назад. Но что поделаешь, если в этом болоте не происходит ничего интересного.
Зазвучал сигнал вызова – пора было идти в студию. Ремо поднялся, взглянул на свое отражение в зеркале в полный рост. Безупречно. Если бы не противная ноющая боль, что угнездилась в его теле, все было бы просто идеально. «Это все нервы, – подумал он, – переутомление, недосып. Послать бы куда подальше!..»
Дверь отъехала в сторону, и на пороге возник Жуль с легкой укоризной во взгляде. Иногда Ремо казалось, что его агент, слегка похожий на пупса, умеет читать мысли. Конечно это было не так, но проведя бок о бок столько времени, только ленивый не научился бы догадываться о чем думает партнер.
– Драгоценный ты мой!.. – Жуль пришел, чтобы его поторопить. – Это серьезная передача и…
– И серьезные люди, – закончил за него фразу Ремо. – А что может быть скучнее серьезных людей? Я теряюсь в догадках: они такие, потому что появились на свет без чувства юмора или статус «человека серьезного» так плохо на них влияет? Хорошо-хорошо, – отмахнулся Ремо от увещеваний Жуля, которые знал наизусть.
Он вышел на площадку, едва утих голос ведущего: «Сегодня у программы “Пульс Терры-три” особый гость: любимец публики знаменитый Ремо!» Зал принялся рукоплескать, но как-то лениво, без энтузиазма. Да нет, показалось. Аплодисменты в его честь звучали энергичней и слаженней, чем при появлении ученых и политиков. «Получасовое занудство обеспечено, – подумал Ремо. – Только бы не заснуть». Он лучезарно улыбнулся в объектив подлетевшей почти вплотную камеры.
В студии, несмотря на ранний час, было полно зрителей. Ремо любил публику, она его вдохновляла. Ему даже захотелось что-нибудь спеть, подарить людям радость не только созерцать его персону. Для участия в программе он выбрал белый с серебристыми вставками костюм, идеально облегавший тело – такой же товар, как и голос. Но на фоне унылой серости его самый скромный наряд выглядел кричащим. Как только Ремо устроился в кресле рядом с другими участниками, ведущий заговорил:
– Наша передача приурочена к знаменательному событию в истории Терры-три: завершению демонтажа холодильных комплексов, где на протяжении ста двенадцати лет хранились тела тысяч землян, пораженных болезнью Топоса.
«Ах вот оно что, – подумал Ремо. – Наверняка Жуль говорил мне об этом».
– Полтора года назад, как вы помните, мы отпраздновали пробуждение последнего из замороженных. Сегодня нам предстоит вспомнить главные вехи ушедшего столетия. Я предоставляю слово доктору экономических наук Эрику Торнтону.
Заговорил полноватый мужчина, по мнению Ремо, форменный зануда.
– Хранение тел было долгой головной болью Терры-три: конвенция ООН запрещала уничтожать или размораживать их до тех пор, пока не будет изобретено эффективное средство лечения. И оно было найдено еще сорок лет назад. Однако тут возникла новая проблема. Из двадцати пробужденных пробной группы у двенадцати оказались критические повреждения коры головного мозга – последствия третьей стадии болезни Топоса, – семеро покончили жизнь самоубийством из-за проблем с адаптацией. Тогда административный союз во главе с президентом Вулем, на основании конвенции ООН о правах человека от 2156 года, решил применить к замороженным гуманный метод имплантации искусственного настроения.
«Лекция по истории с утра пораньше! – с раздражением подумал Ремо. – Я убью Жуля». Он отыскал в зале своего агента, чтобы испепелить его взглядом. В такую рань вышло плохо. Подавив зевок, Ремо поерзал в кресле.
– Да, это было единственно возможное решение проблемы, – вклинился ведущий.
Проныра Жуль отлично знал, как чувствует себя Ремо в семь утра, поэтому распорядился, чтобы певцу принесли кофе. Много крепкого кофе, никакого сахара, никаких сливок, никакого печенья, тем паче пирожных. Возле кресла остановился мини-буфет модели Си-прим, уже запрограммированный подать то, что любит знаменитость. «Если растянуть удовольствие – пить медленно, – подумалось Ремо, – то не так тягостно будет слушать все это в миллион первый раз».
Ведущий объявил какого-то профессора медицины с трудно произносимой фамилией.
– К тому времени, когда кабинетом президента Вуля было принято судьбоносное решение, наука уже далеко продвинулась в области биокибернетики, – начал новый докладчик, – базируясь на разработках проводившихся в рамках программ сердечной и мозговой имплантологии. Ученые признали, что самым простым, экономически выгодным и удобным является метод хирургической имплантации биосиверов, возможности которого оказались неизмеримо шире по сравнению с другими целевыми аналогами, а современная хирургия позволила упростить процедуру имплантации, превратив ее в обычный укол. На государственные инвестиции была создана корпорация Киберлайф. Врачи с инженерами разработали универсальный искусственный интеллект Энтеррон. Он был призван посредством биосивера компенсировать работу участков коры головного мозга, разрушенных болезнью Топоса. Прежде чем приступить к массовой разморозке землян, технологию испытали на преступниках, пожизненно заключенных в исправительных колониях восточных регионов. Эти люди сделали правильный выбор. Полученные результаты превзошли ожидания.
– Да-да! – воскликнул ведущий. – Наш великолепный Ремо давал благотворительные концерты, средства от которых были направлены на улучшение условий содержания преступников. Он посещал колонии и собственными глазами видел, как менялись эти люди после инвазии.
Ремо скрипнул зубами – какой хамский намек на возраст! – но взяв себя в руки, сказал то, что было предписано:
– Те, кто прошел процедуру вживления биосивера, стали примерами для общества. Бывшие преступники превратились в людей, способных к проявлению высших, тончайших эмоций, к пониманию прекрасного; на смену внутренней противоречивости и бесформенности желаний пришли целеустремленность и уравновешенность.
– Не удивительно, что традиционные формы перевоспитания правонарушителей утратили свое значение, – сказал ведущий и пригласил очередного участника произнести вызубренную речь.
– Когда-то, веке в двадцатом, научные эксперименты, связанные с воздействием на сознание человека, считались антигуманными. Но Страшные Времена давно миновали. Новая конвенция ООН о правах человека позволила использовать биокибернетику и дальнодействующие стимосиверы, послужившие прототипом для создания биосиверов, для коррекции психического здоровья. В свою очередь представления о душевном здоровье человека стали другими.
Кофе закончился, и Ремо рассеянно разглядывал осадок на дне кружки. «Черт! – подумал он. – Похоже на Башню Правительства. Нет, больше на фаллос».
А передача все тянулась и тянулась.
Ремо наклонился к журнальному столику и, пробежав пальцами по сенсорам, вызвал мини-буфет. Си-прим подкатил ровно через двадцать секунд. Все это время Ремо смотрел на таймер и совершенно не слушал докладчика. Заполучив минеральную воду, он наполнил стакан, стенки которого тут же запотели, и с наслаждением сделал первый глоток. Потому что нет ничего лучше первого соприкосновения с тем, чего жаждал.
– После прений, длившихся около года, и подписания целого ряда соглашений административный союз принял закон «О праве граждан на имплантацию искусственного настроения», – бубнил очередной докладчик. – Была утверждена программа, в которую включили, наряду с реабилитацией преступников и адаптацией «замороженных», ряд социальных проектов. Киберлайф получил новые денежные вливания, и на этот раз они на порядок превышали предшествующие. На ученых возложили выполнение сразу нескольких государственных программ. Это ознаменовало начало работы Новой Системы администрирования, правопорядка, управления персоналом и социальных отношений.
Как только передача закончилась, Ремо вскочил и первым припустил к выходу, по рассеянности прихватив стакан с водой. Но дорогу ему преградил один из участников программы, оказавшийся не менее расторопным. Хоть убейте, Ремо не помнил, кто этот человек в унылом костюме и с постной физиономией.
– Я никогда не был вашим поклонником, – заявил он и как-то сразу стал еще менее симпатичен, – но вы очень популярны. Вам следовало бы эффективнее пользоваться этим. Я слышал, вы неоднократно отказывались баллотироваться на политические посты, хоть имели все шансы обойти соперников, причем с большим перевесом в голосах избирателей.
– Да, это так, – согласился Ремо и сделал попытку распрощаться, но неприятный собеседник и не думал так легко его отпускать.
– Вы завоевали сердца обширной аудитории, стоило бы обратиться и к разуму людей, а для этого нужен более серьезный репертуар. Тексты ваших песен, мягко говоря, это какие-то глупые стишки про любовь блямблямчиков и цурипопиков. В них же нет ни-че-го, ну ровным счетом НИЧЕГО! Никакой проблематики, никакой идеи!..
Ремо не выносил, просто ненавидел слово “серьезный”, но еще более он терпеть не мог людей, ничего не смысливших в любви. Его рука со стаканом воды почти самопроизвольно дернулась, и в следующий миг он с глубочайшим удовлетворением созерцал мокрую физиономию опешившего и наконец-то заткнувшегося политика.
Студия взорвалась овациями. Руководство канала должно было взвизгнуть, представив себе до каких высот взлетит рейтинг программы.
Ремо обернулся. К нему с невероятной прытью несся Жуль на своих коротеньких ножках, поблескивая бисеринками пота на залысинах. Передав ему стакан и предоставив улаживать ситуацию, Ремо с улыбкой поклонился благодарной публике и с высоко поднятой головой покинул студию.
На левой руке завибрировал браслет-миником – пришло сообщение. Немногие имели доступ к этому каналу связи. «Если кофейный осадок не врет…» – подумал Ремо. Увы, это было всего лишь приглашение на банкет хоть и от старинного друга, ныне шеф-оператора двенадцатого региона Фридриха Ганфа. И самое неприятное, все по тому же поводу: завершение демонтажа холодильных комплексов.
* * *
– Надо же, как бывает! – восторженно прошептала Бурцева, когда Мила окончила рассказывать историю знакомства с Рихардом.
Добрососедские отношения как-то сами собой упрочились. Произошло это после того, как Рихард переехал к Миле. Он оказал господину Бурцеву небольшую услугу: помог починить поливальную систему. В честь этого события Татьяна устроила праздничный ужин.
Мила от души рассмеялась – ей было легко и празднично. Она посмотрела в сторону сада. Там, на каменистой площадке между кустом барбариса и живой оградой из вяза Рихард и Руслан на раскладном мангале готовили барбекю из сочного террионского осетроида.
Дети Бурцевых играли на газоне; играли мирно, безмятежно – ни в клумбу не влезут, ни от родительских глаз не спрячутся, и Мила даже удивлялась, как это Бурцевой удается добиваться от них такого послушания. Но спрашивать ей не хотелось: во всем была такая удивительная гармония, такое всепоглощающее счастье, что Мила просто откинулась на шезлонге и, подставив лицо вечернему солнцу, в блаженстве закрыла глаза и глубоко вздохнула.