«Я питал доверие к генералу Бонапарту, командующему в Италии французами и поляками и сражающемуся только за свободу и независимость народов. Мой энтузиазм, а в особенности надежда, что я найду в нем защитника польского дела, уменьшились, когда он объявил себя пожизненным консулом, и совсем оставили меня, когда он объявил себя императором французов».
Впрочем, разочаровавшихся, как Огинский, было немного; абсолютное большинство поляков сражались и погибали за Наполеона с уверенностью, что этим приносят пользу своему отечеству.
Могут возникнуть вопросы: как в Италии оказалось множество поляков; и почему именно здесь, а не во Франции – традиционном месте отдохновения польских мятежников – начали создаваться легионы. Оказывается, поляков – на свою голову – доставили в Италию сражавшиеся против Наполеона австрийцы.
Во время знаменитой битвы при Арколе Юзеф Сулковский, спасая Наполеона, был ранен картечью в плечо. В начале зимы 1796 г. раненному адъютанту поручили нетрудное дело: конвоировать в тыл колонну пленных австрийцев в несколько тысяч человек. Сулковский с удивлением заметил, что конвоируемые говорят почему-то не по-немецки, а на его родном – польском языке. Оказалось, что пленные австрийцы в большинстве своем оказались мобилизованными крестьянами из Галиции и Силезии.
Поляков в Италии было достаточно, а желающих возглавить их имелось намного больше, чем необходимо. Когда выбор, в конце концов, пал на деятельного участника восстания Костюшки – генерала Яна Генрика Домбровского, обойденные конкуренты принялись поливать его грязью. Одни ставили в вину Домбровскому, что по-немецки он изъясняется лучше, чем на родном языке; что о нем уважительно отзывался душитель восстания – Суворов; а, поскольку Фридрих-Вильгельм II предложил генералу высокую должность в прусской армии, его одновременно объявили и немецким шпионом. Наконец, генерал Зайончек, также имевший надежду на высший пост, пытался вызвать Домбровского на дуэль.
Домбровский своим отношением к завистникам, конкурентам и просто любителям обсудить ближнего доказал, что он – именно тот человек, который должен возглавить польские легионы. На все оскорбления и клевету генерал, коверкая польские слова, ответил с невозмутимым спокойствием: «Ежели бы я ради себя только старался, так уж давно был на службе какого-нибудь монарха, недоброжелателя отчизны нашей, весь в звездах, богатый и довольный; а тут я от каждого завишу, никто мне не платит, долгов бессчетно, а дел непомерно, и все сие через радение отчизне нашей…» Нельзя сказать, что Наполеон никогда не ошибался в людях, но Домбровский оказался лучшим его выбором.
«В начале лета 1797 года легионы переживали период бурного роста…, – рассказывает М. Брандыс. – Только сейчас начинали приносить плоды воззвания, посланные Домбровским и Выбицким на родину и в эмигрантские центры. В новую польскую армию, точно на подлинную родину, отовсюду стекались изгнанники. На квартиры легионов в Пальманове, в Тревизо, а потом в Болонье беспрерывно являлись все новые и новые добровольцы: дезертиры из австрийской армии, беглецы из русской и прусской частей Польши, а также различные авантюристы и проходимцы. Особую известность приобрел отважный капитан Липчинский, который дальнюю дорогу из Польши в Италию проделал… пешком.
Домбровский творил чудеса, чтобы всю эту «свору оборванцев» одеть и вооружить, раздобыть для нее провизию и жалованье, превратить ее в регулярное войско».
В 1797 г. в Северной Италии несуществующая на политической карте мира Польша обрела свои вооруженные силы. По крайней мере, обиженному и униженному соседними государствами народу так казалось. Поляков к тому времени достаточно много сражалось за интересы поднимавшегося европейского хищника, облачившегося в республиканскую тогу: во Францию бежали участники восстания Т. Костюшко, к пленным- и перебежчикам-полякам из австрийской армии вскоре присоединятся дезертиры из прусской и русской армий.
Яна Домбровского радовало огромное количество соотечественников, искавших приют в армии самой свободной (как им казалось) страны Европы – Франции. Генерал мечтал о создании польского войска, которое при помощи революционных французов отвоюет независимость родины. Марионеточная Ломбардийская республика, созданная Наполеоном, дала согласие на формирование на ее территории польских этнических частей.
Было создано два легиона общей численностью около 9 тыс. человек – первый возглавил Домбровский, вторым командовал Княжевич. Каждый легион состоял из трех батальонов и одного артиллерийского дивизиона. По тем временам довольно внушительная армия, если к тому же учесть, что поляки отличались воинственностью. Но не скоро польские легионеры ступят на родную землю, и далеко не все.
В 1798 г. поляки участвовали в боях против Папской области и Неаполитанского королевства.
В 1799 г. воины Домбровского вместе с французами сражались в Италии со знаменитым фельдмаршалом Суворовым. Героизм легионеров, желание первыми идти в бой дорого им обошлись.
6 июня 1799 г. у реки Тидон французский корпус Макдональда упорно теснил войско австрийского генерала Отта. Казалось, судьба австрийцев была решена. Около 3-х часов дня французы перешли в решительное наступление, легион Домбровского совершил маневр, грозящий австрийцам отрезать путь к отступлению. И в этот момент в тылу у него возникло густое облако пыли. То была конница Суворова. Драгуны и казаки с визгом и криками атакуют польскую пехоту, идущую рассыпным строем совсем против другого врага. Моментально ряды воинов Домбровского приходят в замешательство, и весы победы в этой битве склонились на сторону, уже потерявших было всякую надежду, австрийцев.
При реке Требии 8 июня солдаты Домбровского понесли еще большие потери. Левый фланг наступавших французов был смят стремительной контратакой русской армии. «Авангард его, состоящий из польских легионов, под начальством генерала Домбровского, ударивший на наш правый фланг,… почти совсем истребили, а остальных смешали, расстроили и принудили в беспорядке ретироваться за реку Требию», – рассказывает участник похода Суворова – Грязев.
В этой битве против изрядно потрепанного накануне легиона Домбровского Суворов направил под командованием князя Багратиона 6 батальонов, 2 казачьих полка и 8 эскадронов австрийских драгун. Атакованный превосходящими силами легион Домбровского был отброшен к горам и едва спасся, перейдя Требию. Потери поляков были ужасными: кроме изрубленных кавалерией легионеров, они лишились знамени, пушки и до 400 человек пленными. После таких утрат поляки не смогли более участвовать в бою.
Второй польский легион защищал Мантую, осажденную корпусом австрийского генерала Края численностью более 30 тысяч человек. 17 июля Мантуя пала. Эта безнадежная борьба обошлась второму польскому легиону потерями в 700 человек.
Сподвижник Суворова особенно отмечает поляков среди тех, с кем пришлось бороться русским в Италии:
«Главнейшие французские генералы, в сих сражениях предводительствующие, были главнокомандующий Макдональд, за ним Моро, Руско, Шарпантье, Оливье, Виктор, Сальм, Блондо, Гранжо, Камбре и Домбровский со своими польскими легионами, которых от 2000 едва ли осталось до 300; ибо они составляли авангард действующей здесь армии и были всегда употребляемы в первый опаснейший огонь, сколько по направлению французского начальства, столько и собственного своего духа, питая к русским непримиримую злобу. Сей польский корпус пилигримов, предводительствуемый его начальником Домбровским, есть тот самый, который, после поражения своего под Вильною 31-го июля 1794 года, оставил свое отечество и присоединился к беснующимся французам…»
Странное самопожертвование поляков можно понять, если учесть, что в Италии они столкнулись со своим давнишним врагом. Их взаимная вражда тянется с ноября 1768 г., когда Суворов выступил с полком на усмирение польских конфедератов. Успехи Суворова в войне с мятежными поляками уже тогда вызывали у последних жгучее желание расправиться с русским полководцем. В 1771 г., по словам Н. А. Орлова, «в Столовичах один из гвардейцев Огинского чуть не в упор выстрелил в Суворова, но промахнулся; в 1772 году, в деле с бандой Косаковского, подвергся нападению польского офицера, который, выстрелив из 2 пистолетов, бросился с саблей, и Суворов отражал его удары, пока карабинер не убил поляка».
Суворов фактически уничтожил в Польше вооруженную оппозицию, и, отчасти, благодаря его победам в 1772 г. стал возможен 1-й раздел Речи Посполитой.
В 1794 г. Суворов был брошен на подавление восстания Т. Костюшки. И с этой задачей русский полководец справился блестяще, утопив надежды поляков в их собственной крови, и получивши за свои действия алмазный бант на шляпу, чин генерал-фельдмаршала и Кобринское имение в 7 тысяч душ. А после его побед остатки Речи Посполитой были разделены в 1795 г.; с тех пор поляки лишились собственного государства, а наиболее деятельные из них вынуждены были скитаться по свету.
Египет и Сан-Доминго
В египетском походе (1798–1799 гг.) Наполеона польские подразделения не принимали широкого участия. Однако без них не обошлась и эта авантюра Корсиканца – как, впрочем, и большинство бесчисленных больших и малых сражений, которые вела в эпоху наполеоновских войн Франция.
Некоторые польские офицеры в качестве добровольцев приняли участие в африканской экспедиции. Довольно много солдат Первого польского легиона попало на корабли, отправляющиеся в Египет «случайно» – они занимались транспортировкой снаряжения для египетской армии.
Египетская война Наполеона вместо желанной Индии принесла неудачу, разочарование, напрасную гибель многих тысяч солдат и закончилась полнейшим провалом. Но и в этой бессмысленной и трагической для французов военной операции поляки были на высоте.
Поход на Каир, уже в самом начале кампании, поверг наполеоновскую армию в глубокое уныние. «Было то время года, когда уровень Нила самый низкий, – пишет в мемуарах Наполеон. – Все колодцы высохли, и, начиная с Александрии, армия нигде не могла найти воды до самого колодца Беда. Она не была подготовлена к маршу по такой местности. Она сильно страдала от жаркого солнца, отсутствия тени и воды. Она невзлюбила эти обширные пустыни и особенно арабов-бедуинов».
Вскоре французы начали остро испытывать недостаток продовольствия; не хватало лошадей и, конечно же, незаменимых в этом климате верблюдов. Польский генерал Зайончек и генерал Андреосси вели свои кавалерийские бригады – каждая по 1500 человек – за неимением лошадей пешим строем.
Древняя земля фараонов не желала терпеть пришельцев с севера, с непобедимой армией Наполеона происходило что-то необычное. Как пишет сам командующий, «армия была охвачена смутной меланхолией, которую ничто не могло преодолеть, она была подвержена приступам тоски, и несколько солдат бросились в Нил, чтобы найти в нем быструю смерть».
Даже некоторые поляки, которые отличались выносливостью, не выдерживают египетского ада. Рассказывает М. Брандыс:
«В первых днях сентября вынуждены были покинуть Египет «из-за подорванного климатом здоровья» три добровольца-легионера: полковник Юзеф Грабинский, майор Юзеф Шумлянский и капитан Антоний Гауман…
Протекции Сулковского все трое были «обязаны» своему участию в египетской экспедиции. Невеселым должно было выглядеть это расставание четырех израненных польских офицеров. И если у кого-то были в это время так называемые «дурные предчувствия», то они быстро и в точности сбылись. Сулковский погиб через несколько недель. Три легионера, «захваченные в пути турецкими корсарами, были брошены в Семь башен и подвалы Терсаны стамбульского арсенала». Молодой отважный капитан Гауман не выдержал страшной турецкой тюрьмы и умер в Стамбуле, двум выжившим после нескольких лет мучений удалось оттуда выбраться. Полковник Грабинский впоследствии попал на Сан-Доминго, майор Шумлянский во времена Варшавского Княжества был адъютантом князя Юзефа Понятовского».
Арабы на своих резвых лошадках, словно вороны в ожидании будущей добычи, кружили неподалеку от войска, шедшего по левому берегу Нила. Их постоянное присутствие не позволяло отрядам отделяться от армии для поисков продовольствия. По признанию будущего императора французов, положение спас польский бригадный генерал:
«Генералы Зайончек и Андреосси высадились со своею бригадой в дельте и двинулись параллельно армии по правому берегу, не будучи вынуждены вести бои ни с арабами, ни с (другими) врагами; они заготовили припасы в изобилии и доставили их армии. За несколько дней они добыли сотню лошадей, что позволило им вести разведку».
Неоднократно в египетских мемуарах Наполеона упоминается храбрый адъютант-поляк Сулковский. Его последним подвигом стала битва с отрядом арабов, который в числе 700–800 приблизился к Каиру и надеялся вызвать антифранцузское восстание в городе:
«Адъютант Сулковский выехал из Каира с 200 всадниками, перешел через канал по мостику, атаковал бедуинов, убил некоторых из них и преследовал остальных на расстоянии нескольких лье. Он очистил все окрестности города, но сразу же после этого был ранен. Под ним убили лошадь, он упал на землю и был пронзен десятком копий. Сулковский был поляком, хорошим офицером, членом Института Египта. Его смерть явилась чувствительной потерей».
Впоследствии, большая мечеть с очень высокими стенами, которая господствовала над северной стороной Каира, была превращена в форт; он мог вмещать несколько батальонов солдат и склады. Назвали форт в честь Сулковского.
Адъютанта Наполеона становится жаль еще больше, когда узнаешь, что он обладал феноменальными способностями; и то, что Наполеон назвал Юзефа Сулковского хорошим офицером – самое малое достоинство талантливого во всем человека. Вообще, этот юноша родился явно не для того, чтобы сжимать в руках саблю. Сохранилось воспоминание о нем генерала Михаила Сокольницкого:
«Этот молодой человек был одним из тех блистательных феноменов природы, столь трудно повторимых и столь быстро угасающих, что нам редко удается проникнуть во все их возможности… Я познакомился с ним на девятом году его жизни. Он был известен как чудо-ребенок, его называли „маленьким ученым“… Память его вобрала все сокровища всеобщей истории, географии и мифологии. Он великолепно разбирался в латинской и греческой литературе и абсолютно свободно, говорил на нескольких живых языках… Он не только знал имена всех известных авторов, но и названия их трудов, а при надобности мог цитировать целые куски малоизвестных произведений… При этих огромных познаниях он никогда не выскакивал, наоборот, ему было неприятно, когда его без нужды заставляли блистать этими изумительными знаниями…»
Похоже, Юзеф Сулковский довольно скоро утратил интерес к наукам и стал готовить себя к военной карьере. На десяти- или одиннадцатилетнего мальчика имеется другая характеристика:
«Бог даровал ему все таланты, необходимые для того, чтобы стать добрым христианином, благородным человеком и достойным гражданином своего отечества… Но он не любит систематической работы. Привык к тому, чтобы его воспитывали мягкостью и призывом к чести его, не выносит никакого принуждения. Хотел бы уже в полной мере пользоваться свободой. Имеет непомерно высокое мнение о своих познаниях… Слишком много спит, работает только по приказанию, голова забита фантастическими прожектами… Физическое состояние хорошее, поелику с молодых лет был приучен к различным климатам, различным кушаньям и различным житейским условиям. Не боится ничего… но воображение имеет слишком живое… Короче говоря, находится в том опасном возрасте созревания, когда он может вырасти или очень хорошим, или очень дурным…»