Но вдруг раздался единодушный радостный крик: Блумфильд и Виндгам начали нагонять лондонца. Крик перешел в такой неистовый рев, что перепуганные грачи вылетели из гнезд и закружились в воздухе.
Главная площадь Виллоуби еще никогда не видела такого великолепного бега. Шаг за шагом вильбайцы сокращали расстояние, отделяющее их от соперника. Раусон, видя опасность, тоже прибавил ходу. Несколько секунд неопределенности – и наконец лондонец стал сдавать позиции.
– Смотрите! Смотрите! Наши сейчас его догонят! – закричал Тельсон.
– Великолепно! Виллоуби! Ура! Поравнялись!.. Виндгам впереди! Оба впереди! Молодцы наши!..
Виндгам достиг финиша первым, за ним пришел Блумфильд, а последним – Раусон, окончательно посрамленный.
Веревка полетела на землю, и толпа зрителей бросилась к победителям. Все спешили поздравить героев дня, подхватить их на плечи и торжественно пронести по площади под восторженные крики и аплодисменты.
Так закончились майские бега 18… года. В тот день не было в Виллоуби ни одного мальчика, чье сердце не переполняла бы гордость за победу школы.
* * *
Виллоуби недаром славилась на всю округу своим искусством во всех спортивных играх и насчитывала в списке своих питомцев множество отличных бегунов, гребцов и игроков в крикет. Но чтобы школа смогла победить даже лондонского спортсмена, да еще два раза подряд, – на это могли надеяться разве только самые смелые, да и те были очень удивлены, когда их ожидания оправдались.
События этого достопамятного дня менее всех взволновали, наверное, самого героя дня. Виндгам – «старый капитан», как его теперь называли, потому что сегодняшний день был для него последним в школе, – отличался большой скромностью и сдержанностью. Он ненавидел всякие чествования и потому тотчас же по окончании бега скрылся в своей комнате, где необычно долго провозился с умыванием.
Толпа вильбайцев упорно ломилась в дверь, требуя, чтобы Виндгам вышел принять поздравления. Но он преспокойно продолжал заниматься своим туалетом. Тогда, видя, что здесь они ничего не добьются, школьники отправились чествовать Блумфильда, который, как всем было известно, относился к своим лаврам не столь равнодушно.
Впрочем, и «старому капитану» не удалось полностью избежать предназначавшихся ему почестей. Виндгам не мог не выйти к парадному обеду, всегда проходившему в этот день в большом школьном зале. Когда по окончании обеда директор, согласно обычаю, предложил тост за здоровье бывшего главного капитана школы, который, по его словам, был у них не только лучшим «классиком», но и первым во всех спортивных играх, то, право, можно было подумать, что старая крыша Виллоуби провалится от грома рукоплесканий.
Виндгам охотно отказался бы от обязанности отвечать на речь директора, если бы это было в его власти. Но школа скорее согласилась бы пожертвовать целой неделей каникул, чем остаться без речи в столь торжественном случае, как этот.
Когда «старый капитан» встал, оглушительные крики «Браво!» долго не давали ему заговорить. Неизвестно, сколько времени простоял бы Виндгам таким образом, если бы классные капитаны не приняли должные меры для водворения тишины.
Тогда Виндгам сказал следующее:
– Я очень благодарен нашему директору за ту доброту, с какой он отозвался обо мне. Конечно, все вы отлично знаете, что школа ничего не теряет с моим уходом. (Послышались крики: «Нет, нет, многое теряет!») Для такой школы, как наша, один человек ничего не значит, и те, кто сказал «нет», сказали это, не подумав.
Тут аплодисменты совершенно заглушили голос оратора. Те, кто кричал «нет», почувствовали себя пристыженными.
– Годы, которые я провел здесь, всегда будут лучшими годами моей жизни, – продолжал Виндгам. – Я горжусь тем, что был вашим капитаном. Я не гордился бы этим, если бы не считал, что наша школа – очень хорошая школа. А хороша она, как мне кажется, тем, что вильбайцы всегда ставили интересы школы выше своих собственных. До тех пор, пока так и будет, школа останется на прежней высоте. Благодарю вас, мистер Патрик, и вас, джентльмены!
Таковы были прощальные слова главного капитана школы Виллоуби.
На следующий день он уехал, и только гораздо позже вильбайцы поняли, как много они потеряли с его отъездом.
Почему они это поняли и как им впоследствии пришлось не раз припомнить прощальные слова своего «старого капитана», будет рассказано в следующих главах нашего повествования.
Глава II
Четыре часа из жизни фага3
На следующее утро после знаменитых бегов школа приняла свой обычный, будничный вид. Тем не менее всякий, кто взглянул бы в это утро на высокий холм, увенчанный зданием старой школы, согласился бы, что трудно найти более живописное место.
Было ясное летнее утро, одно из тех, когда все принимает какой-то особенно радостный вид. Утренний ветерок приносил из-за холмов свежий морской воздух, а вдали, от мыса до мыса, сверкали и искрились на солнце зеленоватые волны бухты. По эту сторону холмов, вдоль речки, рощи оглашались пением только что проснувшихся птиц, на лугах мягко волновалась молодая трава. Среди величественных вязов возвышалось увитое плющом старинное здание школы. Так стояло оно два столетия тому назад и так простоит, вероятно, еще не один век.
Утро было прелестное, но Фредерика Парсона, когда он, вынув из-под подушки часы и взглянув на них, лениво сбросил с себя одеяло, красота природы не радовала. Парсон был фагом Блумфильда, классного капитана из отделения мистера Паррета, и в это утро он находился в чрезвычайно дурном настроении.
Все были в заговоре против него. Вчера на беге младших классов он не взял приза, – ни он, ни Тельсон. Им с Тельсоном вечно не везло. За последние два года они участвовали во всех бегах и ни разу не выигрывали. Мало того, вчера после ужина, пробираясь к Тельсону через двор (Тельсон принадлежал к отделению директора), Парсон наткнулся на Котса, одного из классных капитанов, и Котс в виде штрафа за отлучку из школы в неположенное время велел ему написать восемь французских глаголов. «Неужели желание навестить друга уж такое преступление? Наверное, у Котса нет друзей, а то он не придрался бы ко мне за такой пустяк», – рассуждал Парсон.
Но и этим его несчастья не исчерпывались. Ведь он еще не заглядывал в своего «Цезаря», а на последнем уроке Вартон, учитель латинского языка, пригрозил, что пожалуется на Парсона директору, если тот еще раз явится в класс, не приготовив урока.
Пожалуй, Парсон еще успел бы списать заданный перевод у Тельсона (Тельсон списал его у кого-то еще к прошлому уроку), да вот беда: Блумфильд с Геймом вздумали сегодня кататься на лодке, и само собой разумеется, что ему, Парсону, придется править для них рулем. Конечно, править рулем нетрудно, и если служить кому-нибудь, то почему же не Блумфильду? Тем более, что теперь, после ухода Виндгама, Блумфильд, по всей вероятности, будет новым капитаном.
Но когда же, скажите на милость, ему приготовить перевод из Юлия Цезаря и написать эти несчастные французские глаголы? Не может же он взять книгу в лодку! Остается одно: смириться с возможными последствиями жалобы учителя. Нет сомнений, что директор его накажет. Парсона постоянно наказывают, гораздо чаще, чем Тельсона. Тельсону-то хорошо: он фаг Ридделя, и ему никогда не приходится катать в лодке своего патрона. Кроме того, Риддель всегда помогает ему готовить уроки. А от Блумфильда такой любезности не дождешься!..
Все эти мысли сильно портили настроение Парсона в это ясное летнее утро. Но хуже всего то, что он должен сию минуту встать с постели, чтобы разбудить Блумфильда, иначе ему достанется. А Блумфильда Парсон боялся гораздо больше, чем самого директора…
Мальчик угрюмо сбросил с себя одеяло и спустил одну ногу с кровати. Парсон не выспался: ему всю ночь снился вчерашний неудачный бег, и сон ничуть не освежил его. Если бы не это несвоевременное катание, как славно он мог бы приготовить свои уроки в постели!
Случайный взгляд на часы, все еще зажатые в руке, немедленно положили конец дальнейшим размышлениям. Парсон вскочил как ошпаренный, наспех оделся и со всех ног бросился по коридору в комнату своего повелителя.
По правде сказать, классному капитану так же мало хотелось вставать, как и его фагу. Парсону пришлось долго трясти Блумфильда, прежде чем тот начал подавать признаки жизни.
– Который час? – спросил он наконец сонным голосом.
– Шесть, то есть две или три минуты седьмого, – ответил Парсон.
– Почему же ты не разбудил меня ровно в шесть, как я тебе велел? – пробормотал Блумфильд, поворачиваясь на другой бок.
– Да ведь всего три минуты седьмого! – обиженно воскликнул Парсон.
– Ну хорошо. Сходи разбуди Гейма.
Парсон отправился будить Гейма, зная наперед, что не успеет он выйти за дверь, как Блумфильд опять захрапит. Так и случилось. Кое-как добившись от Гейма обещания, что он сейчас встанет, фаг вернулся к своему патрону и застал его спящим крепчайшим сном.
Пришлось проделать ту же процедуру, что и две минуты назад. Но Блумфильд так разоспался, что теперь на него уже не действовали ни толчки, ни встряхивания. Парсону очень хотелось бросить его и приняться за французские глаголы, но его останавливало предчувствие возможных неприятностей. Он решился на последнюю отчаянную меру и, сдернув с Блумфильда одеяло, крикнул ему в самое ухо:
– Блумфильд, вставайте, половина седьмого!
Это подействовало. Блумфильд мгновенно принял сидячее положение, точно автомат на пружинах, и спросил, протирая глаза:
– Как половина седьмого? Что же ты не разбудил меня в шесть?
– Я вас будил.
– Не лги. Если бы ты будил меня в шесть, так я и встал бы в шесть.
– Говорю же, что я вас будил! – проворчал Парсон.
– Ну хорошо, мне некогда с тобой разговаривать… Посмотри, встал ли Гейм, и узнай, готова ли лодка. Да поживей!
Теперь Блумфильд окончательно проснулся, и Парсон мгновенно присмирел.
– Вот что, Блумфильд, у меня к вам просьба, – кротко заговорил он. – Можно мне сказать сторожу, чтобы он поехал с вами вместо меня? Я не успел приготовить перевод, а еще мне надо написать восемь французских глаголов для Котса.
– Делай, что тебе сказано! Если ты не умеешь выбирать время для уроков, да сверх того еще попадаешься на нарушении правил, так уж это не моя вина, – отозвался неумолимый Блумфильд.
– Но я только шел к Тельсону, чтобы…
– А вот поговори-ка у меня еще!..
Блумфильд сделал движение в сторону своего фага, и тот мгновенно исчез.
Разумеется, Гейм спал, но с ним Парсон мог не церемониться. Обмакнув в воду полотенце, мальчик положил его на лицо спящего, потом, отбежав к двери, крикнул во весь голос:
– Гейм, вставайте! Блумфильд ждет вас в лодке!
С этими словами он устремился в другой конец коридора – предосторожность далеко не лишняя, потому что Гейм показался в дверях своей комнаты со щеткой в руке, видимо в поисках нарушителя своего покоя…
Катание по реке вышло более чем удачное. Мальчики невольно поддались очарованию раннего утра. Даже Парсон, сидя на корме и прислушиваясь к веселой болтовне двух шестиклассников, забыл о Цезаре и французских глаголах и радовался, что старшеклассники взяли его с собой. Однако целью этой прогулки было отнюдь не только удовольствие – по крайней мере, для Блумфильда и Гейма. На 20 июня были назначены шлюпочные гонки, на которых три четырехвесельные лодки трех отделений школы должны были состязаться в первенстве на реке, и сегодняшнее катание было началом подготовительной программы.
День гонок был не за горами, и Блумфильд, как опытный гребец, понимал, что, если он хочет привести свою команду в надлежащую форму, тренироваться нужно как можно чаще. По всем расчетам лодка отделения Паррета должна выиграть, поскольку в этом году у них особенно хороший подбор гребцов. К тому же с уходом Виндгама отделение директора, можно сказать, осиротело. Теперь лучший гребец в школе – Блумфильд, и если только ему удастся как следует погонять Гейма на гребле – «спустить с него лишний жир», да приучить Типпера сильнее загребать, а Эшли отучить от скверной привычки зарывать весла в воду, то у него получится прекрасная команда.
В это утро он взялся за Гейма, и бедный толстяк уже начинал находить, что процесс «спускания лишнего жира» в жаркое летнее утро не доставляет большого удовольствия.
– Хотел бы я знать, придут ли на реку Эшли с Типпером, – проворчал между тем Блумфильд, который греб на носу, чтобы лучше наблюдать за своим учеником. – Они обещали прийти. Дело в том, что Эшли… Ну же, Гейм, не отставай! Не может быть, чтоб ты уже устал… Дело в том, что Эшли слишком легок, так же как ты слишком тяжел… Приналяг-ка на весло: тут поворот! Лево руля, Парсон!.. Но если он перестанет зарывать весла в воду, то… Ты опять отстаешь, Гейм! Тебе жарко? Ну да, так и надо: тебе необходимо попотеть, а то не сбавишь вес. Я того и добиваюсь… Так вот, если он перестанет зарывать весла, то станет вполне приличным загребным… А, вон и директорская лодка! Это Портер с Ферберном… Греби, Гейм, не зевай: надо показать им себя!.. Вот уж не думал, что они возьмут гребцом Портера! Это все равно, что взять Ридделя. Значит, они нуждаются в людях… Здравствуйте, джентльмены! – приветствовал Блумфильд поравнявшуюся с ними лодку.
Директорская лодка подвигалась вперед как-то неуклюже. Мальчики гребли неровно: они конфузились под критическим взглядом первого гребца школы. Между тем Гейм объявил, что он уже решительно не в силах держать весла, и так как он добросовестно греб целую милю, то Блумфильд согласился пристать к берегу.
– Вот сюда, к ивам! Мы с тобой искупаемся и дойдем назад пешком, а Парсон отведет лодку, – сказал он Гейму.
Парсону этот план нисколько не понравился. Он рассчитывал, что если они вернутся так, как и выехали, втроем, то ему удастся урвать четверть часа перед утренней молитвой для подготовки уроков. Но если ему придется грести одному, он, разумеется, не только уроков не приготовит, но еще, пожалуй, и на молитву опоздает. А разве ему поверят, что он опоздал не по своей вине?..
А тут еще Блумфильд крикнул с берега, точно в насмешку:
– Живее, Парсон! Да, вот еще что: как отведешь лодку, зайди к сторожу и скажи ему, чтобы он растянул во дворе сетку для крикета. Только смотри, не копайся!
«Стоит ли жить после этого?» – подумал Парсон. Попробуй он только ослушаться Блумфильда и не зайти к сторожу, выйдет целая история. А зайти – непременно опоздаешь на молитву. Теперь половина восьмого. Утренняя молитва начинается в восемь, а сторожка в пяти минутах ходьбы от шлюпочного сарая. А тут еще перевод и глаголы… Думай не думай – все равно не поможешь… И искупаться не удалось, да уже и не успеть… После обеда разве? Нет, после обеда ему наверняка предстоит провести очень неприятные полчаса в кабинете директора. Какое уж тут купание…
На этом размышления Парсона были прерваны. Он услышал сзади громкий смех и плеск весел: его догоняла лодка с тремя второклассниками. Парсон сразу узнал их: это были три известных буяна из отделения Вельча. На руле сидел наш знакомый – Пилбери. Узнав Парсона, он весело крикнул ему:
– Берегись! Сокрушим!.. Навались на весла, ребята! Раз, два, три! Засади его носом в песок! Попался, брат, не уйдешь!.. Четыре, пять, шесть!.. Ура!
И неприятельская лодка с победным кличем налетела на свою соперницу. В следующий миг несчастный Парсон уже лежал на спине под скамьей, его лодка стояла у берега, зарывшись носом в песок, а торжествующие противники плыли вниз по реке, оглашая воздух веселым хохотом.