Я увидел, что это согласуется с их цветной одеждой, хрупким, изящным сложением и нежными чертами лица. Я почувствовал разочарование и на мгновение подумал, что напрасно трудился над своей Машиной Времени.
Кивнув головой, я указал на солнце и так искусно изобразил гром, что все они отскочили от меня на шаг или два и присели от страха… Но тотчас снова ободрились, и один из них, смеясь, подошел ко мне, держа в руке гирлянду чудных и совершенно незнакомых мне цветов. Он обвил ими мою шею под одобрение остальных. Все они принялись рвать цветы и, смеясь, обвивать их вокруг меня, пока наконец я не стал задыхаться от благоухания.
Вы, никогда не видевшие ничего подобного, вряд ли можете представить себе, какие чудесные и нежные цветы создала культура невообразимо громадного числа лет. Кто-то из них подал мысль выставить меня в таком виде в ближайшем общественном здании, и они повели меня к высокому серому с растрескавшимися камнями дворцу, мимо Сфинкса из белого мрамора, который, казалось, все время с легкой усмешкой смотрел на мое изумление. Идя с ними, я вспомнил с неудержимым припадком веселости, как самоуверенно предсказывал вам несколько дней назад глубокую серьезность и разумность будущих поколений.
Здание, куда меня вели, имело огромный вход, да и все оно было колоссальных размеров. Я с интересом рассматривал огромную, все растущую толпу маленьких нежных людей и зияющий передо мной вход – темный и таинственный. Общее впечатление от окружающей природы было таково, как будто весь мир покрылся густой зарослью красивых кустов и цветов и имел вид давно запущенного, но все еще прекрасного сада. Я видел высокие стебли и нежные чаши странных белых цветов. Они были около фута в ширину, имели прозрачный восковой оттенок и росли в диком виде, разбросанные посреди разнообразных кустарников; в то время я не мог хорошенько исследовать их. Моя Машина Времени осталась без присмотра среди рододендронов.
Арка входной двери была чудесной резной работы, но, конечно, я не успел ее внимательно рассмотреть. Когда я проходил под ней, мне показалось, что она была в старофиникийском стиле, и меня поразило, что резьба была сильно попорчена и стерта от времени.
Под мелодичные взрывы смеха и веселые разговоры меня встретило на пороге несколько фигур, одетых в еще более светлые одежды, и я вошел к ним в своем неподходящем темном одеянии девятнадцатого века. Я не мог не чувствовать, что вид у меня был довольно забавный. Я стоял весь увешанный гирляндами цветов и окруженный волнующейся толпой, одетой в светлые, мягко окрашенные одежды и сверкающей белизной своих обнаженных рук, смеющейся и мелодично воркующей.
Большая дверь вела в огромный коричневый зал. Потолок его оставался в тени, а в окна, сделанные из ярких цветных, частично выбитых стекол, вливался мягкий, приятный свет. Пол зала состоял из огромных плит какого-то очень твердого белого металла: шаги бесчисленных поколений даже в этом металле выбили местами глубокие колеи. Среди зала стояло множество низких столов, сделанных из глыб полированного камня, высотою не больше фута, – на них лежали груды плодов. В некоторых я узнал что-то вроде гипертрофированной малины, другие были похожи на апельсины, но большая часть была мне совершенно неизвестна.
Между столами было разбросано множество мягких подушек. Мои проводники расселись на них и знаками указали мне мое место. С милой непринужденностью они принялись есть плоды прямо руками и бросать шелуху и остатки в круглые отверстия по бокам столов. Я не заставил себя долго просить, так как чувствовал сильный голод и жажду. Утолив их немного, я принялся осматривать зал.
Меня особенно поразил его обветшалый вид. Цветные оконные стекла, представлявшие простые геометрические фигуры, во многих местах были разбиты, а тяжелые занавеси обветшали и были покрыты густым слоем пыли. Мне также бросилось в глаза, что угол мраморного стола, за которым я сидел, был отбит. Несмотря на это, зал был удивительно богат и живописен. В нем находилось, может быть, около двухсот человек, и большинство из них теснилось вокруг меня. Их глаза весело блестели и белые зубки изящно трудились над уничтожением плодов. Все они были одеты в очень мягкие, но прочные шелковистые ткани.
Фрукты были их единственной пищей. Эти люди отдаленного будущего были строгими вегетарианцами, и на время жизни у них я принужден был сделаться таким же травоядным, несмотря на свою потребность в мясе. Впоследствии я узнал, что лошади, рогатый скот, овцы, собаки уже вымерли в это время, как вымерли когда-то ихтиозавры. Однако плоды были восхитительны, в особенности один сорт (сезон которого, по-видимому, длился все время моего пребывания) с мучнистой мякотью в трехгранной скорлупе. Он сделался моей главной пищей. Я был сильно поражен удивительными плодами и чудесными цветами, но не знал, кто их приносит: только позднее я начал это понимать.
Таков был мой первый фруктовый обед в отдаленном будущем. Как только я немного насытился, я решил сделать попытку научиться языку новых для меня людей. Ясно, что это было необходимо. Плоды показались мне достаточно подходящим предметом для начала изучения, и, взяв один из них, я постарался объясниться при помощи ряда вопросительных звуков и жестов. Мне стоило значительного труда заставить меня понять. Сначала все мои слова и жесты вызывали изумленные взгляды и бесконечные взрывы смеха, но вдруг одно белокурое существо, казалось, поняло мое намерение и несколько раз повторило какое-то слово. Они принялись болтать и объясняться друг с другом, и все наперебой начали весело обучать меня своему языку. Но мои первые попытки повторить изящные короткие слоги их слов вызывали новые взрывы их неподдельного веселья. Несмотря на то что я брал у них уроки, я все-таки чувствовал себя как школьный учитель в кругу детей. Упорствуя в начатом, я скоро заучил десятка два имен существительных, а затем дошел до указательных местоимений и даже до глагола «есть». Но это была трудная работа, быстро наскучившая маленьким созданиям, и я почувствовал, что они избегают моих вопросов. По необходимости пришлось получать уроки маленькими дозами и только тогда, когда мои новые знакомые сами этого желали. Скоро я заметил, как малы были посильные для них дозы: я никогда не встречал более беспечных и так быстро утомляющихся людей.
Всего более поразило меня в этом новом мире почти полное отсутствие любознательности у людей. Они, как дети, подбегали ко мне с криками изумления и, быстро оглядев меня, снова уходили в поисках какой-нибудь новой игрушки. Когда обед и мои расспросы кончились, я впервые обратил внимание на то, что в зале уже не было почти никого из тех, которые окружали меня вначале. И, как это ни странно, я сам быстро почувствовал равнодушие к этому маленькому народу. Утолив голод, я миновал портал и вышел на яркий солнечный свет. Мне всюду попадалось на пути множество таких же маленьких людей будущего. Они недолго следовали за мной, смеясь и переговариваясь, а потом, перестав смеяться, предоставляли меня самому себе.
Когда я вышел из зала, в воздухе уже разлилась вечерняя тишина и весь окружающий ландшафт был окрашен теплыми лучами заходящего солнца. Здесь все казалось удивительно странным. Все окружающее так не походило на тот мир, который я знал, – все, вплоть до цветов. Огромное здание, из которого я вышел, находилось на склоне большой речной долины, но Темза, по меньшей мере, на милю изменила свое теперешнее русло. Я решил добраться до вершины холма, лежащего от меня на расстоянии примерно полутора миль, чтобы с его высоты поглядеть на нашу планету в 802701 году, – именно эту дату показывал циферблат моей Машины.
По дороге я искал хоть что-нибудь, что помогло бы мне объяснить то состояние разрушающегося великолепия, в каком я нашел мир, так как это великолепие было, несомненно, разрушающимся. Немного вверх по холму находились огромные груды гранита, скрепленные полосами алюминия, огромный лабиринт отвесных стен и расколовшихся на мелкие куски камней, между которыми густо росло удивительно красивое растение. Возможно, что это была крапива, но ее листья были окрашены в чудный коричневый цвет и не были жгучими, как у современной крапивы. Вблизи были заброшенные руины какого-то огромного здания, неизвестно для чего предназначенного. Здесь мне пришлось впоследствии сделать одно странное открытие, но об этом я вам расскажу потом.
Сев на склон холма, где я решил немного отдохнуть, и оглядевшись вокруг, я увидел, что нигде не видно маленьких домов. По-видимому, частный дом и частное хозяйство окончательно исчезли. То тут, то там среди зелени виднелись огромные здания, похожие на дворцы, но нигде не было тех домиков и коттеджей, которые так характерны для современного английского пейзажа.
«Коммунизм», – сказал я сам себе.
А следом за этой мыслью возникла и другая.
Я взглянул на маленьких людей, которые следовали за мной. Внезапно я заметил, что на всех была почти одинаковая одежда разных светлых цветов, но одинакового покроя, у всех те же самые безбородые лица, та же девичья округленность членов. Может показаться странным, что я не заметил этого раньше, – но все вокруг меня было так необычно. Теперь это бросилось мне в глаза. Мужчины и женщины будущего не отличались друг от друга ни костюмом, ни телосложением, ни манерами, одним словом – ничем, что теперь отличает один пол от другого. И дети, казалось, были просто миниатюрными копиями своих родителей. Поэтому я решил, что дети этого времени отличались удивительно ранним развитием, по крайней мере в физическом отношении, и это мое мнение подтвердилось впоследствии множеством доказательств.
При виде довольства и безопасности, в которой жили люди, полное сходство полов мне стало вполне понятно. Сила мужчины и нежность женщины, семья и дифференциация отраслей труда являются только жестокой необходимостью века, управляемого физической силой. Но там, где народонаселение достигло равновесия, где насилие – редкое явление и о потомстве заботится государство, является меньшая необходимость, даже нет никакой необходимости в существовании семьи. А вместе с тем и разделение полов, вызванное жизнью и потребностью воспитания детей, неизбежно исчезает.
Начало этого явления замечается и в наше время, а в том отдаленном будущем оно уже было вполне закончено. Таковы были мои тогдашние выводы. Позднее я имел возможность убедиться, насколько они были далеки от действительности.
Размышляя об этом, я невольно обратил внимание на хорошенькую маленькую постройку, похожую на колодец, прикрытый куполом. У меня на мгновение мелькнула мысль: как это странно, что до сих пор существуют колодцы, но затем я снова погрузился в свои размышления. На всем пути к вершине холма не было никаких других больших зданий, и, продолжая идти, я скоро очутился один, так как моя походка была для окружающих невероятно быстрой. С чувством свободы и своего необыкновенного положения я направился к вершине холма.
Дойдя до вершины, я увидел скамью из какого-то желтого незнакомого металла; в некоторых местах она была разъедена чем-то вроде красноватой ржавчины и наполовину скрыта в мягком мхе; ручки ее, сделанные в виде голов грифонов, были поломаны. Я сел и принялся смотреть на широкий простор окружающего мира, освещенного лучами догоравшего дня.
Картина была небывалой красоты. Солнце только что скрылось за горизонтом; запад горел золотом вечерней зари, по которой горизонтально тянулись легкие пурпурные и малиновые полосы. Внизу расстилалась долина, по которой, подобно струе блестящей стали, дугою текла Темза. Большие старые дворцы, о которых я уже говорил, были разбросаны всюду посреди разнообразной зелени; некоторые представляли уже руины, другие были еще обитаемы. Тут и там, в обширном саду земли, виднелись белые или серебристые изваяния; тут и там подымались кверху острые вертикальные линии куполов и обелисков. Нигде не было никаких изгородей, не было даже и следов собственности и никаких признаков земледелия; вся земля превратилась в один цветущий сад.
Наблюдая таким образом, я старался объяснить себе все, что видел, и вот в каких формах вылились в тот вечер мои размышления. (Позже я убедился, что они были односторонними и содержали лишь половину правды.)
Мне казалось, что я застал человечество в эпоху увядания. Красноватая полоса заката навела меня на мысль о закате человечества. Я впервые увидел те неожиданные результаты, к которым привели общественные отношения нашего времени. Теперь я прихожу к убеждению, что это были вполне логические последствия. Сила есть только результат необходимости; безопасность ведет к слабости. Стремление к улучшению условий жизни – истинный прогресс цивилизации, приводящей все к большей и большей безопасности наше существование, – неизбежно должно привести к своему конечному результату. Объединенное человечество поколение за поколением торжествовало свои победы над природой. Вещи, которые в наши дни являются одними мечтами, превратились в искусно задуманные и приведенные в исполнение проекты.
И вот какова оказалась жатва!
Современное оздоровление человечества и современное земледелие находятся еще в зачаточном состоянии. Наука нашего времени объявила войну лишь малой части человеческих бедствий, но она неизменно и упорно продолжает свою работу. Земледельцы и садоводы уничтожают то тут, то там ненужные растения и возделывают лишь немногие полезные растения, предоставляя остальным бороться как хотят за свое существование. Мы улучшаем излюбленные нами немногие виды растений и животных путем постепенного отбора лучших из них; мы разводим то новый, лучший, сорт персика, то виноград без зерен; более душистый и более крупный цветок; более пригодную породу рогатого скота. Мы улучшаем их постепенно, наудачу, потому что наши представления об их идеальном совершенстве смутны и вырабатываются путем опыта, а наши знания крайне ограниченны, да и сама природа робка и неповоротлива в наших неуклюжих руках.
Когда-нибудь все это будет организовано лучше. Несмотря на свои приливы и отливы, поток времени все стремится вперед. Весь мир когда-нибудь станет разумным, образованным, коллективно трудящимся; все поведет к быстрейшему и полнейшему подчинению природы. В конце концов мы мудро и заботливо установим равновесие животной и растительной жизни для удовлетворения наших собственных человеческих потребностей.
Это окончательное приспособление условий действительно и совершилось в тот промежуток времени, через который промчалась моя Машина. Воздух освободился от комаров и мошек, земля – от сорных трав и плесени. Повсюду появились сочные плоды и душистые очаровательные цветы; ярко окрашенные бабочки стали летать повсюду. Идеал профилактической медицины был достигнут. Болезнетворные микробы были уничтожены. За время своего пребывания я не видел даже и следов заразных болезней. Благодаря этим изменениям даже процессы гниения и разрушения приняли совершенно новый вид.
В общественных отношениях тоже была одержана большая победа. Я видел, что люди стали жить в великолепных дворцах, одеваться в роскошные одежды и освободились от всякого труда. Не было и следов борьбы как политической, так и социальной. Торговля, промышленность и все, что составляет основу нашей государственной жизни, исчезло из этого мира Будущего.