– Все это хорошо, дорогой Шура. Так вы плывете из Екатеринославля? Как там оказались и почему в Киев?
– Когда отца Никодима арестовали, я по просьбе матушки и его личной, переданной из тюрьмы, выполнял их нижайшую просьбу. Отвез в Екатеринославльскую епархию две ценные иконы, большой серебряный крест с распятием и камнями, кадило, лампаду и праздничную ризу отца Никодима.
– И все это без утайки доставили по назначению? – недоверчиво смотрел Остап на Балаганова.
– Вот крест святой, Остап Ибрагимович, я же на иконе поклялся и крест вот у меня освященный церковью, – приложил Балаганов руку к груди.
– И вы действительно стали верующим?
– Не то, чтобы таким уж верующим, как церковники, но по душевному своему состоянию верующий, – кивнул Балаганов. – Не таким, конечно, верующим, как отец Никодим, его матушка и их домочадцы, но верующий, – повторил убежденно бывший уполномоченный по рогам и копытам.
– Это поразительно, Шура. Вы меня просто удивили как никто другой, зная вас в прошлом и слушая вот теперь. Ну хорошо, выполнили вы волю отца Никодима, отвезли, и что? Зачем плывете в Киев? Снова какое-то поручение церковников?
– Нет, Остап Ибрагимович. Киев я знаю неплохо. Не раз в его округе выступал как сын лейтенанта Шмидта, – засмеялся Балаганов. – Просто так, хочу побывать там в новом своем качестве, посмотреть, может быть, какое-нибудь дело подвернется.
– Вот-вот… – недоверчиво смотрел на него Остап.
– Нет-нет, Остап Ибрагимович, только честное, с капитальным вложением пусть, но только честное. Отпраздную Светлый пасхальный Праздник в столице христианства.
– Ну-ну, Шура… Вы ли это?
Остап неожиданно вспомнил, как он, защищая Кису Воробьянинова, скандалил с отцом Федором в Старгороде и спрашивал того: «Папаша, почем опиум для народа?». Сейчас он смотрел на своего бывшего молочного брата и покачивал головой, узнав о такой невероятной перемене в нем. Затем хитро спросил:
– А может, снова есть желание побыть сыном лейтенанта Шмидта?
– Что вы, что вы, Остап Ибрагимович! – замахал руками Балаганов, как человек, отгоняющий назойливую осу. И с жаром заверил:– Ни за что! Вы же сами говорили, что это пижонство, товарищ Бендер.
– Говорил и говорю, дела надо делать покрупнее и достойнее, дорогой Шура. Слышали о таком? В газете недавно было напечатано, Киев насыщен кладами и составляет треть всех древнерусских кладов. Понимаете, Балаганов? Вот я и думаю…
– Ох, Остап Ибрагимович, они же все под землей, как же их найти?
– В том-то и дело, что их обнаружить трудно. Иначе каждый дурак находил бы клад и разбазаривал. Ну, а вы, Шура, имея 50 тысяч дарственных денег… Положим, за вычетом сделанных вами расходов, уже меньшую сумму, что вы делаете, Балаганов? Прилично приоделись, как я вижу, плывете в каюте первого класса, как я понимаю, и проматываете тысячи?
– Да, Остап Ибрагимович, ничего на ум не приходит. Открыть свое дело я неспособен. Воровать я уже не могу, поклялся на иконе, не могу и не буду. Пальцы себе поотрубываю. О женитьбе, правда, подумываю… – смутился рыжеволосый друг Остапа.
– Это объяснимо, годы берут свое. Так что, к семейному уюту потягивает?
– Ой, товарищ Бендер, я как подумаю, что буду семьей связан по ногам и рукам, да пойдут еще дети, так сразу же меняю решение.
– Правы, Шура, не уподобляйтесь пижонству не только в мелких воровствах и аферах, но даже и в семейных узах. Я имел глупость как-то жениться на одной мадам. И что же вы думаете, Балаганов? Она меня и в Москве отыскала. Еле ушел от ее страстных притязаний.
– Вот-вот, Остап Ибрагимович, я тоже боюсь этого. Достаточно того, что свободу мою допры переполовинили. Поэтому я сейчас ломаю голову в поисках себя, ищу подходящее для себя занятие.
– Деньгами ищите себя, Шура, как и я, когда обладал миллионом, – согласился Бендер.
– А может, Остап Ибрагимович, вместе махнем в Рио-де-Жанейро? – прошептал Балаганов.
– Можно было бы, только не таким моим дурацким способом, Шура. Но моих и даже ваших денег для этого недостаточно.
– И что, нужен еще миллион? Одного вашего мало? – удивился единомышленник в деле Корейко.
– Да, Шура, мало. Ведь я снова на мели, – наколол вилкой маслину Бендер.
– Как на мели, командор? – потянулся к Остапу Балаганов. – А миллион? – прошептал он, оглянувшись по сторонам. – На тарелочке с голубой…
– С трудом пришел и трагически ушел, дорогой Шура. От него только и остался орден Золотого Руна. Или, как я теперь его называю, орден Печального Образа.
– Ой, Остап Ибрагимович, не стоит расстраиваться, теперь мы вместе, теперь мы…
– Это верно, Шура. Теперь мы снова начнем горы воротить. За наш совместный успех, – поднял рюмку Остап.
– За успех, командор! – поднял свою рюмку и Балаганов.
– А может, – заговорщически, зашептал рыжеволосый единомышленник Остапа, когда выпил, – отыщем Корейко и пусть он повторит на тарелочке с голубой каемочкой?
– Ну, нет, Шура. Отыскать иголку в сене так же, как отыскать теперь и Корейко. Я обдумываю новый способ приобретения заветных денег.
– Вы говорили о Киевских кладах…
– Говорил, но как их найти? Вот проблема, Шура. Кто-то, скажем, нашел, археологи раскопали… Но это дело случая. Кроме того, ни я, ни вы, Балаганов, к археологии не имеем никакого отношения. Не говоря уже о наших знаниях в этой области.
– Это верно. Я абсолютно даже не знаю, что это такое архе… мология…
– Археология – это наука, Шура. Изучающая раскопки и по найденным предметам древности современное человечество узнает, как жили наши древние предки. Какова была у них культура, что они ели, что выращивали, во что одевались, как строили свои жилища и так далее, и тому подобное. Вам ясно, Балаганов?
– Немного да, понятно, – качнул своими рыжими кудрями бывший уполномоченный по рогам и копытам.
– А может, – после некоторого раздумья сказал Остап, – откроем частную контору по археологическим изысканиям? И в ней вы займете должность, Шура, старшего научного сотрудника. Подходит?
– Ох-хо-хо, – засмеялся Балаганов. – А как же миллион? Нашли предметы старины, но это же не деньги?
– Как это не деньги? Теперь я вижу, что вы совсем далеки от элементарного понятия археологических находок. Вот читайте, – протянул Бендер вырезку из киевской газеты «Пролетарская правда».
Балаганов стал читать вслух, и Остап терпеливо ожидал эффекта, который должен был проявиться на лице молочного брата. И он не ошибся.
– Вот это да! Столько золота! – воскликнул Балаганов.
– И не только, Шура. Ценность этих изделий древности трудно поддается определению деньгами. Они бесценны. За границей они могут стоить не один и не два миллиона долларов, фунтов, а десятки. Понимаете, Балаганов, как велика моя затея?
– Но как мы найдем такое? – прошептал Балаганов, наклоняясь к Бендеру через стол.
– Вот тут-то и проблема, дорогой Шура. – Нужно что-то придумать, это я и делаю. Днем и ночью думаю. Скажу прямо, для этого дела нам понадобятся ваши деньги.
– Снова банк? – расширил в испуге глаза Балаганов. – Как в Черноморске?
– Банк, Шура, банк. Но сожмем расходы до предела, чтобы не оказаться без денег, как тогда, если не повезет с находками.
– Ну, знаете, товарищ Бендер… – нерешительно промолвил Балаганов. – Конечно, если по справедливости, деньги ваши, но…
– Нет, деньги ваши, товарищ Балаганов, – строго перебил своего подопечного Бендер. – Но я принимаю вас в свою компанию… в число акционеров, Шура, зачисляю в свой штат, понимаете?
– Командор! – прижал руки к груди Балаганов. – Командор…
– Итак, решайте, да или нет? Если нет, то я и без вас обойдусь, продам орден Золотого Руна и открою акционерную контору. Если да…
– Да, да, да, – заспешил согласиться Балаганов. – Я с вами, командор, с вами… – и с этими словами начал отстегивать увесистый пояс вокруг своей талии, под пиджаком и рубашкой.
– Не сейчас, не сейчас, дорогой Шура, – остановил его жестом Бендер. – Пусть они пока побудут у вас. Выпьем еще раз за встречу…
– Ой, командор, какая встреча! – после принятого им смелого решения Балаганов никак не мог успокоиться, приводя свою одежду в надлежащий вид.
– Это невероятно, встретиться на пароходе… И вы совсем другой… В таком респектабельном виде… – заметно захмелев, говорил Бендер.
– Командор! – тоже хмельным голосом говорил Балаганов. – Дорогой командор!..
Эту ночь названные братья спали в каюте первого класс» Балаганова. Спали осчастливленные неожиданной встречей и планами, начертанными великим комбинатором.
Глава V. В КИЕВЕ. УЧРЕЖДЕНИЕ «ДОЛАРХ»
Остап Бендер и Шура Балаганов прибыли в Киев, когда могучий и вольный красавец Днепр после весеннего разлива входил в берега. Когда Владимирскую горку и Крещатик, и весь город заливало солнечное сияние. Когда террасы великого днепровского города уже расцвечивались ярко-зеленой молодой листвой и травой.
Они сошли с «Пролетария» и пошли по Подолу к трамваю. Но в трамвай не сели, а пошли в сторону площади «Контрактов» – киевской ярмарки, к гостиному двору. Здесь целая улица торговала готовым платьем. В глаза бросались вывески: «Лувр», «Змичка», «Варшава», «Мода» и другие.
– Остап Ибрагимович, это нижний район Киева, – пояснял Балаганов. – Как я знаю, он горел, тонул от наводнения… Это самая торговая часть города. А там Житный базар, командор… – указал рукой Балаганов.
– Что, торгуют житом? – насмешливо посмотрел на своего акционера Остап. Да нет же, командор, называется он так… Куда направимся, Остап Ибрагимович?
– В центр города и продолжим знакомство с Киевом, Шура.
Они втиснулись на открытую площадку трамвая, идущего в верхнюю часть Киева, и услышали разговор двух горожан:
– Вы не знаете, что такое торговать! – говорил один из них. – Сейчас торговать – это мучение!
– А служить разве лучше? – спрашивал другой. – За жалкие гроши и жди, что тебя вот-вот уволят…
– Дожились, сейчас все плохо, уважаемые… – вздохнула женщина.
– Когда дом строят, всегда лишения и трудности, граждане, – наставительно произнес человек в гимнастерке, соскакивая с трамвайной площадки у лестницы архитектора Меленского.
Остап и Балаганов в разговор не вступали, а когда трамвай медленно выполз на бывшую Конную площадь и остановился у дома бывшего купеческого собрания, они сошли с него и пошли по Крещатику, осматривая все вокруг.
В центре Киева стояли огромные дома, а на воротах этих коммунальных жилищ были вывешены грозные предупреждения неплательщикам за воду, за жилье и какие-то еще указания… Но это не касалось демобилизованных красноармейцев, поселенных здесь. Уплотнивших и без того тесную площадь жильцов.
Беспризорные в лохмотьях, сквозь дыры которых просматривалась нагота давно не мытых тел, приставали к прохожим, канюча деньги.
– Таких живописных и лукавых беспризорных я и в Москве не видел, Шура, – отметил Остап.
Идя по Крещатику, они, не сговариваясь, вдруг остановились. Прочли старую табличку на угловом доме: «Прорезная» и рассмеялись:
– Помните, я вам рассказывал, как Михаил Самуэльевич настоятельно меня просил: «Поезжайте в Киев, Шура, и спросите: чем занимался Паниковский до революции», – проговорил Балаганов.
– Помню, помню, «брат Коля»… – посмеивался Остап.
– Паниковский под видом слепого просил прохожего перевести его через эту улицу, – указал Балаганов, – и чистил у того карманы.
– Ой, Шура, мы находимся на историческом месте, граждане! – патетически воскликнул Бендер.
– А за то, чтобы Михаила Самуэльевича не трогали, – продолжал работавший с Паниковским в конторе «Рога и копыта», – платил городовому Небабе пять рублей в месяц! И тот следил, чтобы Паниковского не обижали… – не мог сдержать смех Балаганов.
– Ой, умора! Если бы вы знали, граждане, – обратился Бендер к прохожим, – чем знаменит этот угол, то непременно почтили бы светлую память человека без паспорта.
Люди шли мимо по своим делам и не обращали внимание на слова великого комбинатора. И только один солидный мужчина спросил:
– Как эго без паспорта? Разве можно? – и, получив в ответ смех двух акционеров, поспешил удалиться.
– Михаил Самуэльевич говорил, что встречал этого Небабу, – еще сказал Балаганов. – Городовой теперь музыкальный критик, командор!
– Почтим светлую память Паниковского, Шура, молчанием, – серьезным голосом заявил Остап, – обнажим головы.
Постояв на углу Прорезной и Крещатика около минуты, друзья пошли дальше по главной улице Киева. Но Бендер вдруг остановился и обернулся к Прорезной, говоря:
– А знаете, Шура, чтобы увековечить светлую память о Михаиле Самуэльевиче Паниковском, мы откроем свою контору не где-нибудь, а непременно на углу Прорезной и Крещатика. Подыщем комнатку на первом этаже…
– Это будет прекрасно, Остап Ибрагимович, просто великолепно, если сделаем так, командор.
Пройдя до Бессарабки, акционеры перешли площадь и вошли в крытый рынок. Здесь торговали всем, от ранней зелени, украинской домашней снеди, мяса, курей, прошлогодних овощей и фруктов, молока, творога и сметаны, до мелкой живности, конских хомутов, сбруй и москательных товаров.
– Шура, служебный день уже начался и нам не следует терять время, – сказал Бендер, оглядев шумные ряды рынка.
Балаганов глазами исполнительного подчиненного посмотрел на своего командора и ответил:
– Будем устраиваться в гостиницу, Остап Ибрагимович, и завтракать.
– Это никуда от нас не уйдет, Балаганов. Вначале… – не договорил Бендер и остановил человека интеллигентного вида вопросом:
– Будьте любезны, товарищ, где находится комитет по делам археологии?
Местный интеллигент, озадаченный вопросом, подумал несколько секунд и ответил:
– И не слышал о таком, уважаемый, – и пошел от великого комбинатора, держа корзинку с покупками.
Расспросив более десятка прохожих, акционеры призадумались.
– А может, командор, такого и нет здесь, и все это выдумки? – спросил Балаганов, видя, что их поиски безуспешны.
– Шура, вы так и остались неверующим Фомой, – взглянул с сожалением на него Остап.
– Нет, почему, я верующий, я же говорил вам, командор, но не так чтобы…
– Если в городе под землей так много кладов, то есть и организация для поиска их, Шура, – наставительно ответил Остап, поняв, что Балаганов имеет в виду совсем другую веру и не стал его поправлять, а остановил очередного прохожего.
– А-а, как не знать, товарищ, вычистили меня оттуда, а находится он на улице Ленина, это бывшая Фундуклеевская, там и находится ВУАК… – и хотел было идти дальше, но его остановил Бендер вопросом:
– Как это ВУАК?
– А так. Всеукраинский археологический комитет, товарищи, – совсем не расстроено, а скорее весело пояснил тот.
– Премного благодарны, уважаемый, весьма, – проговорил Остап вслед неунывающему гражданину, которого вычистили из этого комитета.
– Вот видите, Шура, я же говорил, а вы не верили. Просто эта организация иначе называется. ВУАК, – засмеялся Бендер.
Вскоре, оставив Балаганова с баулом и чемоданчиком на улице, Бендер вошел в приемную председателя ВУАКа.
– Вам кого? По какому вопросу, товарищ? – преградила ему путь в кабинет секретарша, с длинной папиросой в руке.
– Я из Харькова, разве не видно, что по очень важному делу, барышня, – слегка отстранил ее в сторону великий комбинатор и вошел в кабинет.
– К вам можно? – спросил он с порога.
И, не дождавшись ответа, приблизился к письменному столу.
– Здравствуйте, я из Харькова по воле моего покойного отца, товарищ председатель.
Хозяин кабинета, кареглазый человек в пиджаке защитного цвета, протирал в это время очки и, взглянув на посетителя, ответил:
– Очень приятно, слушаю вас. Прощу присесть, – указал он Бендеру на стул.
Садясь, Бендер невольно отметил, что стул был работы Гамбса из такого же гостиного гарнитура предводителя дворянства Воробьянинова. И когда сел, то даже заерзал интуитивно на нем – нет ли там брильянтов мадам Петуховой, за которыми он так безуспешна охотился?